Российские военные заявляют о новых угрозах для среднеазиатского региона. Источник этих угроз все тот же — соседний Афганистан. Сообщения такого рода традиционно появляются незадолго до очередного визита Владимира Путина в регион. Недавняя поездка российского президента в Киргизию не стала исключением. Сначала СМИ со ссылкой на военных сообщили об усилении исламистов в афганских провинциях. Затем появились заявления о том, что в одиночку, без российского военного присутствия республикам не справиться. «Лента.ру» разбиралась, так ли это на самом деле и насколько будут оправданы миллиардные вложения из российского бюджета.
В преддверии визита Владимира Путина в Бишкек главный вопрос, который волновал не только киргизскую общественность, но и соседние Узбекистан с Таджикистаном, — появится ли в республике еще одна российская военная база. Разговоры о ней ведутся с 2010 года. Первая база стоит в Киргизии с 2003 года и, по мнению властей, достаточной защиты не обеспечивает. Для прикрытия южных регионов, ближе всего расположенных к Афганистану, необходим еще один иностранный военный объект, полагают в Бишкеке. Учитывая стратегические отношения с Москвой и так и не наладившийся контакт с США, выбор российского варианта оказался очевидным.
Россия старается не форсировать вопрос о создании в Киргизии второй военной базы. На обращения Бишкека, которые с 2017 года стали звучать все настойчивее, Кремль дипломатично уходит от ответа. Связано это с тем, что в Москве понимают: с одной стороны, база еще больше укрепит ее позиции в регионе и сдержит усиление Китая и США, с другой — нарушит и без того хрупкий баланс внутри Центральной Азии, который едва начал складываться после смены власти в Узбекистане.
Не то чтобы российские власти сильно беспокоились о единстве региона. Скорее, свежи еще в памяти события, которые едва не закончились крупным межгосударственным скандалом. Тогдашний узбекский лидер Ислам Каримов, узнав о планах соседей открыть еще одну российскую базу, обвинил их в попытках милитаризации региона. Причем в действиях Бишкека и Москвы он увидел попытки ослабить влияние Ташкента в регионе.
Опасения президента Узбекистана объяснялись еще и тем, что незадолго до разговоров о второй базе на юге Киргизии произошли этнические столкновения между киргизами и узбеками. Урегулировать конфликт своими силами Бишкек не мог, обращения к Москве, а потом и к Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) тоже не дали результатов. Внешние партнеры ответили, что не окажут военную помощь для решения внутреннего конфликта.
А Ташкент внезапно помог. Когда толпы проживающих на юге Киргизии этнических узбеков бросились от погромщиков к границам Узбекистана, Каримов открыл границы. Тысячи киргизских граждан были спасены, а узбекский президент перестал восприниматься диктатором, расстреливающим свой народ, как это произошло после событий в Андижане в 2005 году: тогда силовики открыли огонь против демонстрантов, требовавших освобождения заключенных. Теперь он стал миротворцем, а Узбекистан утвердился в роли ведущей военно-политической силы в Центральной Азии.
Кремль вовремя осознал ситуацию: политической элите Киргизии вторая база нужна для сдерживания страны от регионального раскола, а точнее — как кнут для давления на непокорный юг, который за счет большой узбекской диаспоры всегда имел прочные связи с соседним государством. Больше всего Бишкек опасается, что из-за неспособности киргизских властей контролировать юг рано или поздно встанет вопрос о переходе этой части страны под юрисдикцию Узбекистана.
Эти страхи сильны среди киргизской элиты и сегодня. Пусть узбекские власти никогда не говорили, что могут аннексировать южные регионы Киргизии, в случае очередного обострения именно Ташкенту придется оказывать помощь соседям. Боятся киргизы, что и сами местные жители могут заявить о желании стать узбекской автономией. Подобные примеры известны в постсоветской истории. Исходя из этой логики, российская база на юге рассматривается властями Киргизии как инструмент для сдерживания потенциальных узбекских амбиций, а значит, как гарантия территориальной целостности страны.
Москва понимает этот расчет Бишкека, но именно поэтому и не хочет вмешиваться во внутренние дела региона. Разворачивать военную инфраструктуру возле узбекских границ — значит провоцировать Ташкент, а это точно не входит в планы Кремля. Выстраивание отношений с узбекскими властями в свое время дались российскому руководству непросто, и ставить их под удар из-за киргизских страхов никто не станет
Даже если предположить, что Бишкек сможет убедить Москву в необходимости создания второй базы, встает вопрос о ее стоимости. Строить ее придется с нуля, а расходы, несомненно, лягут на российскую сторону. Даже если киргизские власти взамен позволят Москве безвозмездно использовать объект, окупятся ли вложенные средства — большой вопрос.
И ответ на него снова упирается в узбекский фактор. Дело в том, что расположение базы на границе с Узбекистаном серьезно ограничит ее функционал. Каждый раз российским военным самолетам придется пересекать воздушное пространство третьей стороны, и без специального разрешения Ташкента не обойтись. Вкладывать деньги в строительство базы, а потом зависеть от воли соседей — явно не тот сценарий, на который рассчитывает Москва. Отсюда и сдержанная реакция на возобновившиеся два года назад просьбы Бишкека о создании второй российской базы в республике.
По такой логике, любая иностранная база в Центральной Азии — это геополитический риск, и под вопрос тогда ставится целесообразность присутствия всей российской военной инфраструктуры в регионе. А это не только Киргизия, но и Таджикистан, и Казахстан. Но это не так.
