«Сердце бешено билось» Болота, медведи и беспросветный туман: что пережил россиянин в путешествии на Кольский полуостров

Фото: Михаил Пустовой

Безлюдье арктических пространств притягивает людей своей загадочностью и тайной. Например, по российской Лапландии можно бродить днями, не встречая на своем пути ни единого человека и оставаясь наедине с северной природой. Редкие тропинки грибников и рыбаков здесь теряются в болотах и в тундрах, а густые туманы скрывают из виду все вокруг. Мурманский репортер Михаил Пустовой и альпинистка Ольга Литвиненко отправились в дебри Кольского полуострова, чтобы открыть для себя малоизвестную вершину — сопку Кильдинвыдт. День за днем их встречали следы огромных зверей, ковры бледно-желтого ягеля и ненасытные комары. Об их северных приключениях — в репортаже «Ленты.ру».

«После тайги нас ждали испытания»

Кильдинвыдт касался низких полярных облаков где-то ощутимо близко. В ходовом дне пути. По меркам Арктики это недалеко. Я не первый год бредил тем, как достигну вершины самой высокой сопки в глухих окрестностях Мурманска. Я подступался к ней весной, летом и осенью. Как-то в полярной ночи, в декабре, пошел с лыжами, но чуть не отморозил пальцы ног и вопил от боли так, что, наверное, все лоси вокруг разбежались.

Между городом и расположившимся на юго-востоке от него Кильдинвыдтом лежит плотная тайга, чащи из кривых берез, каменные завалы, гористая тундра и непогода. Глубокие снега держатся до конца мая. Встречи с людьми — чаще всего это браконьеры — настолько эпизодичны, что каждая помнится досконально. От тишины на душе скребут кошки. Описания маршрута в сети нет. Поэтому Кильдинвыдт и манит меня.

Я выплевываю очередного комара и углубляюсь в щедро усыпанную курумником тайгу. Необъятные сосны чередуются с оврагами, улыбающимися скалистыми бортами. Глубокие ямы чернеют водой — она осталась с весны, окончившейся в июне. Торчат мертвые деревья и вездесущие валуны. Мелькают болота. Невыносимая июльская жара — плюс 25 градусов по Цельсию — донимает тело, заставляя мечтать о кружке прохладной воды.

Зной распускает гнус. Я перемазан репеллентом, но комары не слезают с меня. Льет пот ручьями. Так продолжается час за часом. Я и очаровательная Оля Литвиненко пробираемся к цели. 11 июля мы высадились из автобуса неподалеку от поселка Шонгуй и юркнули в тайгу. Лапландию я знаю лучше, чем девушка, которая появилась на свет в Арктике и забиралась, уверовав в альпинизм, в горы Памира и Кавказа. Впрочем, я имею свойство плутать на пересеченном рельефе Лапландии.

Показался Чингслесъявр, или, если перевести исковерканный саамский топоним на русский, Глубокое озеро. Мысы, украшенные стройными соснами, врезаются в гладь длинного и узкого таежного озера. Цепкие символы тайги произрастают и на каменных баклышах (островках — поморский топоним), запирающих заливы. На той стороной озера, за стеной из сосняка угадываются желтые ягельники тундры. Мы облюбовали полянку у воды — там, где ветер гоняет комаров. Шумит горелка. Жадно едим. А погода готовит сюрприз. Зной канул в лету. Опускаются прохладные туманы и морось.

Это типичная погода на Мурмане. Я привык. Утепляемся и идем бездельничать к дальнему приюту — там есть крытый навес и очаг для добротного костра. Его воздвиг путешественник Влад Евглевский; как-то он, взяв с собой кота, уехал из Арктики автостопом во Владивосток. Зимой. А нас после тайги ждут испытания, о которых мы и мечтать не смели

«Я пытался не заблудиться в тундре»

Браконьеры вычерпали запасы рыбы в озере Чингслесъявр. Сети с мелкой ячейкой не дают кумже вырасти. Мелочь, попадая в них, достается жадным русским. Другой рыбалки они не признают. На дело браконьеры добираются с водкой. Застолбленные ими полянки завалены стеклотарой. Глядя на свинарник, я силюсь понять: почему мурманских россиян называют северянами?

