«Это только начало, мы еще умоемся кровью» Рок-звезды, военные и милиционеры — о столкновениях у Белого дома в 1991 году

В истории каждой страны в XX-XXI веках были события настолько значимые, что каждый человек может точно вспомнить, где он был в это время и что делал. В США таким событием стало падение башен-близнецов 11 сентября 2001 года. В России — оборона Белого дома во время путча ГКЧП, который произошел ровно 30 лет назад. 19 августа 1991 года заговорщики начали действовать: в 6:00 по московскому времени советские СМИ сообщили, что власть теперь у ГКЧП, а Михаил Горбачев отстранен от должности президента СССР. Петр Каменченко разыскал непосредственных свидетелей и участников августовских событий 1991 года и попросил их рассказать о трех днях, навсегда изменивших историю страны. Это рассказы известных рок-музыкантов, военных генералов и милиционеров, которые оказались по разные стороны баррикад, возведенных вокруг Белого дома.

«Мы захватили все три БМП и ждали новой атаки»

Эдуард Ратников, генеральный директор концертной компании T.C.I. Eventim:

В августе 1991-го мы с Борисом Зосимовым ездили в Нью-Йорк на New Music Seminar, а когда вернулись — в стране случился путч.

У меня джетлаг после перелета, а тут в восемь утра мне звонит Толя Крупнов — он жил в начале Ленинского проспекта — и говорит: «Я вот сейчас смотрю из окна и вижу колонны бронетехники, которые идут к центру Москвы. Включи телевизор». Включаю, а там «Лебединое озеро». И ничего не понятно.

Позже утром Зосимов всех собрал в офисе BIZ Enterprises. Сидим, думаем, что делать, и тут Борис говорит: «Ну, друзья, каждый честный человек сейчас должен пойти на баррикады. Долг каждого — защитить нашу молодую демократию. Кто со мной?»

Мы решили, что все пойдем. Все были убеждены, что это правильно.

Мы всерьез были обеспокоены тем, что нас опять хотят вернуть в совок, опять «седые парткомандиры» хотят запереть нас в концлагерь. И, естественно, мы туда не хотели, ведь мы уже провели всю нашу жизнь в совке. Ельцин и реформаторы нам казались манной небесной, мы думали, что вот сейчас эти люди подарят нам светлое будущее. Наконец-то заживем!

Это было время великих ожиданий, время, когда мы думали, что все люди — братья. И мы поперлись, как придурки, как дураки, с голыми руками — просто пошли, куда глаза глядят. Весь народ вышел на улицы, отовсюду шли толпы людей. А поскольку я был тогда управляющим двух наших самых лучших металлических групп — ЭСТ и «Черный обелиск», мы встретились и пошли к Белому дому. Со мной были Сергей Чистопрудов, Жан, Васька Билошицкий, кто-то из «Обелиска» — не помню уже, кто именно, и мы направились по Калининскому проспекту (ныне — Новый Арбат — прим. «Ленты.ру») прямо к Белому дому.

У Белого дома было огромное скопище людей, столпотворение. Никто не понимал, откуда брать информацию, кому верить, кому не верить, что делать, куда бежать… Но все были готовы костьми лечь.

Мы стояли у Белого дома, уже была ночь глубокая. И было чувство, что все люди — как братья. Все друг друга поддерживали, давали попить, поесть, что-то бесконечно говорили. Все были очень возбуждены и объединены, что было весьма необычно. И в этом чувствовалось, что мы единая нация, единая страна, у нас одни желания, одни ожидания, и все мы честные добрые люди.

Говорили, что есть неподконтрольные демократии прокоммунистические комитетчики, то ли «Альфа», то ли непонятно кто, сидят вон там на крышах, и мы уже все давно на мушках: дадут им команду — и они начнут по нам палить. Кто-то сказал, что по «Эхо Москвы» передали, будто началась потасовка в районе Смоленского тоннеля.

И действительно, со стороны Смоленского тоннеля раздались выстрелы, какая-то часть народа туда ломанулась, и мы, естественно. Хотели посмотреть, что там происходит, как-то поучаствовать, помочь. Там я видел очень активного Стаса Намина, который носился в этом тоннеле, пытался руководить массами.

А там был уже излет боя, и воевал взвод на БМП-1 с мирными гражданами, палили из калашей поверх голов. Были какие-то военнослужащие с перекошенными от страха лицами, кто-то говорил, что они были пьяны, якобы их специально подпаивали командиры, чтобы они были более управляемыми.

