В 2019 году в России констатировали небывалый рост популярности Сталина. Его одобрение достигло 70 процентов. Кроме того, число людей, которые называли человеческие жертвы сталинской эпохи неоправданными, за десять лет сократилось с 60 до 45 процентов. Почему так происходит, что за люди его любят и за что, и будет ли уровень одобрения Сталина расти, — разбирались социологи, историки и политологи. «Лента.ру» приводит главное из этой дискуссии.
Лев Гудков, директор «Левада-центра».
— Когда мы опубликовали в апреле наши очередные данные об отношении к Сталину (речь о росте одобрения к Сталину — прим. «Ленты.ру»), разгорелась неожиданная дискуссия в социальной сети Facebook. Непонятно почему. Потому что все результаты — они не новы, вполне ожидаемы. И мы многократно публиковали эти данные, их анализ и интерпретацию. У себя на сайте мы повесили список этих публикаций, исследований.
Сегодня я бы хотел поговорить не просто об отношении к Сталину как личности. Это неинтересно. А обсудить мифы вокруг Сталина, значение этого символа. Потому что отношение к Сталину — это индикатор состояний массового сознания и изменений, которые происходят на протяжении последних тридцати лет.
В одном из исследований «Левада» спрашивала: «С чем лично у вас связывается смерть Сталина?» Примерно половина опрошенных, если брать в общей массе, сказали, что первая ассоциация — это прекращение массовых репрессий. То есть с этим именем ассоциируется террор. Это важно.
Что произошло за последние 30 лет в обществе? Прежде всего перестали быть актуальными идеологические символы советского времени. Ленина в 1989 году называли авторитетом 72 процента респондентов, в 2017-м — 32 процента. Карл Маркс упал с 35 процентов до четырех. Какое-то время в 1991 году у нас начинает подниматься фигура академика Сахарова, как морального символа. Но вскоре после его смерти это уходит. В 1989 году, когда бы произведен первый замер идеологических символов, Сталин появлялся исключительно в отрицательном контексте. Лишь 12 процентов респондентов относились к нему позитивно. А около 20 процентов считали, что через какое-то время его будут помнить только историки, а из массового сознания он уйдет.
Очень жесткая критика перестроечного времени называла Сталина инициатором массового террора и возлагала на него всю ответственность за репрессии. Но при этом во время перестройки природа тоталитарной системы, ее причины, кто и зачем поддерживал, как это все функционировало, — это не обсуждалось. Сталин выступал в роли патологического тирана, людоеда. Примерно таким он и остался в работах некоторых наших ведущих историков, которые привязывали к личности Сталина все особенности советской системы.
В 2000-е годы негатив в обществе по отношению к Сталину начинает снижаться. И по результатам соцопросов можно проследить, как увеличивается количество его одобряющих. Дело не в работе пропаганды, которая выделяет именно Сталина. Идет изменение всего инстуционального политического контекста, который медленно менял структуру массового сознания. Хочу подчеркнуть, что пропаганда тут не создает новых представлений. Она поднимает то, что уже существовало ранее, давая им несколько иную окраску.
Одновременно вместе с ростом «популярности» Сталина поднимается запрос на авторитарного лидера. Но нужно подчеркнуть, что еще с 1996 года команда реформаторов начала внедрять представление о том, что реформы должны быть произведены быстро, решительно, несмотря на сопротивление каких-то групп «отсталого» населения. Чрезвычайно важно, что сама идея модернизации авторитарных изменений исходит не только от консерваторов, она идет со всех сторон. То есть уже современные идеи вертикального манипулирования массовым сознанием легли на хорошо подготовленную почву.
Движущим мотивом отказа от советской системы в свое время стало насыщение потребительского рынка, выход из голодного существования. То есть ни свобода, ни демократия, которые многим представлялись очень туманно, а именно ликвидация хронической бедности и дефицита. Поэтому как только рынок начал насыщаться, то параллельно рос запрос на позитивные ценности, символы, представления, которые могли бы повысить самооценку и чувство коллективного самоуважения.
Если говорить грубо, то это достигалось возвращением всех советских представлений. В какой-то мере это можно назвать ностальгией по СССР. Началась не просто идеализация советского прошлого, но и возвращение некоторых стереотипов. Например, представлений о том, что в советское время был порядок, не было безработицы, этнические группы народов жили в мире, развивалась наука, постепенно шел рост благосостояния и прочее.
<...>
Произошла не просто апология Сталина. Она шла — и это важно — не напрямую, а через фоновые значения. В телевизионных сериалах Сталин подавался как персонаж второго ряда, но в ореоле всех советских стереотипов: мудрый вождь, кремлевский диктатор, победитель в войне. Победа в войне была одним из ключевых моментов оправдания Сталина.