Северяне живут в Скандинавии, в Финляндии, трепетно относятся к природе, а здесь в огромном количестве болтаются охочие до льгот временщики. Северянином невозможно побыть временно — до отъезда, с выходом на пенсию, на юга. Мурманчане в массе бесчувственны к природе. Их стихия — кухня.

Но вот мы покидаем уже заболоченные берега Чингслесъявра и вступаем в новый мир. Здесь природа непорочна. Видны следы лосей — если парнокопытное нападет, то мало не покажется. Течет ручей. Его глубина достигает двух метров, а на дне покоятся валуны размером с холодильник. Находим брод и скрываемся в лесу, опоясывающем сопку Чортавуайвенч. Приблизительный перевод ее названия с саамского языка — «круглая вершина».

Вокруг сыро: мокрые мхи устилают поверхность, крупные ели живут вперемешку с березами. Последние обвивают огромные валуны, запустив корни в их моховые шапки. Однако природа не дает березам развиться — часто они представляли собой труху, заключенную в бересту. В этом смешанном лесу мрачно, встречаются лосиные обглодыши и экскременты, и ничего не видно впереди. Туман усилился. Я пытался не заблудиться.

Год назад я тоже крался сквозь бурелом на затяжном склоне Чортавуайвенч. Я вел двух туристок — уроженок Якутии и Молдавии. Теплый, но пасмурный августовский день перешел в промозглый, дождливый вечер. Видимость упала. Направление в череде оврагов было потеряно. Пришлось целый километр петлять по распадку, заваленному мокрыми валунами и останцами. Распадок был чертовски красивый, но от его преодоления болели ноги и шалили нервы. Я вывел девочек на вершину, но мы там даже не взяли паузу в пелене косого дождя, а, вымотанные в хлам, рванули вниз — под защиту леса. Сегодня я не горел желанием выписывать крюк, краснея перед Олей.

В июле отсыревший ягель вновь скользит под ботинками, насыщая их влагой. Скользкие курумники преодолеваются аккуратно. Карликовые березы по берегам водяных линз, оставшихся от снежников, появляются из тумана. От таких видов в голове формируется колдовской мир.

Двуглавая вершина Чортавуайвенч не вызывает бурных восторгов. Ветер отнимает силы, выдувая тепло из тела. «С горой тебя!» — в шутку поздравляю я попутчицу. Но она повидала шеститысячники Памира, и бури эмоций из-за достижения 431 метра от нее ожидать не приходится. А бугристая тундра принуждает мыкаться в поисках места для палатки. Подступает ночь. Но тьмы нет — продолжается полярный день. Впрочем, из-за тумана не видно и соседнего озера.

«Кто-то вломился в палатку и хватал меня за ноги»

Ночью нас посетило зло. Все началось с подступов тревоги. Вокруг в облачности сгущается нечто смутно ощутимое, не подлежащее классификации по фауне. Оно делает круги вокруг лагеря, изучая тех, кто вторгся на его территорию. Ждет, когда наши голоса затихнут.

Перед сном, закутавшись в спальник, я читал Оле рассказ зоолога Михаила Кречмара о забытой на берегу Охотского моря экспедиции. Немецкие охотники, медведи и глухомань в живописном изложении автора подняли нам настроение. Кречмар — великий специалист по медведям. Несколько лет назад, уйдя на маршрут в обезлюдевшие из-за предзимья Хибины, я осознал, что возле меня шастает медвежья семья. Думал спрятаться на дереве, но чудом связался с Кречмаром (связь еле ловила), и он остудил мою панику.

Однако на вершине Чортавуайвенч косолапый не сулит ничего хорошего. Зверь разорвет палатку и убьет нас, если захочет. Впрочем, напал не медведь, а неведомая тварь, чья материя остается тайной. Когда липкая дремота поглотила меня, я почувствовал, как, смяв палатку, нечто сильное крутит мне ноги, давит на руки, тащит вон. Это продолжалось долго. После пробуждения мое тело болит. Ольга тоже ощутила что-то нездоровое. Властелин Чортавуайвенч гнал нас прочь из своей тундры.

