Московский Кремль пережил наполеоновское нашествие 1812 года, когда его осквернили и едва не взорвали чужеземные захватчики, но гораздо больше ран и увечий ему нанесла советская власть. В октябре 1917 года с помощью артиллерии его обстреливали большевики, множество ценных памятников архитектуры погибло при строительстве Дворца съездов при Хрущеве, но сильнее всего Кремль пострадал в годы правления Сталина, когда уничтожили около двух десятков древнейших строений. В чем был смысл этой варварской акции и можно ли воссоздать утраченное историческое наследие России, «Ленте.ру» рассказал кандидат исторических наук, заведующий отделом хранения архива Государственного музея архитектуры имени А.В. Щусева Анатолий Оксенюк.
«Лента.ру»: Известно, что Кремль сильно пострадал во время октябрьских боев 1917 года в Москве, когда его обстреливали большевики. Историк Владимир Булдаков в интервью «Ленте.ру» рассказывал, что приводить в порядок Кремль стали после того, как он с весны 1918-го вновь стал правительственной резиденцией. Каков был масштаб разрушений после обстрелов Кремля?
Анатолий Оксенюк: Разрушения были серьезными. Пострадали несколько башен (Никольская, Спасская, Беклемишевская), были повреждены Успенский и Благовещенский соборы, колокольня Ивана Великого. Но больше всего досталось Малому Николаевскому дворцу и Чудову монастырю — тем постройкам, которые спустя десять лет пошли под снос.
Известно ли сейчас, сколько зданий тогда уничтожили в Кремле?
Для строительства Военной школы имени ВЦИК в 1928-1929 годах к сносу определили 18 объектов на территории Московского Кремля, в том числе ансамбли Чудова и Вознесенского монастырей и Малый Николаевский дворец. В 1933 году к ним добавился один из древнейших храмов Москвы — церковь Спаса на Бору, примыкающая к тыльной стороне Большого Кремлевского дворца.
Чем были уникальны главные из этих зданий — Чудов монастырь с примыкавшим к нему Малым Николаевским дворцом и Вознесенский монастырь?
Ансамбли этих монастырей считались одними из древнейших архитектурных памятников средневекового русского зодчества, по значимости они были сравнимы с Архангельским и Успенским соборами. Но дело не только в этом. Все эти здания были свидетелями времени — там происходили ключевые события нашей истории. Малый Николаевский дворец был интересен тем, что там родился Александр II Освободитель, который любил это здание и при его реконструкции пожелал «не изменять тот вид, который оставался у него в памяти».
В той части Тайницкого сада, где сейчас находится вертолетная площадка, еще была церковь Святых Константина и Елены.
Да, ее разобрали в 1928 году. Когда сотрудники реставрационных мастерских пытались ее отстоять, они апеллировали даже к тому, что в свое время Ленин лично участвовал в субботнике по уборке территории вокруг нее. Увы, это не помогло.
Но чем эта церковь могла помешать? Она же стояла в стороне от прочих кремлевских построек.
Во-первых, ее снос объяснили необходимостью расширить Тайницкий сад. Во-вторых, в условиях отсутствия должного надзора эта церковь действительно сильно обветшала. Впрочем, к тому времени это было характерно для многих памятников Кремля.
Уничтожение построек Чудова и Воскресенского монастырей и Малого Николаевского дворца тоже было обусловлено их аварийным состоянием?
Да, в тот момент это была сугубо прагматическая акция, а не идеологическая. Руководство Военной школы имени ВЦИК, располагавшейся в Кремле, при содействии высшего командования РККА стремилось получить территорию для постройки нового здания школы (сначала она называлась Московской революционной пулеметной школой). Поскольку для нее помещений не хватало, использовали монастырские постройки и Малый Николаевский дворец. Например, в церкви святой Екатерины Вознесенского монастыря для курсантов устроили гимнастический зал.
При этом условия эксплуатации всех этих древних построек оставляли желать лучшего. Характерный пример: в 1922 году из домовой церкви Малого Николаевского дворца курсанты пулеметной школы сняли иконостас работы Матвея Казакова — архитектора здания Сенатского корпуса, нынешней резиденции президента. Его свалили прямо в снег во дворе, где он и сгнил. Реставраторы потом долго и безрезультатно писали жалобы на коменданта Кремля и начальника пулеметной школы.