Если посмотреть, то изменение отношения к Сталину происходило в несколько периодов. Важно, что оно легло на разные возрастные и социальные группы. Поначалу молодежь воспринимала Сталина безразлично. Надо было нейтрализовать все представления о терроре для того, чтобы потом утвердить идею великой державы и все, что с этим связано. Важен еще один из вопросов, который показывает структуру массового сознания. Мы спрашивали всех — знают ли они, что происходило в 1937 году. Ответили, что более-менее знают где-то 13-15 процентов. Понятно, что в социальном плане это более образованные группы.
Около 50 процентов ответили, что знают в самых общих чертах. То есть это какие-то охлажденные знания. И около 40 процентов ничего не знают — и для них это не интересно. Эта «стерилизация» моральной оценки значима. Общество оказалось не способно осознать советское прошлое как преступное. И поработать с этим. Поэтому вместе с постепенным вытеснением идеи террора произошло некоторое его оправдание. Но прежде всего, это ослабление неприятия факта террора, репрессии, связанных с преступностью советского государства.
<...>
У людей нет представлений о механизме самого террора. Период массовых репрессий воспринимается как некая иррациональная вещь. Непонятно кто, собственно, был организаторами этого террора, исходя из каких мотивов организаторы действовали. В результате идет нарастающее вытеснение прошлого, истории. Идет преуменьшение размеров этого террора. Больше половины респондентов уверены, что масштабы террора — около миллиона человек (по данным «Мемориала», жертвами советского политического террора можно считать 5,1-5,3 миллиона человек, — прим. «Ленты.ру»).
Мы предлагали респондентам набор суждений о Сталине. Они могли с этим соглашаться или нет. Все утверждения, по сути, сводились к двум типам: Сталин — это руководитель, который привел страну к победе в войне, к могуществу; Сталин — жестокий, бесчеловечный тиран, виновный в гибели миллионов людей. Мы получили примерно равные по масштабу группы ответов. Часть 65-68 процентов поддерживала первое утверждение, вторая часть — это больше 60 процентов. По результатам видно, что есть группа людей, у которых в голове умещаются достаточно противоречивые представления. То есть они согласны и с первым, и со вторым вариантом. Это создает для них невыносимые противоречия.
Самостоятельно, без авторитетных источников и моральных авторитетов, они не могут из этого выйти. Почти две трети респондентов говорят, что не имеет смысла разбираться во всех этих проблемах, давайте лучше закроем эти вопросы и не будем к ним возвращаться. Происходит не просто вытеснение прошлого, а идет вытеснение основания для моральной оценки власти.
<...>
В ответ на критику, что мы задаем неправильные вопросы респондентам (и потому якобы получаются такие результаты, — прим. «Ленты.ру») приведу результаты опроса, который мы проводили параллельно с украинскими социологами. Респондентам в России и Украине задавались вопросы в одной и той же формулировке о том, как они оценивают роль Сталина. Получилось, что 40 процентов россиян оценивают позитивно, а 12 — негативо. В Украине получилась зеркальная картина: 14 процентов — позитивно, 42— отрицательно.
<...>
Алексей Захаров, доцент НИУ ВШЭ.
— Я хочу рассказать немножко про мой анализ одного интернет-опроса. Данные любезно предоставила компания Scienta, которая через приложение «ВКонтакте» проводит тестирование политических взглядов пользователей. Большая часть респондентов — люди младше 35 лет. Всего в январе-феврале 2019 года было заполнено 92 тысячи анкет. И 72 тысячи из них — мужчинами. Им задавали вопросы «Каково ваше отношение к эпохе Сталина?» и «Каким историческим деятелям вы симпатизируете?» Среди деятелей был отмечен и Сталин.
Моей задачей было понять, какие факторы могут влиять на ответы. Самая первая и очень важная закономерность: Сталину в гораздо большей степени симпатизируют мужчины, чем женщины. «Безусловно положительное» и «скорее положительное» отношение — у 36 процентов мужчин и у 25 процентов женщин.
Почему так может быть? В большинстве европейских стран мужчины гораздо чаще поддерживают праворадикальные партии. В США мужчины чаще являются сторонниками республиканской партии и более склонны к агрессивной внешней политике, чем женщины. Пока непонятно, почему это так.
Вторая закономерность — возраст. В самой молодой группе респондентов от 14 до 24 лет — преобладает скорее отрицательное отношение к Сталину: 49 процентов против 29 процентов у людей, кому 65 лет и больше. Но тут надо сказать, что число молодых респондентов было в два раза больше, чем пожилых.
