Франция и ее столица уже не первый год занимают лидирующие позиции в рейтингах самых посещаемых туристических мест. Королевские сады и шато, готические соборы и музеи, в которых хранятся лучшие шедевры мирового искусства, притягивают сюда миллионы путешественников. Но не каждому удается раскрыть истинный темперамент и тайны местных. Корреспондентки «Ленты.ру» отправились в сердце Пятой республики и узнали, чем на самом деле живут французы.
Мысль провести каникулы в Париже посещала нас не один раз, а легендарные фильмы Лелуша, Годара и Бертолуччи с каждым годом все настойчивее подталкивали к действию. Прежде я была во Франции только в том возрасте, когда Диснейленд казался основной достопримечательностью, а все остальное — запылившимися декорациями к старому спектаклю. И вот спустя десять лет мы с подругой решили дать этой стране второй шанс. Билеты были куплены, квартиры забронированы, а папка Paris на рабочем столе постепенно начала заполняться фотографиями мест, обязательных к посещению. А еще мы решили, наконец, узнать, как выглядит ночная жизнь парижан.
Есть у нас в Париже один знакомый — наполовину француз, наполовину американец по имени Хардьен. Он очень ждал нашего прибытия и встречи. «Только веди в самое что ни на есть парижское место! Самое лучшее! И чтобы ни один турист не знал к нему пути», — написала я. В ответ Хардьен просто прислал адрес. Мы условились встретиться в 22:30, но, желая проверить французскую настойчивость, на час все-таки опоздали.
Бар Les Ecuries расположен в переулках недалеко от Гранд-опера. Мы шли поздним вечером по подворотням холодного незнакомого города. Из немногочисленных и довольно мрачных с виду заведений раздавался пьяный хохот, в голову невольно лезли мысли вроде: «А может ну их, все эти ночные приключения, тем более — вряд ли нас до сих пор там ждут». Но любопытство взяло верх. В конце плохо освещенной улицы стояла кучка французов — это и был тот самый «что ни на есть парижский и вообще самый лучший в мире бар».
Мы спустились по кафельной лестнице в подвальное помещение, которое на первый взгляд выглядело весьма тревожно. Бетонные стены покрыты граффити, кое-где вместо столов накиданы ящики, пол — липкий от разлитых коктейлей, на нем валяются замызганные ковры. И, естественно, минимум света. Пробираясь через беснующуюся толпу, мы пытались отыскать глазами единственное знакомое лицо. Вдруг кто-то вцепился в мое запястье. «Что ж, начинается», — подумала я со вздохом. Но, к счастью, это был Хардьен.
Он ждал нас и мирно пил пиво вместе со своим другом Симоном. Диалог, как ни странно, у нас завязался сразу: Симон оказался общительным и эрудированным парнем. Он с упоением рассказывал про свою страну, про свободные нравы молодых соотечественников, кичился тайным знанием о существовании советской газеты «Правда» и смеялся над абсурдностью фразы «же нё манж па сис жур».
Бар Les Ecuries, кстати, оказался очень уютным местом с кучей секретов. По узким коридорам, напоминающим катакомбы, можно перемещаться из зала в зал — а их здесь много. В каждом зале свои особенности. В одном с потолка свисало множество разноцветных светильников разного размера и формы, в другом — этнические скульптуры и огромные рогатые маски на стенах, в третьем — старинные кожаные диваны, граммофон, пластинки и чьи-то разбросанные фотокарточки.
Кроме того, Les Ecuries — бар с историей. В начале прошлого века в этом подвале располагалось почтовое отделение, в 70-е годы он стал тайным местом встречи парижской богемы, а в 90-х здесь открыли ресторан в стиле средневековья. Сейчас это место превратилось в творческое пространство, где художники выставляют свои работы и тусуются по ночам. Здесь и правда одни парижане. Сюда и правда не заходят туристы.
Вообще парижане большие поклонники аутентичности и истории. Именно поэтому многие здания, некогда выполнявшие роль банков, рынков или почтовых отделений, сейчас стали барами, ресторанами и отелями. Так, например, здание гостиницы Banke, расположенной в самом сердце Парижа в здании старого банка, когда-то принимало богатейших людей, желавших открыть счет на кругленькую сумму. Лобби отеля с тех пор совершенно не менялся, да и контингент в общем-то тоже.