Кто принимал окончательное решение о сносе этих зданий?
О тогдашнем характере принятия решений сказать трудно, и по имеющимся в открытом доступе документам это трудно проследить. Но очевидно, что окончательно вопрос решали на самом высшем уровне — все-таки это территория Кремля. Точно известно, что идею строительства нового здания для Военной школы имени ВЦИК именно в Кремле наиболее упорно продвигало руководство РККА.
Насколько активно протестовали против сноса древних архитектурных памятников реставраторы и другие представители научной общественности?
Если в 1922 году, после случая с казаковским иконостасом, кремлевские музейщики и реставраторы еще пытались как-то протестовать, то к концу 1920-х годов все поменялось. Это видно даже по протоколам их заседаний: ощущается общая обреченность.
Изменилась обстановка в стране, немало ученых к тому времени уже подверглось репрессиям. К тому же во второй половине 1920-х годов произошла реорганизация органов по охране памятников, после которой их сотрудники лишись последних административных полномочий.
Поэтому теперь музейщики и реставраторы могли лишь апеллировать к высокому начальству и пытаться убедить его в исключительной ценности древних зданий Кремля. При этом им приходилось прибегать и к иным аргументам, кроме необходимости сохранения шедевров русского зодчества: огромным финансовым затратам на новое строительство, непрочности грунта в этой части Кремля и прочим доводам.
Кажется, некоторые архитекторы предлагали компромиссные варианты строительства этой злосчастной Военной школы имени ВЦИК, и они предусматривали сохранение основных построек ансамблей Чудова и Вознесенского монастырей.
Да, один из таких проектов во время закрытого конкурса предложила мастерская знаменитого архитектора Ивана Жолтовского. Он действительно пытался вписать новые корпуса школы в существующую историческую застройку. Но в ноябре 1929 года на Жолтовского написали донос, и его отстранили от участия в этой работе. Другие архитекторы предлагали возвести здание для Военной школы имени ВЦИК в Александровском саду, а стену между ним и Кремлем разобрать. Но власти решили строить именно в Кремле. Состоялся еще один конкурс, где выбрали проект военного инженера Владимира Апышкова.
Почему тогда архитектором этого здания, построенного на месте древних монастырей, часто называют Ивана Рерберга?
К сожалению, не все архивные документы об этом конкурсе до сих пор доступны. Подпись Рерберга есть в проектной документации, где он указан начальником работ по технической части. По-видимому, Рерберг осуществлял архитектурный надзор над стройкой, осуществляемой по проекту Апышкова.
Зачем для Военной школы имени ВЦИК потребовалась территория именно в Кремле, хотя спустя несколько лет ее все-таки пришлось передислоцировать за его пределы?
Я думаю, что военные просто не хотели уезжать из Кремля. Хотя при обсуждении проектов некоторые архитекторы предупреждали, что для организации полноценного военного обучения в Кремле слишком мало места. В результате так оно и оказалось — через два года Военная школа имени ВЦИК передислоцировалась в Лефортовские казармы.
Известно, что снос проходил в авральном режиме, и удалось лишь извлечь из некрополя Вознесенского монастыря саркофаги русских цариц и великих княгинь. К чему была такая спешка?
Потому что таков был план календарных работ Военно-строительного управления (ВСУ) Наркомата по военным и морским делам. Именно от него зависела скорость сноса исторических построек. Для всех это был типичный аврал.
Реставраторам катастрофически не хватало времени, чтобы спасти ценные части памятников, задокументировать утраченные интерьеры и подробно обмерить фасады сносимых зданий. Обмеры делались на скорую руку группой архитекторов по руководством П.Н. Максимова, и сделанные им кроки ныне хранятся в Музее архитектуры. Фотоальбомы разборки памятников, которые делались по заказу ВСУ РККА, были потом сданы заказчику, и поныне так и не обнаружены.
