«Меня тянет в Россию как завороженного» Он сыграл Волан-де-Морта и Онегина, потом снял фильм о Нурееве: интервью с Рэйфом Файнсом

В прокат вышел «Нуреев. Белый ворон» — нежная ретро-драма о юности великого советского танцовщика и его бегстве на Запад во время парижских гастролей 1961 года, неожиданно снятая большим британским артистом и фанатом классической русской культуры Рэйфом Файнсом (Волан-де-Морт в фильмах о Гарри Поттере, а также звезда таких фильмов, как «Английский пациент», «Список Шиндлера», «Онегин», «Залечь на дно в Брюгге» и «Отель "Гранд Будапешт"»). «Лента.ру» поговорила с режиссером и актером о том, чем его привлекла фигура Рудольфа Нуреева.

Это очень сложный проект — особенно для иностранца: русский язык, советские реалии, непростой, противоречивый герой. Что побудило вас взяться за него и довести до конца, несмотря ни на какие очевидные трудности?

Рэйф Файнс: Пожалуй, меня заворожил дух этого юного мальчика, Рудольфа Нуреева. В его судьбе мне мерещилась притча о развитии подлинного художника в молодости, об отчаянном стремлении к самореализации любыми средствами. Очень сильный характер, невероятная сила воли, сумасшедший голод до знаний... А еще это история о цене, которую ты платишь за эту самореализацию, — о добровольном отречении от семьи, страны, дружеских связей. История Нуреева — это история одинокого пути по направлению к искусству. По каким-то причинам меня она очень тронула, показалась близкой — и позволила поднять самые разнообразные вопросы. Что значит быть артистом — или хотеть им стать? Чем приходится для этого пожертвовать?

При этом речь об артисте, который в сущности служит инструментом в руках других творцов. Вы даже затрагиваете в фильме тему конфликта танцовщика и тех, кто ставит с его участием сценическое действо.

Да, он был танцовщиком. Но я взялся за этот проект вовсе не из-за интереса к балету — скорее, наоборот, уже работа над фильмом этот интерес породила. Нет, меня привела к фильму о Нурееве книга, его недавняя биография. Я прочитал несколько первых глав — и меня попросту захватила эта история, множество содержащихся в ней внутренних драм и противоречий. Для меня самого очень важен вопрос о том, определяет ли нас как людей искусства наша родина, что она для нас значит. Родина всегда остается в нашей крови, в ДНК даже. Я думаю, Нуреев так никогда и не забыл, что он русский, что он татарин, что он башкир. Но им двигала мечта танцевать в другом, незнакомом мире. Не политическая мечта — творческая. И для меня это сюжет об очень мощной силе личности — в то время, когда мир вокруг наэлектризован сильнейшими идеологическими токами. Все эти элементы сложились для меня в картину, очень насыщенную и драматическую.

С точки зрения режиссуры вам неизбежно нужно было решить сложнейшую задачу — найти способ передать посредством кино гений Нуреева, сущность его таланта.

Мне кажется, это задача, которую практически невозможно разрешить. Ты можешь только намекать, указывать на присутствие этого гения — пытаться показать его на киноэкране было бы обречено на провал. Ты, опять же, намекаешь, но только зритель силой воображения может дорисовать силу и широту таланта героя. Так что я понимал, что в чьих-то глазах мой фильм по умолчанию будет неудачным — и это неизбежно всегда, за исключением тех случаев, когда сам гений находится в твоем распоряжении. В какой-то степени эту нехватку героя мне компенсировал тот факт, что Олег Ивенко, сыгравший Рудольфа, был чистым холстом. Как киноактер он был невинен, девственен — и при этом в нем ощущался сильный потенциал, явная способность владеть кадром. Он понимал те нюансы актерской игры, которые, по моему мнению, были необходимы нам для различных сцен, включая самые сложные. Ивенко по силе присутствия на экране напоминает молнию, и он послужил нам идеальным проводником во внутренний мир Нуреева.

Он очень естественен в кадре — в отсутствие какого-либо опыта в кино.

Да, но именно эта естественность, органичность заменяла ему любой опыт. Олег понимает камеру, чувствует ее — и он к тому же прогрессировал по ходу съемочного процесса. Основной урок, который я стремился ему преподать — в тех случаях, когда нужно было изобразить какие-либо чувства, не показывать их, а пытаться ощутить, сделать своими. Чем сильнее ты их чувствуешь, тем лучше я их вижу. И что там говорить, это урок, который я сам продолжаю и продолжаю усваивать. Вообще, это удивительно. Я стал лучше понимать игру в кино, когда стал пробовать себя в режиссуре (до «Нуреева» Файнс также снял фильмы «Кориолан» и «Невидимая женщина» — прим. «Ленты.ру»), — открыл для себя больше, чем за все свои собственные роли вместе взятые. Наблюдение за актерами в процессе существования в кадре оказалось ценнейшим опытом. Вот почему я так потрясен талантом Чулпан Хаматовой — она никогда не играет, вместо этого отдаваясь своим героиням, их эмоциям и характерам. Для меня нонсенс тот факт, что за пределами России ее пока никто не знает. Надеюсь, мой фильм хоть в какой-то степени это исправит — и кстати, только принимаясь за него, еще до выбора Олега на главную роль, я уже был убежден, что Чулпан должна сыграть Ксению Пушкину.

