15 апреля в прокат выходит «Чернобыль» — фильм Данилы Козловского, в котором именитый актер, как и ранее в своей дебютной спортивной драме «Тренер», сыграл главную роль. Картина, посвященная аварии на Чернобыльской АЭС, еще до выхода полноценного трейлера получила немало хейта — съемки ее велись параллельно выходу зарубежного сериала «Чернобыль», быстро завоевавшего мировую популярность, из-за чего ее авторов обвиняли в плагиате. Релиз российской ленты, изначально запланированный на октябрь 2020-го, в итоге был отложен на полгода из-за пандемии коронавируса. Данила Козловский в интервью «Ленте.ру» рассказал, что думает о критиках своей работы, чем первый полнометражный художественный фильм о чернобыльской катастрофе отличается от хитового телешоу HBO и почему отечественная картина непременно понравится американцам.
«Лента.ру»: Вы довольны вашим новым фильмом?
Данила Козловский: Давайте перейдем к следующему вопросу.
Когда вы снимали дебютного «Тренера», то говорили, что не заходили в интернет смотреть отзывы к нему из-за хейтеров. Понятно, критика первой работы воспринимается особо остро — сейчас что-то поменялось?
Зависит от того, что мы называем критикой. У нас под это слово сейчас попадает все, начиная от мнений профессионального сообщества кинокритиков до многочисленных интернет-блогеров и Instagram-инфлюэнсеров. Если мы говорим о конструктивной критике, которая поможет в будущем избежать каких-то ошибок, поможет вырасти и развиться, то это большая удача. Но я такое все реже встречаю.
Тем не менее есть журналисты и критики, которых я читаю и к мнению которых я прислушиваюсь. Если люди, которые являются для меня безусловными авторитетами, скажут мне что-то полезное, я буду за это очень благодарен. А когда это агрессивная вкусовщина, переходящая определенные рамки, — к этому привыкнуть до конца сложно.
Обе ваши работы кажутся патриотичными, при этом ничего прогосударственного, провластного в них нет.
Ну, это как комплимент звучит! (Смеется.) Сегодня понятие патриотизма очень размыто, и в то же время очень сфокусировано в определенных идеологических направлениях. У меня не стояло задачи снять патриотическое кино, просто я очень люблю свою страну и ее граждан. И люблю своего зрителя. Поэтому считаю правильным не бояться говорить о каких-то сложных и неприятных вещах, которые, конечно, у нас есть. И не потому, что я претендую на безусловное право на критику. Просто о сложном не надо стесняться говорить — хотя бы для того, чтобы обозначить проблему, и если не решить ее, то хотя бы сформулировать. Формулировка проблемы или болезни — это уже немало.
Исполнение главной роли в фильме упрощает работу режиссера?
Я думаю, что это не связанные вещи. Это просто часть режиссуры. В нее входят работа над сценарием, актерский ансамбль, работа в пространстве, объекты, локации, цвета, мизансцены, выбор правильной команды. Объективы, фильтры — тоже отчасти режиссура. Как и исполнение главной роли.
В обоих ваших фильмах вы играете положительных персонажей — антагонисты вам менее интересны?
В «Чернобыле» он не такой уж прямо положительный герой. Спекулянт, фарцовщик, безответственный в отношениях с женщинами. Далек от желания тут же идти и спасать Родину, по первому зову. Он не родился героем и даже не хотел им становиться. А дальше с ним начинают происходить определенные события, которые неким образом застревают в нем, его внутренняя матрица начинает рушиться, все, что происходит вокруг и в его семье, в отношениях с любимой женщиной, все это начинает его менять. Это гораздо интереснее играть и смотреть, чем очередную историю успеха.
Каково вам было работать над проектом, над которым еще до начала съемок нависла тень зарубежного сериала-хита?