Утром мы быстро собираем лагерь и сваливаем с мрачной вершины. Живности в ее тундре нет — ни следа лося или зайца. Даже арктические куропатки не взлетают из-под ног. Но вот на ягоду тундра богата, склоны заросли кустами черники. До первых ягод еще полтора месяца. Черника вкусная и крупная, на такой высоте плодоносит до зимнего октября, медленно зрея в тени восточного борта сопки.

По нему мы спускаемся в зону леса к озеру (оно лежит на высоте 272 метра), отделяющему нас от сопки Кильдинвыдт. Овраги, засыпанные курумниками, приводят к болотцам и березовым чащам. Ели облагораживают пейзаж. Зелень июля режет глаза, привыкшие к многомесячным снегам Крайнего Севера. От сырой растительности в воздухе стоит дурманящий запах лесотундры.

Мы прыгаем с камня на камень, делая полукруг по берегу сердцевидного озера. Ветер гоняет рябь по водной глади. Под водой утонули не знавшие ног человека галечники — идеально для купания. Но от озера веет нелетней прохладой. Впервые я посетил его в мае 2019-го. Доходила удивительно ранняя весна, победившая зиму в тайге, но в тундре снега лежали выше колена.

Озеро покрывал темный рыхловатый лед. Я боязливо попинал его ботинком и не решился срезать путь. Удалился в березняк, где на меня нашло одиночество, и от тоски я палил в воздух. Потревожил лося и, сам от него убегая, провалился в топь. И еще наткнулся на рыбацкий сарайчик — каркас из жердей, заваленный спиленными березами и обтянутый полиэтиленом. К нему я и вел Ольгу. От медведя не спасет, но от очередного дождя — в самый раз.

«Мы достигли вершины тундры и нашли…»

Хижины, избы и землянки (строения без деревянного пола) на Мурмане делают так, чтобы их не увидели праздношатающиеся чужаки, лесники, пограничники — те, кто предается мародерству и жгут приюты. Хотя эти строения спасают людей, даже тех, кто, не зная об их местоположении, случайно находит их в нужный момент. Хижина у подножия Кильдинвыдта пряталась на скалистом пригорке, среди густого леса и черных валунов.

Я рассекретил ее, оглядывая местность сверху; зацепился глазом за инородный предмет на замаскированной ветками крыше — ведро. Переночевав в хижине и подчинив стены, я завел привычку делать в ней привалы.

Мы с Олей разбили лагерь. Отогреваемся какао. От костра едко несет дымом. Березовые дрова — худшее жертвоприношение огню, но выбора нет. Провонялись, как бомжи. И, наглотавшись гари, не стесняясь друг друга, сморкаемся пальцами. Носовой платок — глупое изобретение городской цивилизации

Отдохнув, ползем на сопку. Реликтовые сосны позади. Облачная мгла замкнулась за нами. Взлетка заставляет потеть. Наши сердца бешено бьются из-за резкого набора высоты. Цепляемся за камни, кусты и траву. Слева и справа — непроходимые скальные обрывы, раз склон выполаживается в террасу. Но основная картина, отложившаяся в памяти, — бледно-желтый ягель, мокрый, как губка. Кулпан (ягельное пространство) — куда ни пойди. Наверное, на сопке рай для оленей. Был.

Вершина в тумане чувствуется интуитивно. Безошибочно выходим к геологической треноге. Отпускаю шутку про то, что мы совершили первое восхождение в этом сезоне и надо его зарегистрировать. И мы ничего не видим, кроме погнутой ветрами ржавой железяки — триангуляционного знака. Ни сопок, ни зеленеющей в низинах тайги и огромных болот, засасывающих людей. В ясную погоду окрестности впечатляют. Наши сердца бешено бьются, но триумфа от того, что по пальцам пересчитать людей, забирающихся сюда, нет.

Гора Кильдинвыдт значится на карте. Пометка числа метров над уровнем моря — 481. Но до геологической горы ей не хватает роста, Кильдинвыдт — высочайшая сопка в этом районе. Ее саамское имя переводится, как «Кильдинская вершина над зоной леса». Как-то так.