Итогом этой спешки стала печальная история с фресками главного здания ансамбля Чудова монастыря — собора Архистратига Михаила. Вечером 16 декабря 1929 года реставраторы сняли их со стен и оставили до утра, чтобы потом переместить в хранилище. Однако в ночь на 17 декабря 1929 года собор взорвали, и на следующий день потрясенные музейщики вместо него увидели лишь груду камней.
Что стало с многочисленными захоронениями Чудова монастыря? Там же покоились люди, оставившие заметный след в истории России.
Некоторая часть захоронений, в том числе мощи святителя Алексия, героическими усилиями музейщиков удалось спасти. Те захоронения, что не успели перенести, уничтожены вместе с монастырем.
Именно уничтожены? Или есть еще шанс их найти?
К сожалению, именно уничтожены. При сносе 14-го корпуса были проведены массовые раскопки, показавшие, что культурный слой монастырей был почти полностью снят при строительстве Военной школы и прокладке коммуникаций. Конечно, отдельные плиты и саркофаги были обнаружены при раскопках, некоторые были замурованы в фундамент корпуса, но в целом некрополь, как и весь культурный слой, был уничтожен.
То есть фундамент 14-го корпуса стоял на древних надгробных плитах?
Нельзя сказать, что весь фундамент полностью на них стоял. Когда после сноса 14-го корпуса я посещал раскопки, было хорошо видно, что в основаниях колонн здания действительно имелись фрагменты плит из древних некрополей.
Я был недавно в Кремле, и когда стоял спиной к Царь-пушке, оглядывал пустое пространство от Сенатского корпуса до Спасской башни и Тайницкого сада. На меня этот вид произвел удручающее впечатление.
Полностью с вами соглашусь, у меня сложилось точно такое же впечатление.
14-й корпус Кремля имел какой-нибудь охранный статус?
Нет, никогда.
Я помню, сразу после его сноса в научном сообществе возникла дискуссия о том, считать ли 14-й корпус Кремля ценным архитектурным памятником. Как вы считаете?
На мой взгляд, нет. Здание позднее, его неоднократно перестраивали. Как известно, самые масштабные реконструкции оно пережило в 1990-е и в 2000-е годы, когда там находилась администрация президента России. Самым важным достоинством этого здания было то, что оно аккуратно вписалось в окружающую кремлевскую застройку. Это выгодно отличало 14-й корпус от огромного и помпезного параллелепипеда Кремлевского дворца съездов, построенного при Хрущеве.
Несколько лет назад бывший начальник управления делами президента России Павел Бородин, руководивший реставрацией Кремля в 1990-е годы, в интервью «Ленте.ру» горячо поддержал идею Путина восстановить на этом месте разрушенные при Сталине монастыри. Потом президент, как известно, передумал и предложить создать там археологический парк. Что, на ваш взгляд, лучше?
Конечно, идея с археологическим парком мне нравится больше. Я думаю, что это на самом деле наиболее приемлемый вариант.
Получается, уже нельзя воссоздать утраченные здания в режиме научной реставрации, а не новодела?
О каком режиме научной реставрации тут можно говорить? От этих зданий не сохранилось ни фундаментов, ни полноценных материалов. Как я уже сказал, перед сносом их даже не позволили полноценно обмерить. Если примут такое решение, то в любом случае получится новодел, что будет только хуже.
Почему?
Во-первых, в архитектурной истории России очень мало примеров качественного воссоздания полностью или частично утраченных памятников. Я думаю, нам больше не нужно лубочных зданий в центре Москвы.
Во-вторых, при возможном воссоздании этих построек пострадает даже та крохотная часть подлинного культурного слоя, которая каким-то чудом еще сохранилась. В-третьих, как использовать в дальнейшем эти новодельные здания? Если отдать их под музейные площади, мы получим очень плохое экспозиционное пространство в Кремле. Не монастыри же там снова открывать — это было бы совсем странно.
То есть пусть все останется так, как сейчас?
Мне кажется, сейчас это место еще выглядит незаконченным. На этой территории нужно и дальше развивать археологический парк. Я думаю, это пространство необходимо грамотно и корректно обыгрывать, чтобы сохранить и немногие уцелевшие артефакты, и память о том, что уже безвозвратно утрачено.