Известный востоковед и публицист Андрей Ланьков неоднократно бывал в Северной Корее и общался там с разными людьми. Его книга «К северу от 38 параллели. Как живут в КНДР» рассказывает о том, как самая закрытая в мире страна постепенно открывается миру. С разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.
Брачные предания
Десятилетиями северокорейцы в огромных количествах читали истории о мудрости и доброте Великого Вождя и Любимого Руководителя. В этих историях иногда можно встретить рассказ о судьбе сироты, сына или дочери павшего героя партизанского сопротивления или Корейской войны. Повествуется, как Ким Ир Сен или Ким Чен Ир узнает о сироте и, обнаружив, что он (она) не женат (не замужем), незамедлительно находит сироте пару из семьи с безупречным революционным наследием.
Реакция западного читателя вполне предсказуема: подобные истории воспринимаются как очередное подтверждение репрессивного характера северокорейского режима, который вмешивается даже в самые интимные сферы жизни. Однако дело-то в том, что эти истории не предназначены для западных читателей! Они написаны для северокорейцев старшего поколения, которые всегда были уверены в том, что поиск подходящего брачного партнера для своих детей — это важная обязанность родителей. Обеспечивая сироту супругой или супругом из «хорошей» революционной семьи, Ким Ир Сен просто делает то, что положено делать любому отцу, так что вся история призвана лишь в очередной раз подтвердить, что Вождь, Полководец или Руководитель является своего рода «верховным отцом» всех корейцев. При этом надо помнить, что в Северной Корее вступление в брак считается обязательным. Большинство северокорейцев уверено, что по достижении «положенного» возраста любой житель страны должен создать семью. В последние годы, впрочем, возраст этот существенно увеличился: как норма воспринимается ситуация, когда мужчина вступает в брак через несколько лет после возвращения из армии, в которой он проводит десять лет. Мужчине к этому времени чуть больше 30, а жена, как ожидается, должна быть на пару-тройку лет младше своего супруга.
До конца 1970-х годов подавляющее большинство браков в Северной Корее заключалось по решению старших. Как правило, выбором подходящего партнера для своих детей занимались родители, но иногда подбором невесты (или жениха) мог заниматься и начальник. Сегодня все меняется: на смену старому браку по сговору — чунъмэ — приходит брак ёнэ, когда решение о создании семьи пара принимает самостоятельно. Этот вид брака часто называют в русскоязычных текстах «браком по любви», но этот перевод не точен, так как речь идет не о каких-либо чувствах, а о том, что пара сама нашла друг друга и приняла решение вступить в брак.
Кого считают лучшей партией северокорейские девушки — или их родители? Трудно сказать, поскольку все люди, как известно, разные. Некоторые мечтают об артистах и эстрадных певцах; некоторым более-менее безразличен статус избранника, и они предпочитают жениться на любимом человеке; другие считают, что ни любовь, ни социальное положение не так важны, как порядочность, доброта и чувство ответственности. Тем не менее в Северной Корее тоже есть и свои «материальные девушки», которые выходят замуж ради того, чтобы жить в богатстве и комфорте. Об их предпочтениях мы и поговорим.
Предпочтения практично мыслящих девушек или их еще более практично мыслящих матерей с течением времени менялись, и эти перемены многое говорят о социальном развитии Северной Кореи. В 1970-х годах идеальным мужем был партийный работник или офицер. В 1980-х годах партийные функционеры уступили пальму первенства дипломатам, работникам внешней торговли и морякам — другими словами, тем, кто имел постоянный доступ к иностранной валюте. На рубеже тысячелетия ситуация изменилась вновь. Голод середины 1990-х годов нанес социальной иерархии, десятилетиями тщательно выстраиваемой северокорейскими властями, сильнейший удар. Официальная должность в последнее время стремительно теряет смысл, в то время как деньги приобретают все большее значение. Сейчас кандидатами номер один у меркантильных девушек и их родителей стали деятели черного или, скорее, серого рынка, успешные предприниматели (некоторая ирония ситуации заключается в том, что в Северной Корее среди предпринимателей очень много женщин).