Необычно (Смеется.) Но я о том, что выйдет сериал HBO, узнал намного заранее. Я рассказал своим английским агентам, кажется, это было на съемках «Викингов», что я буду делать картину про Чернобыльскую катастрофу. И ребята тут же на телефоне показали каст, историю. И я говорю: «Классно как! Здорово! Чем больше людей будут на эту тему снимать, тем интереснее». И агенты мои так же на это отреагировали. Мне в голову не могло прийти, что возникнет некое количество негатива по поводу нашего фильма, что будут думать, что мы решили вслед за HBO снять свою версию. Я не устаю повторять, что первая серия зарубежного «Чернобыля» вышла 5 мая, 18 мая состоялся наш первый съемочный день. За 13 дней невозможно написать сценарий, невозможно найти такое количество денег, построить в Будапеште трехэтажные декорации коридоров и затопить их водой, невозможно договориться с госкорпорацией «Росатом», получить их поддержку и разрешение снимать на пятом недостроенном блоке Курской АЭС. Впервые кинематографистов пустили снимать на действующую атомную станцию.
Вы, как я понимаю, видели и фильм, и сериал, вы же понимаете, что это два принципиально разных пути рассказа этой истории. Перед нами и нашими зарубежными коллегами, восхитительными, замечательными кинематографистами, стояли разные художественные задачи. Если HBO за пять серий попытались охватить все произошедшее, рассказать, что же такое Чернобыль, то у нас это история про семью, в жизнь которой врывается эта катастрофа, меняющая их судьбу.
Хейт тем не менее лился на ваш проект на всех стадиях — анонса, выхода трейлера…
Тизера. Когда вышел первый трейлер, уже — никогда не думал, что произнесу эту фразу, прости Господи, — количество лайков намного превысило количество дизлайков, и количество негатива в три раза уменьшилось.
Интересны ваши переживания по этому поводу.
Мы делали наше кино долго, максимально честно, со всем необходимым масштабом и тщательностью. Плюс немало в нем любви и сердца. Мы понимаем, что когда люди увидят наш фильм, то те, кто относились к нему из серии «не читал, но осуждаю», возможно, изменят свое мнение. А комментировать хейт и злобу — бессмысленное занятие. Злятся, ну пусть злятся.
Предугадываю ответ на этот вопрос, но вы же смотрели сериал HBO, работая над фильмом, — захотелось что-то оттуда взять?
Я посмотрел несколько серий. Но еще раз повторюсь, у нас разные жанры и разные форматы. Там сериал, у нас кино про очень конкретных людей и их судьбы. Про личную драму на фоне глобальной катастрофы.
А как проходила подготовка к фильму, вы ездили на Чернобыльскую АЭС?
Нас туда, во-первых, по понятным причинам не пускают, а во-вторых — это уже, к большому сожалению, необитаемая земля. Я имею в виду территорию вокруг Чернобыльской АЭС. Но мы ездили по другим станциям, посетили Ленинградскую и Курскую АЭС, ездили с экспедицией в разные города-спутники при атомных электростанциях, например, в замечательный Курчатов, где мы впоследствии снимали фильм. Жители нам очень помогали в съемках. Такие поездки с точки зрения работы над картиной оказались гораздо продуктивнее.
«Тренера» вы снимали в режиме гиперответственности и постоянного контроля. Сейчас что-то изменилось?
Ровно так же и здесь.
И камеру у Ксении Середы отнимали?
Нет, тут не было такой необходимости. Да и тогда у Феди [Лясса] я не «отнимал» камеру. Федя сам давал мне возможность несколько раз подержать камеру в руках. Все-таки, если ты отнимаешь камеру у оператора на площадке, значит, что-то, мягко говоря, происходит не так. Что касается контроля, здесь ровно все было так же — когда я работаю на площадке, я стараюсь контролировать все, что происходит вокруг. Финальное кино всегда в голове только у одного человека, режиссера-постановщика. Я точно знаю, какой мне нужен кадр, какая мне нужна крупность, монтаж. Другое дело, что каждый раз, когда ты приходишь на новую площадку, ты формируешь какой-то новый язык — как киноязык, так и язык общения со своей командой. Режиссер не может один снять кино.