От российских военных напрямую зависит безопасность всей Средней Азии. Например, 201-я база в Таджикистане помогает местным военным контролировать ситуацию на афганской границе и пресекает поток экстремистов не только в республику, но и в целом в регион. Периодически Душанбе заявляет, что думает о сокращении российского контингента. Но в мировом рейтинге военной мощи армия Таджикистана признается самой слабой в Центральной Азии, поэтому пока разговоры об ограничении полномочий 201-й базы носят скорее популистский характер.
С вылазками экстремистов с территории Таджикистана и Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР) Китая сталкивалась и Киргизия. При этом каждый раз власти рассчитывали на военную поддержку России или сопредельных стран. Например, 20 лет назад радикальная группировка попыталась проникнуть в Узбекистан из Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана. Маршрут их проходил через территорию Киргизии. Воспользовавшись неготовностью местных властей, боевики потребовали не чинить им препятствия и вступили в бой с правительственными силами. Справиться с радикалами смогли только с помощью российских и узбекских военных.
Проблема экстремистского подполья не преодолена в Киргизии и сегодня. Более того, после разгрома «Исламского государства» (ИГ, запрещена в России) бывшие джихадисты из Центральной Азии устремились по домам. Поэтому сегодня контроль внутренних и внешних рубежей республики приобретает первостепенное значение, и присутствие российских военных в стране востребовано как никогда. Угроза нашествия радикалов тесно связана и с проблемой наркотрафика.
Координация усилий военных Москвы, Бишкека и других стран региона и по этой проблеме — значимый фактор региональной безопасности. Даже Узбекистан и Туркменистан, где нет российских военных баз, признают значимость их развертывания у соседей. В случае возникновения серьезных угроз подразделения российских военных могут быть переброшены и в эти страны. Именно так и произошло, когда в 2014 году исламские радикалы попытались проникнуть в регион через афгано-туркменскую границу.
Не только страны Центральной Азии, но и вовлеченные в дела региона внешние державы скорее поддерживают присутствие российских военных в регионе. Для Китая — 201-я база в Таджикистане и российский военный аэродром Кант в Киргизии — важная гарантия безопасности для уйгурской автономии. Для США российские объекты в регионе — дополнительная поддержка на афганском направлении с севера. Поэтому такой военно-политический баланс сил в регионе устраивает более или менее всех.
Примечательно, что время от времени нарушают его сами центральноазиатские страны. Они давно поняли логику противостояния внешних держав за влияние в регионе. Любой миф об усилении того или иного игрока они используют для привлечения другого. Тут же в ход идет торг, кто больше инвестирует в регион, тот и победитель игры.
Киргизия сделала разменной монетой сами иностранные базы. Помимо российского объекта, до 2014 года в республике дислоцировалась и американская военная база. Причем Вашингтон сформировал свой военный контингент раньше, чем Москва: в 2011 году Бишкек заявил о готовности поддержать антитеррористическую кампанию США в Афганистане, и военный контингент практически сразу появился на территории международного аэропорта Манас под Бишкеком.
Позже в Манасе был основан целый военный аэродром союзников США по международной коалиции, который стал именоваться Ганси. Для транспортировки военных и невоенных грузов в Афганистан американцы охотнее использовали маршрут через Пакистан, а киргизское направление рассматривалось, скорее, как вспомогательное. Но республика получала неплохую плату за аренду базы, поэтому все стороны были довольны.
Параллельно Бишкек с аналогичным предложением вел переговоры с Москвой. Сам по себе факт присутствия западных военных в Киргизии злил российские власти, и через два года после открытия Ганси появился его российский аналог под названием Кант, причем всего в 30 километрах от американской базы. Насколько наличие сразу двух баз было действительно необходимо Киргизии — вопрос до сих пор дискуссионный.
Последовавшие вскоре обвинения в адрес Вашингтона в поддержке «тюльпановой революции» в Киргизии в 2005 году заставили местные власти задуматься о целесообразности дальнейшего присутствия американцев в стране. На саммите ШОС, где доминировала Россия, был поставлен вопрос о расформировании аэродрома в Манасе. Это решение приняли, но воплотили далеко не сразу: процесс затягивали не только в США, но и в Киргизии, ведь вывод базы означал для бюджета страны потерю огромных вливаний.
Бишкек некоторое время пытался лавировать между Москвой и Вашингтоном, а в 2010 году американскую базу удалось перепрофилировать в Центр транзитных перевозок. Однако приход президента Алмазбека Атамбаева после революции 2010 года серьезно осложнил пребывание американского контингента в стране: новый лидер совершенно четко был настроен на союз с Кремлем.
Сегодня российская военная база в Киргизии включает в себя аэродром Кант, испытательную базу на озере Иссык-Куль, узел дальней связи в поселке Чалдовар и автономный сейсмический пункт в городе Майлуу-Суу. За использование земель на этих объектах, кроме аэродрома в Канте, Россия ежегодно платит Киргизии 4,5 миллиона долларов. В январе 2017 года вся эта инфраструктура вошла в состав Объединенной российской базы в Киргизии.
По итогам состоявшейся в конце марта в Бишкеке встречи Владимир Путин и Сооронбай Жээнбеков договорились увеличить площадь базы под военные объекты на 60 гектаров. На 291,5 тысячи долларов возрастет и стоимость аренды. Теперь Киргизия будет ежегодно получать от России за аренду 4,8 миллиона долларов. Ожидаемых договоренностей о создании второй российской базы в Киргизии так и не последовало. Примечательно, но в подписанных президентами двух стран протоколах не говорится, на каком из объектов Объединенной базы произойдет расширение. Нельзя исключать и появление второго военного объекта — во всяком случае, положения документа этому не препятствуют. Но для такого маневра Москве и Бишкеку важно понять, в чем они действительно заинтересованы больше — в реальном сотрудничестве в сфере безопасности или геополитических интригах.