После Les Ecuries наши приятели решили, что пора сменить локацию и показать нам еще два нетривиальных места. Мы согласились и вскоре оказались в странном пустом баре Maze, где кроме пьяных парижанок, громко обсуждавших свою несчастную личную жизнь, не было никого. Цена за один коктейль в этом заведении составляла порядка 16-18 евро (больше тысячи рублей), а по вкусу они напоминали горькую детскую микстуру, разбавленную алкоголем. Кажется, вечеринка была близка к провалу. «А где у вас тут, в Париже, танцуют?» — спросили мы, и в глазах Хардьена тут же зажглась искра.
Так мы оказались в «самом модном заведении» города. Я захлопнула дверь такси и оторопела: мы стояли на пороге ночного клуба в окружении пьяных в хлам французов. Клуб мало чем отличался от московских мест подобного рода. На входе нас ждал фейс-контроль, охранники пропустили нашу компанию только благодаря воплю Хардьена: «Они русские!» Внутри — привычное московскому глазу месиво. Единственное отличие — это девушки. Здесь не встретить двухметровых моделей в мини-юбках, на шпильках и с толстенными бровями. Француженки явно не надевают «все самое лучшее» для выхода в подобные заведения. Некоторые из них даже не утруждаются мытьем головы и лечением прыщей.
«Мы не очень богатые. Мы не можем купить вам выпивки», — поступило чистосердечное признание европейцев. Да, это вам не «иваны» (как любят называть россиян за рубежом), которые спустят все до последней копейки, лишь бы произвести впечатление на девушку. Тем более на иностранку. Однако мы не растерялись и заказали коктейли сами. Пусть видят широту русской души — на всякий случай.
— А как вообще у вас, парижан, с серьезными отношениями? Есть стереотип о ветрености французов. Правда это все или нет?
— Я со своей женщиной встречался девять лет. Это достаточно долго. За все это время я ей ни разу не изменил. Но мы расстались, когда поняли, что встречаемся с 15 лет и выросли из своих отношений. Нам обоим хотелось пожить другой жизнью, попробовать что-то еще. У нас это было обоюдно, поэтому разошлись без истерик. Но обернись вокруг. Посмотри на всех этих людей, — попросил Симон.
Оборачиваюсь. Девушки висли на шеях сомнительного вида парней. Некоторые, не стесняясь, целовались прямо на танцполе. Кого-то зажимали в темных углах. Одну пьяную даму выносили на руках охранники, в то время как она визжала, рыдала и пиналась. В общем, все как везде — в лучших традициях ночного клуба.
— У половины из них сто процентов есть отношения. И их вторая половинка сейчас в другом клубе вытворяет что-то подобное. И она, конечно, догадывается, что сейчас делает ее партнер. В Париже это абсолютно нормально. Многие люди здесь не воспринимают отношения всерьез. Встречаясь, и парень, и девушка понимают, что каждый из них может изменить или хотя бы поцеловаться с кем-то другим. Это просто наше поколение. Никто не хочет разбираться, что такое любовь.
Спустя несколько минут слова Симона, как по сценарию, подтвердились. Хардьен начал шептать мне на ухо, что ему душно, и пригласил выйти прогуляться. Казалось бы, невинная просьба — ну, пойдем. Он закутался в шарф, явно отрепетированным жестом откинул с лица кудри и томно закурил. После короткой беседы наступила пауза. Однако Хардьен сориентировался быстро: «Ко мне или к тебе?» Чего?! Я рассмеялась в полной уверенности, что это такая глупая французская шутка. Но, подняв глаза, увидела недоумевающего Хардьена с крайне серьезным выражением лица. Пришлось объяснить, что ему придется подыскать кого-то другого. «Ведь для русских девушек, в отличие от вас, европейцев, это совершенно неприемлемо».
Получилось грубо, и Хардьен это оценил. Он демонстративно выбежал на дорогу и поймал первое же подъехавшее такси. «Я это запомнил», — бросил он мне и галантно протянул руку, чтобы усадить в машину. Обиделся.
Сполна прочувствовав, что такое настоящая парижская тусовка, мы захотели на настоящую парижскую крышу. Снимками с хештегом #surletoitdeparis («на крышах Парижа») заполонен весь Instagram — мы просто не могли уехать из города, не побывав на одной из них. В Париже нам довелось пожить в нескольких домах. В каждом мы выбирали самые верхние этажи, надеясь на то, что где-то окажется выход на крышу или хотя бы терраса с панорамным видом. Но нам не везло. Обзорные площадки на верхних этажах галереи Lafayette и универмага Printemps, конечно, позволяли увидеть город как на ладони, но того уединения, что мы видели на фотографиях, там не было из-за засилья китайских туристов.