«Если мы выйдем на север, то утонем в болотах»

Спуск в неизвестность. Рельеф преображается на глазах. Вместо однообразного склона — каменные ребра и овраги, в которых сыреют крепкие снежники и журчат ледяной водой ручьи. Поля из курумника. Озерки, из которых проглядывают макушки камней. Отроги сопки, чьи очертания смутно, но безошибочно ощущаются, расходятся по разным направлениям. Все как в горах. Визуальная динамика похода оживляет меня. Но, как назло, мои мембранные ботинки и куртка из «Декатлона» хлюпают водой вопреки обещанию хранить сухость долгие часы. Мокрая одежда выматывает физически.

Вдруг ветер чуть разнес туман. Позади нас белеет снежниками тундра, а перед глазами — желто-зеленые мхи и заросшие высокой травой рощи березового криволесья. Буйный стланик устилает болотистые кочки. На такой высоте это необычное зрелище. «Какой-то японский лес», — восхищенно молвит Ольга, преодолевая урочище. Из-за кочек идем с напрягом. Кочка — проклятие для ходока в Арктике, от Мурмана до Аляски. Шаг с кочки — и ноги проваливаются в болото, или того хуже — скрытые стлаником щели между камней, грозящие переломом кости, если в них угодить. Сил на фотосессию не остается.

Мы все ниже и ниже. Журчит ручей, порожденный озером, у которого стоит хижина, где мы восстанавливали свои силенки. Отыскиваем брод, и начинается ад. Если идти к стоянке, то придется взбираться на буреломный и заболоченный отрог сопки Чортавуайвенч. Попытка обойти его сбоку. Час проходит за часом.

Рельеф испещрен котлованами, вараками (каменными холмами). Раз за разом надо набирать высоту, продираться сквозь заросли деревьев. Из-за тумана ориентиры не проглядываются. Лихорадка из-за переохлаждения колотит меня. «Посмотри карту!» — требует Оля. Широкое озеро невдалеке подсказывает, что вместо юго-запада я уклонился на север. Теоретически мы выйдем на Серебрянскую дорогу (ведет в Териберку), если не утонем, а отыщем лазейку в огромном болоте и в порожистых ручьях, походящих на реки.

Десять километров блужданий. Усталость. Тундролесье переходит в мохнатую еловую тайгу. Овраги углубляются, каменные завалы повсюду, комары злые. К заболоченным полянам страшно приближаться, ноги засасывает таящаяся под травяным покровом жижа.

Фото: Михаил Пустовой

Чтобы нащупать проходимый путь, надо рыскать. Глаза отмечают следы лосей и старые охотничьи бивуаки. Кульминация похода — такая, какой она должна быть для всей полноты ощущений, а экстаз от вида знакомой теряющейся тропки в сторону тракта «Кола» не передается всеми буквами алфавита. Признаюсь, я поцеловал тропу.

Почувствовав под ногами тропу, Ольга ужинает и уносится вперед — ее усталость снимает как рукой. Я еле поспеваю. Рельеф — умеренно ровный. Тайга часто расступается перед миром оставленных ледником камней и одиноко стоящих в их обрамлении мертвых и серых сосен. И вновь смыкается над головой. Возникают исполинские многовековые ели, под их кроной легко расположиться десяти туристам. Тропа растворяется в болотах и водяных линзах и находится заново. Часто надо обламывать ветки, заграждающие путь, а березы окатывают дождями из капель. Рутина.

При всей красоте пейзажей последние часы маршрута утомляют. Мы спешим успеть на крайний автобус «Шонгуй — Мурманск». Темп шагов Оли уводит ее далеко вперед, она теряется из виду. И заходит на ответвление с тропы к очередному озеру. «К очень красивому озеру», — признается потом девушка. Я же думаю, что Ольга уже у шоссе. Вот последнее болото. Шумит трасса. Автобус. Никого нет. Иду искать. Порозовевшая девушка выходит из чащи… В финале у нас — безуспешный автостоп, километры по обочине и чудесная встреча с последним автобусом из поселка Кильдинстрой. Кондуктор в шоке от нашей великой прогулки, а мы мечтаем о горячем душе.

Лента добра деактивирована.
Добро пожаловать в реальный мир.
Бонусы за ваши реакции на Lenta.ru
Как это работает?
Читайте
Погружайтесь в увлекательные статьи, новости и материалы на Lenta.ru
Оценивайте
Выражайте свои эмоции к материалам с помощью реакций
Получайте бонусы
Накапливайте их и обменивайте на скидки до 99%
Узнать больше