Фото: Jason Lee / Reuters
Многие из этих успешных торговцев происходят из семей с плохим сонбуном, но на эту стигму сейчас, как правило, особого внимания не обращают. В прошлом плохой сонбун мог полностью разрушить жизнь. Так, двоюродный брат перебежчика или внук помещика, как правило, не мог даже поступить в хороший вуз, не говоря уж о получении какой-либо руководящей должности. Сегодня такое происхождение не мешает им зарабатывать хорошие деньги. Вообще говоря, сейчас довольно часто заключаются браки между отпрысками богатых семейств, многие из которых могут иметь плохой сонбун, и отпрысками семейств номенклатурных. Как сказала мне по этому поводу одна тетушка: «Что может быть лучше, чем объединение денег и власти?» Эти браки напоминают союзы между богатыми промышленниками и обедневшими аристократами, которые были так распространены в Европе в XIX веке.
Не слишком ли мы циничны? И идеалисты, и прагматики есть везде. В конце концов, тысячи северокорейских парней и девушек совершенно не озабочены этими прагматическими соображениями.
Женская доля
Еще в начале ХХ века едва ли какое-либо политическое движение могло сравниться с марксизмом в его феминистском рвении. В мире, где женщины не имели права голоса и сталкивались с многочисленными правовыми ограничениями, марксизм был уникален, в том числе и своей последовательной приверженностью принципу гендерного равенства не только в политике, но и в экономике, и в общественной жизни в целом. Когда в 1917 году коммунисты пришли к власти в России, они немедленно приняли самое феминистское законодательство в мире. Были сняты все ограничения на политическую и социальную деятельность женщин, существенно смягчены правила расторжения брака, отменена его обязательная регистрация и легализованы аборты. Правительство Советской Республики некоторое время активно призывало женщин к тому, чтобы овладевать традиционно мужскими профессиями, — и советские женщины действительно становились военными летчицами, профессорами университетов или трактористками.
Но продолжалось это недолго. Коммунизм у власти оказался на удивление консервативным в своей семейной политике: на повестку дня вернулись традиционные «семейные ценности», без которых, как быстро поняли недавние ярые радикалы и неистовые ниспровергатели, управлять страной и широкими народными массами не так просто. В результате этого многие радикальные законы о семье, принятые на ранних этапах советской истории, в 1940-е годы подверглись консервативной ревизии. В частности, регистрация брака стала обязательной, разводы были максимально затруднены, а аборты запрещены. Вдобавок советские женщины стали сталкиваться со «стеклянным потолком» в своей профессиональной карьере и почти полностью потеряли доступ к некоторым престижным профессиям: времена, когда женщина могла легко стать, скажем, военной летчицей, окончились с завершением войны (да и в гражданской авиации, как автор знает из семейной истории, в позднесоветские времена женщине подняться выше второго пилота на АН-2 было почти нереально). Правда, в 1960-е произошло частичное возрождение феминистских тенденций в советской политике, но это возрождение было именно что частичным: до радикализма 1920-х ему было далеко.
В Северную Корею в 1945 году социализм пришел вместе с лозунгами о расширении прав и возможностей женщин, однако к тому времени реальная политика СССР в «женском вопросе» была куда более сдержанной, чем можно было бы подумать, основываясь только на лозунгах и формальных законодательных актах. Это сочетание теоретического радикализма с прагматической сдержанностью во многом скопировали руководители и идеологи зарождающегося северокорейского режима. Впрочем, учитывая, что большинство руководителей нового режима вышли из верхушки крестьянства или из низов традиционного дворянства, советский консерватизм в вопросах пола и гендерных отношений едва ли вызывал у них негативную реакцию.
Фото: Damir Sagolj / Reuters
В июле 1946 года «Закон о равенстве полов» предоставил женщинам избирательные права, которые, в общем-то, имели мало реального смысла в государстве советского типа, где 99% (а с начала 1960-х — и все 100%) всегда голосовали за единственного назначенного сверху кандидата. Однако этот же закон запретил многоженство (вообще-то его запретила еще колониальная японская администрация в 1915 году, но запрет этот часто нарушался), облегчил развод, гарантировал женщинам выплату алиментов. Вскоре после этого северокорейским женщинам был предоставлен отпуск по беременности и родам. В настоящее время после нескольких пересмотров этот отпуск продолжается 150 дней: два месяца до родов и три месяца после, хотя в нынешних условиях значение этого права не слишком велико. К началу 1950-х северокорейские власти успешно искоренили проституцию, которая, впрочем, пусть и в скромных масштабах, вернулась в последние 20-25 лет в связи с возрождением рыночных отношений.