Мы не сдавались. Оказалось, что в Париже существует целое сообщество так называемых руферов, которые сделали поиски секретных лазов на крыши своим хобби. На целый город их всего 20 человек, и нам повезло познакомиться с одним из них — Джонатан почему-то согласился открыть нам свою тайну. Руфер, невероятно похожий на Джона Сноу, оказался чутким и скромным человеком.
При встрече по традиции он расцеловал нас в обе щеки, прицепил свой велосипед к ограждению возле метро и попросил следовать за ним. Через несколько минут мы попали в утопающий в зелени закрытый дворик с брусчаткой и разноцветными дверьми. Поднявшись по лестнице на самый последний седьмой этаж, мы очутились в узком помещении с крошечным окошком в потолке. Джонатан попросил нас подождать и скрылся.
Через секунду мы услышали шорохи, скрипы, стуки и кряхтения, а через пару минут увидели руфера над нашими головами. Он открыл стеклянную створку окошка, спрыгнул к нам и молча подставил свои руки, чтобы помочь забраться наверх. Там мы почувствовали себя канатоходцами: под руководством Джонатана мы преодолевали метр за метром по самому ребру крыши, пока не достигли более-менее горизонтальной поверхности. Вот он, тот самый вид surletoitdeparis!
За вереницей красных труб в раскрытых нараспашку окнах можно было рассмотреть повседневную жизнь горожан. Кто-то сушил ярко-розовое постельное белье, высунув его прямо из окна, другие спокойно ужинали в своих уютных квартирах в самом модном округе города, а снизу сновали пешеходы и гремели колесами бешеные водители мопедов и «ситроенов». Мечта сбылась.
Тем временем наш проводник вел себя настолько сдержанно, что создавалось ощущение, будто на крыше нас только двое. Он все время держался поодаль и не решался заговаривать с нами, а на все вопросы отвечал односложно и незаинтересованно. Однако в конце прогулки диалог все же завязался, и Джонатан поведал нам о своем увлечении чуть больше. Оказалось, что он забирается на крыши уже несколько лет и каждый год старается находить новые локации.
Руфер признался, что очень любит наблюдать за Парижем сверху одинокими теплыми вечерами и мечтает посетить Санкт-Петербург, чтобы сходить на подобную экскурсию. «Единственное, что мне не нравится в моем городе — его жители. Очень угрюмые и высокомерные люди. Надеюсь, вам не придется пересекаться с такими», — заключил Джонатан и, бросив напоследок скромную обворожительную улыбку, удалился в неизвестном направлении.
— Ненавижу парижан, они такие угрюмые и всегда в плохом настроении, постоянно всем недовольны и ничего, кроме жалоб, от них не услышишь. Вообще, Париж — дурацкий город, а Этрета — что там за природа? Даже нет песка на пляжах. Почему столько туристов? То ли дело — Бразилия! — негодовал еще один наш случайный знакомый.
Таков уж их парадоксальный темперамент — быть гедонистами, но не любить жизнь. Однако, на удивление, за всю поездку нам ни разу не встретился грубый, недовольный, угрюмый или злой француз. Единственный случай — сумасшедшая женщина, которая взбесилась из-за того, что в длинном тоннеле на подъезде к Парижу мы ехали с максимально допустимой скоростью, а не неслись быстрее. Как только мы выехали из тоннеля, она резко перестроилась в наш ряд, ударила по тормозам и перегородила дорогу. С помощью выразительных жестов дала понять, что пропустит нас только через свой труп. Судя по тому, что эта дамочка с сигаретой в зубах вытворяла на дороге, — в буквальном смысле.
Вообще, с вождением у французов дела обстоят либо плохо, либо никак. Половина из них если и приобрела автомобиль, то не потрудилась даже открыть правила дорожного движения. Вторая половина решила облегчить себе жизнь, купив мопед, чтобы без зазрения совести забыть о правилах навсегда. Особенно красноречиво о движении и дорогах Парижа говорит всеми любимая Триумфальная арка (L'arc de triomphe de l'Étoile), которую мы с друзьями в шутку (или нет) называем вратами ада.
Проехать через нее и выжить можно двумя способами: закрыв глаза и надавив педаль газа, чтобы протаранить арку насквозь, либо медленно, но верно прокатиться пару кругов вокруг монумента и на третий раз таки чудом попасть в нужный съезд. Дело в том, что движение вокруг Триумфальной арки настолько хаотичное, что абсолютно все — от новичков до опытных дальнобойщиков — въезжая на это кольцо, попадают в одинаковые условия: никто не понимает, что нужно делать, и просто едут, как умеют. Разметки там, кстати, тоже нет.