Я смотрел, как личные ценности человека соотносятся с его отношением к Сталину. Для этого определял индекс авторитарной ценности. Был составлен опросник из 20 вопросов. В частности, предлагалось оценить такие суждения:
— «наша раса имеет множество превосходных качеств по отношению к другим расам»;
— «смертная казнь должна оставаться одним из возможных наказаний за наиболее серьезные преступления»;
— «искусство, которое невозможно отличить от мазни животных или деяний неживой природы, не может называться искусством»;
— «нельзя быть нравственным, не будучи религиозным»;
— «уважение: военные, полицейские, чиновники, госдеятели»;
— «неуважение: деятели культуры (театральные актеры, музыканты, поэты, писатели)»;
— «сохранение традиций приоритетно для общества»;
— «миграция портит генофонд и культуру»;
— «мужчина — добытчик, женщина — хранитель очага»;
— «консервативный образ будущего».
Если взять 20 процентов наименее авторитарных респондентов, то 68 процентов из них будут плохо относиться к сталинской эпохе. И только пять процентов — хорошо. А среди 25 процентов наиболее авторитарных — у 48 процентов скорее положительное отношение к эпохе Сталина. Почему носители авторитарных ценностей более склонны сопереживать Сталину? Для них актуальны координаты «свой — чужой», где государство — это свои»; они придерживаются утверждения — «Ругая наше прошлое — мы помогаем врагам».
Другой момент — каких взглядов человек придерживается в экономике. Чтобы выяснить это, просил ответить, как они оценивают следующие утверждения:
— «богатые люди обложены слишком высокими налогами»
— «чем свободнее рынок, тем свободнее люди», «хотел бы жить при капитализме» и прочее.
Получилось, что люди с антирыночными взглядами положительно относятся к Сталину. Поэтому очень интересно оценить регрессию и посмотреть, какие компоненты из большого количества вопросов, вошедших в индекс ценностей, сильнее всего коррелируют с положительным отношением к Сталину.
При прочих равных, если мы возьмем мужчин, работающих в сфере образования, одного возраста, имеющих абсолютно одинаковые остальные ценностные взгляды, то человек, считающий что «наша раса имеет множество превосходных качеств по отношению к другим расам», с вероятностью на 2,2 процента выше будет обладать симпатиями к Сталину.
Но самая сильная корреляция в шкале предпочтений — это смертная казнь. Если вы ее сторонник, то при прочих равных, вероятность симпатий Сталину повышается на 10 процентов. У противников абстрактного искусства вероятность этих предпочтений повышается на 7,5 процента. Уважение к военным, полицейским и чиновникам — на 8-8,9 процента поднимает вероятность симпатий к Сталину.
Природа поддержки Сталина имеет два источника — некоторое идеалистическое отношение к советскому прошлому, к экономическим практикам советского прошлого и восприятие Сталина как жесткого политика, поддержка авторитарных практик. Эти две вещи друг с другом не слишком взаимосвязаны. За последний год динамики роста предпочтений к Сталину я не нашел.
Кирилл Рогов, политолог, фонд «Либеральная миссия».
— По большому объему данных в течение нескольких лет мы все видели, что позитив в отношении Сталина нарастает. Тут можно отметить две стадии. В поздние 2000-е годы, как отмечал Лев Дмитриевич Гудков, это было некое безразличие, но после 2012 года нейтральность сменилась на плюс. Большой массив данных свидетельствует в пользу этой гипотезы.
В этом году зафиксирован прыжок позитива сразу на девять пунктов, что вызвало всплеск эмоций в прессе. Но в принципе мы знаем, что вполне может оказаться, что через год это может отыграть назад, а может и не отыграть. Я бы не ломал много копий об эту единственную цифру.
Из данных соцопросов следует, что общество последовательно становится все более авторитарным в своих воззрениях. Это вызывает у части людей реакцию отторжения. Им кажется, что тренда на авторитарность нет. У меня нет ответа на этот вопрос.
Но меня заинтересовали два опроса 2012 и 2016 годов. Там людям озвучивали суждения с просьбой оценить. Самые популярные высказывания: «Сталин — жестокий тиран» и «Главное, что он победил в войне». И то, и другое суждения разделяют практически две трети населения.
Рабочая гипотеза заключается в том, что в зависимости от того, какая тема — репрессии или победа в войне — более актуальна в мейнстриме, так и смещается отношение к Сталину. В последние годы на пике была тема даже не оправдания сталинизма, а победа в войне. Победа стала главным идентификационным маркером нации и государства. Это тема поднималась и тянула за собой сталинизацию. Параллельно тема репрессий постоянно сокращалась и практически исчезала из информационного поля. Мы смотрим динамику отношения к репрессиям. Позиция — «Это преступление, которому нет оправдания». В 2012 году так считали около 52 процентов. В 2017 году — 40 процентов.
Посмотрим, куда ушли те, кто перестал категорично думать о репрессиях. Из них на три-четыре процента выросла доля позиции «Это была политическая необходимость, исторически оправданная». То есть у них произошло концептуальное оправдание репрессий. Но две трети из этого убавления ушли в «Ничего не знаю о репрессиях» и «не определились». То есть из этих 12 процентов, которые ушли из позиции осуждения репрессий, две трети — находятся в отказе. Оправдывает репрессии только одна треть этой потери.