Нашлась в фильме роль и для вас самого — мужа Ксении, педагога Нуреева Александра Пушкина. Чем объяснялось это решение?

Я очень хотел взять и на эту роль какого-нибудь русского актера. Но для этого фильма было так сложно найти финансирование, вы себе не представляете! И однажды кто-то из продюсеров спросил меня прямо: «А почему тебя в фильме нет? Нам не удается найти деньги, и твое присутствие поправит наши дела». Вот и вся причина. Дела финансовые.

Не такая уж и простая задача — мало того, что нужно перевоплотиться в человека балетного, но и достаточно убедительно говорить в кадре на русском.

Да, это было тяжело. Очень тяжело. И честно говоря, я был уверен, что для русского проката местный дистрибьютор точно захочет мой голос дублировать. Очень удивился, когда они не стали этого делать!

Вы вообще в России и бываете часто, и кажется, искренне любите нашу культуру и историю. Откуда корни этой привязанности?

Да, по какой-то причине меня сюда — и в Россию, и к традиции русской культуры — притягивает как завороженного. Может быть, мне однажды что-то такое подмешали в воду (смеется)? Шучу. На самом деле, это долгая история — которая тянется с раннего детства. Я еще ребенком был поражен историей русской революции, когда с ней познакомился. Меня завораживал ее невероятный драматизм, все эти сплетенные воедино сюжеты: убийство царской семьи, Первая мировая война, штурм Зимнего, солдаты, стреляющие по мирному населению на улицах... Все это потрясало мое детское воображение. Затем уже молодым человеком я поступил в Королевскую академию театрального искусства, чтобы стать актером — и конечно, в Англии в театральной среде русская школа как актерская, так и драматургическая, всегда играла особенную роль. Особенно Чехов. Его персонажи так естественны, так сложны, так подлинны. Мы все студентами мечтали их воплощать на сцене. И так я сыграл в «Иванове» — сначала в академии, потом в профессиональном театре, даже съездил с этой постановкой в Россию. А еще библиотекарь в академии, который считал своим долгом заставить нас, студентов, узнать не только театр, но и его историю, историю драматургии, в какой-то момент буквально настоял на том, чтобы я прочел «Онегина».

Так, надо думать, зародилось зерно, из которого затем вырос фильм вашей сестры Софи «Онегин» с вами в заглавной роли?

О да. Мы были наивными во многом, как я сейчас понимаю. Но это был потрясающий опыт. И сам роман Пушкина был для меня откровением. Это холодное, сокрушительное одиночество человека, оттолкнувшего любовь, чтобы затем, когда уже слишком поздно, ее в себе распознать... Невероятно. Мы много копий сломали, конечно, когда приехали в Россию снимать экранизацию, но все равно это было незабываемо.

Режиссура ведь во многом включает в себя искусство открываться новому опыту, постоянно учиться и перепридумывать для себя правила диалога с кинематографом. Чему вы научились, работая над «Нуреевым»?

О боже мой... Так много всего. Я часто испытывал страх, признаюсь — балет был для меня незнакомой территорией, и на вашу страну и ее историю я тоже смотрю глазами чужака. Поэтому мне приходилось учиться преодолевать этот страх, не сдаваться, идти дальше, даже когда ты большую часть времени чувствуешь себя, как рыба, выброшенная на берег. Важным уроком, который мне пришлось усвоить, было также то, что команда, которую ты собираешь вокруг себя, должна быть крепкой, должна гореть проектом так же, как ты, — иначе советы и помощь, что требуются от них, будут не подспорьем, а препятствием. И еще — это, наверное, самое главное — что бы то ни было, доверять своим инстинктам. Даже если они неправильные. Потому что, конечно же, я вижу в «Нурееве» уйму недостатков, вещей, которые я бы исправил — и которые мог сделать лучше, если бы следовал своим инстинктам, а не сомневался в них, полагаясь на чужое мнение. Вообще, лучшие из режиссеров, с которыми я работал — в сущности, я говорю сейчас о покойном Энтони Мингелле, — именно таковы. Они всегда открыты и окружению, и миру, и обстоятельствам — но ухитряются одновременно находить во всем этом собственную линию. И гнут ее до конца. Я мечтаю однажды научиться тому же.

«Нуреев. Белый ворон» уже идет в российском прокате