И если стереотип о вождении оказался верным, то навязанные гидами предрассудки по поводу французов, которые ненавидят англоговорящих туристов, были полной чепухой. Неприязнь к иностранцам, не знающим французский язык, сохранилась лишь у небольшой части старшего поколения. Молодые же французы, напротив, с большим энтузиазмом учат другие языки, чтобы быть конкурентоспособными на рынке труда и иметь возможность общаться с друзьями из других стран. Что же касается персонала в ресторанах и отелях, который якобы демонстративно отказывается говорить по-английски, — это просто необразованные люди.
«Обслугой становятся те, кто был двоечником в школе или не интересовался ничем, кроме тусовок. Вместо того, чтобы признаться себе в этом, они всячески показывают свою неприязнь к англоговорящим туристам и утверждают, что каждый образованный человек обязан в совершенстве владеть французским. Однако все мы понимаем, что это полный бред», — рассказал наш друг Батист, который родился и прожил в Париже всю жизнь.
По его словам, все молодое поколение Парижа свободно говорит на нескольких языках. Исключение составляют разве что жители провинциальных городов и небольших деревушек, где уровень образования в целом не очень высокий. Например, знание английского у хозяйки нашей квартиры Airbnb в городке Фекамп ограничивалось возможностью представиться и спросить, как дела.
Ее уютный дом располагался недалеко от Этреты — хорошо известного российским путешественникам места, в которое туристы со всего мира приезжают, чтобы насладиться пикником с видом на пролив Ла-Манш и сделать эталонный снимок на фоне белоснежных клифов. Нам же не повезло с погодой ни для фотографий, ни для пикника. Зато очень повезло застать урок изобразительного искусства, который изощренные учителя-французы проводили прямо на берегу с видом на меловые скалы. Дети, сидевшие в ряд с альбомными листами, кисточками и акварелью, завидев камеру, начали радостно махать и позировать. А их преподаватели довольно заулыбались, осознав, что их старания не остались незамеченными.
К слову, Фекамп и Этрета — города нормандской части Франции, которая является самым грозным противником соседнего региона — Бретани. О конкуренции Нормандии и Бретани слагаются целые легенды и постоянно обрастающие пикантными подробностями стереотипы. Их сравнивают с двумя братьями-близнецами, каждый из которых старается во всем превосходить другого и вечно борется за внимание родителей.
Так, например, «братья» по-прежнему не могут решить, кто из них подарил миру сидр. Их совершенно не волнует, что газированный яблочный напиток распивали еще в Древнем Египте, Греции и Риме, и что он попал во Францию только благодаря странствующим морякам. Главное — утереть нос соседу в оживленном споре. Кроме того, бретонцы по-прежнему уверены, что кальвадос изобрели в их регионе, несмотря на то что напиток называется в честь района, расположенного в Нормандии.
Да что там алкоголь, нормандцы и бретонцы не могут поделить даже знаменитый остров-крепость Мон-Сен-Мишель. Пускай на всех картах и в каждом справочнике достопримечательность обозначена как часть нормандской территории, жители Бретани до сих пор вспоминают, что в течение 66 лет (между 867 и 933 годами) крепость принадлежала им, и считают ее своим достоянием. Их не убеждает даже старинная поговорка Le Couesnon en sa folie mis le Mont en Normandie, означающая, что граница между регионами когда-то определялась рекой Куэнон (Couesnon), в связи с чем Мон-Сен-Мишель никак не может быть бретонским.
Поговаривают, что если жители противостоящих регионов случайно столкнутся лбами на улице, они тут же найдут, в чем посоревноваться: поставят перед собой огромные кружки пива и будут опустошать их одну за одной до тех пор, пока кто-то из противников не упадет замертво. А уж если вы скажете истинному коренному жителю Нормандии, что только что вернулись из Бретани, он в лучшем случае тут же перестанет с вами разговаривать, в худшем — разразится гневными речами о том, почему ненавидят бретонцев всем сердцем.
Но несмотря на все свои странности и причуды, французы по-настоящему счастливые люди. У них есть все: самое вкусное вино и сыр, восхитительное побережье на западе и Монблан на юго-востоке, бескрайние лавандовые поля, аутентичные шато, а также безупречный вкус и талант во всех формах искусства. Как жаль, что порой они этого не осознают и не ценят.