И твоя задача как режиссера определить этот язык, научить на нем разговаривать твоих сподвижников. И дальше эти люди должны, если ты правильно до них донес этот словарь, начать на этом языке говорить лучше тебя. И уже тебе предлагать какие-то вещи. Я верю в это. Когда художники или оператор мне предлагают вещи точные, правильные — я буду хитрым и всегда их возьму, потому что это пойдет только на пользу картине. Но отдавать кино на откуп оператору я никогда не смогу. В этом смысле с Ксюшей Середой удалось установить диалог, она очень точно поняла, что я предлагал. Был элемент некой притирки, что абсолютно нормально. Она очень талантливый оператор, думаю, у нее впереди большая и интересная жизнь в кино. С моей точки зрения, она сделала замечательную работу. То же я могу сказать о художнике-постановщике. Чтобы вы понимали — это кинодебют Тимура Шагиахмедова. Взять сразу картину о Чернобыле, это смелость и серьезное решение. И со своей работой он справился блестяще!
А почему, как вы думаете, фильм о Чернобыльской катастрофе у нас не появился раньше?
Извиняюсь, если это может прозвучать нескромно из уст режиссера картины про Чернобыль, но это очень сложная и большая работа. В первую очередь она связана с тем, что это сама по себе сложная и больная тема. И здесь надо очень деликатно к ней подойти, постараться никого не обидеть, не оскорбить, не наговорить лишнего и не пережать в ту или иную сторону, но в то же время быть предельно честным во всех аспектах, при этом сохраняя свою авторскую позицию. Во-вторых, надо найти 86-й год в нашей стране. Ну и атомную станцию — где ты будешь снимать? Я потратил немало времени, чтобы убедить наших коллег из корпорации «Росатом», чтобы они нам поверили и пустили нас снимать на действующий объект. За что им огромное спасибо! Да, пятый энергоблок так и не был достроен, но он все равно находится на территории атомной станции.
Вы считаете себя до сих пор начинающим режиссером?
Мне приятно так думать. Я еще начинающий режиссер. Дай бог, чтобы это длилось как можно дольше.
И через сколько фильмов это закончится?
Не знаю. Я всегда говорю: «Я дебютант».
«...не трогайте меня».
Нет, я всегда несу полную ответственность — и художественную, и материальную, — поскольку я еще и продюсер своих картин, «Тренера», «Чернобыля» и своего грядущего проекта «Карамора». Но мне классно называть себя дебютантом.
«Чернобыль» покажут в США — как вы думаете, зайдет американцам кино про героизм советского человека?
Ну это фильм не только про героизм советского человека — все-таки темы, которые мы поднимаем, довольно интернациональны, понятны и на территории Северной Америки. Там люди тоже чувствуют, живут, влюбляются. Почему бы им не понять фильм про советскую семью, в жизнь которой врывается большая катастрофа? Не говоря уже о том, что HBO, американский канал, сделал сериал, который американцы смотрели с большим интересом.
За время съемок вы несколько раз кардинально изменили название фильма — сначала он назывался «Опасная вода»...
Это совсем старое название, появившееся на этапе зарождения идеи фильма. На первом питчинге уже было «Когда падали аисты».
А первый тизер вышел под названием «Чернобыль: Бездна».
Мы просто искали название. «Когда падали аисты» мне очень нравится, но маркетинг никто не отменял. Мы провели работу с фокус-группой, и это название вызвало гораздо меньше интереса, чем «Чернобыль: Бездна» или «Чернобыль». Потом стало понятно, что слово «Бездна» — это что-то фантастическое, отсылающее к фильмам Джеймса Кэмерона. В итоге остановились на «Чернобыле».
Вы упомянули свой следующий проект «Карамору», я также слышал, что это будет кинокомикс. Как вообще появилась эта идея, есть ли у нее какие-то референсы?
Я вообще не люблю подбирать референсы, это сразу какой-то вторичностью отдает. А в этом случае его реально сложно подобрать, потому что мир и вселенная абсолютно уникальны. Сценарист Саша Фомин, замечательный молодой автор, это полностью его история. Я работаю над сценарием исключительно как режиссер. Это драматический комикс, действие которого происходит в альтернативной России начала XX века. Молодой анархист узнает, что все высшее дворянство России и Европы — люди, принадлежащие к тайному обществу, скрывающие свое истинное происхождение. По их вине он теряет свою возлюбленную и объявляет им войну. Ну тут все и начинается. А дальше будет интересно, я вам обещаю.