Пропагандисты Северной Кореи упорно трудились, чтобы искоренить многовековые гендерные стереотипы — точнее, некоторые из них. К 1950-м годам начальное образование стало обязательным как для мальчиков, так и для девочек, все большее количество женщин стало поступать в высшие учебные заведения. В некоторых профессиях, требующих высшего образования, женщины со временем стали численно доминировать: так, большинство врачей и учителей в КНДР составляют женщины.
В течение первого десятилетия своей истории у Северной Кореи не было времени на смелые социальные эксперименты. Право женщин на труд оставалось в основном теоретическим: до конца 1950-х годов в обнищавшей и разрушенной стране просто не хватало рабочих мест. Таким образом, большинство женщин оставались домохозяйками, как и их матери и бабушки. Однако для послевоенного восстановления требовались рабочие руки, и участие женщин перестало быть вопросом принципа, став необходимостью. Важнейший переломный момент наступил в 1958 году, когда Кабинет министров КНДР принял постановление «О расширении участия женщин в различных сферах экономической деятельности». Это решение означало, что в экономику будет вовлечено все большее число женщин. И действительно, число работающих женщин в 1960-х и 1970-х годах росло, достигнув пика примерно в 1980 году. Помимо пропаганды и необходимости зарабатывать, была еще одна причина для участия женщин в трудовой деятельности: положение домохозяйки в Северной Корее ухудшилось. К середине 1960-х годов государство объединило все домохозяйства в сложную систему соседских групп, известных как инминбан. Каждая женщина, не имевшая постоянной работы, должна была принимать участие в деятельности своей группы, и связанные с этим обязанности не были ни приятными, ни легкими. Женщины были вынуждены бесплатно убирать общественные туалеты, работать дворниками и время от времени выезжать в сельскую местность на обязательные сельскохозяйственные работы.
Короче говоря, домохозяйка была занята примерно так же, как и работающая женщина, но при этом денег за труд она не получала. Конечно, в Северной Корее времен Ким Ир Сена, которая на тот момент была, пожалуй, самой демонетизированной экономикой в мире (если не считать Кампучии времен Пол Пота, конечно), зарплаты сами по себе имели мало значения, а уровень дохода семьи определялся уровнем доступных семье продовольственных и, отчасти, вещевых пайков. В соответствии с общенациональной карточной системой, которая была окончательно установлена в 1957 году, домохозяйка имела право на скромный паек в 300 г зерновых в день, в то время как большинство занятых на производстве женщин получали 700 г.
Фото: Damir Sagolj / Reuters
Примерно в 1980 году ситуация вновь изменилась: уровень занятости женщин начал снижаться. Экономика Северной Кореи вступила в эпоху стагнации, и необходимость в рабочей силе снизилась. Власти перестали настойчиво добиваться того, чтобы женщины шли на работу, а порой даже отговаривали их от того, чтобы те работали после вступления в брак. Однако, даже когда спрос на рабочую силу был максимален и заметное количество кореянок работало на производстве, общественное мнение молчаливо предполагало, что замужние женщины должны нести почти полную ответственность за всю работу по дому. Это серьезно подрывало карьерные перспективы для женщин, особенно в обществе, где бытовая техника почти отсутствовала, а сфера услуг находилась в зачаточном состоянии.
Очень немногие женщины поднялись выше уровня менеджеров низшего звена или клерков, и даже учреждениями, в которых преобладают женщины, обычно руководят мужчины. Так, если большинство учителей — женщины, то директора школ, как правило, мужчины. После первого десятилетия смелых социальных экспериментов участие женщин в политике также остается минимальным: с начала 1960-х годов практически все женщины, занимавшие высокие политические посты, были выходцами из клана Ким Ир Сена.
Перевод Александра Соловьева