Элла Панеях, социолог, доцент ВШЭ, Санкт-Петербург.
— Молодежь просто меньше знает о Сталине. Но кроме процесса ухудшения знания истории, происходит более глобальный процесс перехода всей истории про Сталина, сталинизм, советскую власть из семейной, личной актуализированной памяти в историческую.
Для людей, которые принадлежат старшему поколению, которое сейчас представлено в массовых опросах — это история родителей и отчасти может быть их самих. А кульминации сталинской эпохи 1945 года скоро исполнится 75 лет. Для нынешних активных поколений — это история уже даже не про любимого дедушку. У них нет людей, которые передают им про это живую память. Для них это часть исторического нарратива, исторического мифа.
И в этом отношении совершенно не удивительно, что отношение к Сталину движется в разных направлениях в России и на Украине. Потому что на Украине строится большой национальный нарратив, который отталкивается от сталинизма, как от своего черного мифа. А в России государство прикладывает усилия к тому, чтобы память об этой эпохе легла в основание светлого нарратива о том, кто мы есть.
Повышение доброжелательности к Сталину сопровождается тем, что людям это все менее и менее важно. Они знают историю этой эпохи так же плохо, как и историю всех остальных эпох. Для современного молодого человека перепутать, кто на какой войне командовал, где был Кутузов, а где Жуков, — как нечего делать. То же самое и со Сталиным.
Мне кажется, что для тех, кто сейчас переходит в ряды уважающих Сталина, более актуальна такая формулировка: мы ничего про этого человека не знаем, но он знаменит, вот и уважаем. Люди, которые выбирают этот вариант — за него не держатся. Расскажи им про репрессии, про Колыму — многие поменяют свою позицию.
Многие из тех, кто «уважает» — это те, у кого имеется запрос на активизм, запрос на какие-то перемены. На какие именно — на террор против элит, концентрацию власти в центре, на смену поколений в политике, — мы не знаем. Это нужно выяснять. Но люди явно хотят, чтобы что-то происходило не так, как сейчас. Мне кажется, что чем дальше, тем больше должно отрываться положительное отношение к Сталину от уверенности в том, что в стране дела идут хорошо.
Чем дальше, тем в меньшей степени отношение к Сталину говорит о том, какие ценности у человека есть, насколько он доволен существующим порядком вещей. Важно понимать, что Сталин в глазах респондентов не репрезентует то, что он значил для советских интеллигентов. Для них он был большим черным пятном и олицетворял все плохое, что может быть. Мне кажется, что призывы обязательно научить людей ненавидеть Сталина — скорее призывы к историческому просвещению, чем к тому, что может помочь переформатировать мозги относительно того, что происходит в стране сейчас.
Даже в психотерапии, допустим, вы получили травму от родителей. Психолог будет с вами разговаривать об отношениях с мамой-папой. Но если у вас в семье блуждает эта травма на уровне прапрапрадедушек, то он скорее будет заниматься тем, чтобы научить вас управлять вашими собственными сценариями, способам понимать жизнь, принимать решение, чем копаться во всем этом.
С каждым поворотом истории, с каждой сменой поколений то, что измеряют эти вопросы, становится все менее важным, все менее заслуживающим быть в фокусе общественной дискуссии. Сегодня другие вещи определяют, произойдет развитие общества или деградация.
Лев Гудков:
— Сталин — это миф, это не реальная фигура. А суть каждого мифа в санкционировании или легитимизации существующего порядка. В этом смысле идея Сталина непосредственно связана с идеей безответственности власти перед населением. Репрессивные структуры не имеют контроля со стороны общества.
Отношение к Сталину серьезнейшим образом согласуется со всеми авторитарными установками. То, что мы услышали из доклада Алексея Захарова — убедительно. <...> Безусловно, в отношении к Сталину есть сублимация социального недовольства. Это легко показать социологическим анализом. Если мы посмотрим на социально демографический состав опрошенных, то «одобрение» сосредоточено в группе малообразованных, пожилых жителей провинции. В основном — мужчин. Между женщинами и мужчинами в отношении любви к Сталину действительно есть значимый социальный разрыв.
<...>
То, что Сталин воплощает в себе преступление советской системы, более-менее понятно. На вопрос «Можно ли признать Сталина преступником» большинство отвечает, что нельзя. Это важное столкновение противоречий. Несмотря на то что Сталин в массовом сознании тиран, людоед и прочее, признать его государственным преступником — значит признать преступной всю систему. А это неприемлемо.
Мифологизация Сталина — это условия существования действующего порядка, признание беспомощности и зависимости человека от власти и неспособности это осознать и принять. Это самое важное.