Среди нас были ребята, которые недавно были в армии, в том числе и я, мы отлично помнили, как пользоваться техникой, тем более такой несложной в управлении, как БМП-1. И мы захватили все эти три БМП. Ждали новой атаки, но больше никаких сил подкрепления к ним не подошло. Единственная атака, которая была предпринята гэкачепистами и их военными, захлебнулась. Было видно, что они спасовали.

Начало светать. Мы с ребятами, кто недавно дембельнулся (кто-то служил в ВДВ), сели на броню захваченных БМП и решили привести их к Белому дому. Поставить их там, чтобы они стояли как защита. Построились в колонну и аккуратненько-аккуратненько, чтобы никого не задавить, потому что количество людей на улицах было адским, увели их к Белому дому.

У меня есть даже фотография, как я сижу на этом БМП и улыбаюсь. Рядом со мной развевается флаг Российской Федерации, у которого вырезаны серп и молот. Помню, как ловил себя на мысли: это ж надо, я дожил! Я еду на БМП по центру Москвы защищать Белый дом от коммунистов. Ущипните меня, если я сплю или брежу! Но это все было реально.

Ближе к утру начался дождь, неприятный, с туманом. Мы ходили вокруг, не понимая, что нам делать дальше. Кто-то жег костры, кто-то, уставший, пошел спать, чтобы вернуться позже.

На следующий день Руслан Мирошник предложил идею: сделать концерт «Рок на баррикадах». Буквально вечером того же или следующего дня этот концерт состоялся. Выступали разные группы типа «Мистер Твистер» и кто-то еще, не помню точно.

Через неделю после путча мы с Зосимовым сделали большой концерт, который транслировали по второму каналу, выступали «А-Студио», «Моральный кодекс», «Черный обелиск» и многие другие. А 2 сентября у Бориса был день рождения, и на нем Боря Краснов подвел к нему Тристана Дейла, советника Ельцина и Силаева, который от правительства США пришел с запросом на реализацию концерта «Монстры рока в Москве» — как подарок от Штатов силам молодой российской демократии, чтобы таким образом отпраздновать победу над коммунизмом и над тоталитаризмом. Чтобы весь мир имел возможность порадоваться победе сил молодой демократии в России.

И мы его сделали. Это был тот самый концерт 28 сентября 1991 года в Тушино, на котором в присутствии полумиллиона зрителей играли Metallica и AC/DC. Такая моя история.

«Моя готовность умереть за родину оказалась фигней и жуткой опереттой»

Гарик Сукачев, певец, музыкант, кинорежиссер:

Мы все ожидали чего-то подобного. За полгода до ГКЧП мы делали фестиваль «Рок против террора», и во всех интервью музыкантов звучало тревожное предчувствие — чего-то будет.

Утром 19-го августа мы созвонились с Костей Кинчевым (лидер группы «Алиса» — прим. «Ленты.ру»), и он сказал: «Горыныч, я поеду». Я тоже поехал в центр, но уже вечером. Поймал такси из нашего 17 таксопарка и поехал к Белому дому. Но доехал только до Белорусской, потому что все было перекрыто. Шофер, кстати, денег с меня не взял. Сказал: «Гарик, не дай бог с тобой там что-то случится, а я потом буду себя корить, что привез тебя, да еще и денег взял».

То, что у Белого дома происходило, я сейчас помню не последовательно, а какими-то отдельными фрагментами, типа вспышек.

И навстречу вот этой толпе шел Стас Намин с каким-то попом и останавливал всех, чтобы народ туда не ломанулся. Вот это я запомнил прекрасно. Я к Стасу подошел, спрашиваю, чего там? Он отвечает: «Там *****! (все очень плохо — прим. «Ленты.ру»). Туда не надо, там уже кошмар, стрельба, не ходите. Оставайтесь у Белого дома». И как-то им удалось остановить людей. Вот эта огромная волна, которая ломанула туда, остановилась.

Под мостом в то время был таксопарк, и как вспышка — воспоминание: мы с Костей и Чумой (Игорь Чумычкин, гитарист «Алисы» — прим. «Ленты.ру») стоим там внизу. А чего мы туда поперлись? Не помню. Может, за водкой. Или не за водкой...

А потом как-то все кончилось. И кончилось тоже забавно. Пронеслось — все, мы победили! Никакого Ельцина еще не было. И никакой флаг еще не привезли. Было еще темно, и там стояли ребята, у них гитара. Костя говорит: «Горыныч, пойдем поиграем». Мы забрались на крышу сожженного троллейбуса, а я же тот еще бард, поэтому в основном, конечно, Костя пел.

И еще эпизод-вспышка. Вдруг в толпе стали появляться какие-то странные люди, которые бегали и кричали: «Снайперы, снайперы наверху!» А там же и слева, и справа высотные здания сталинские. Но как-то этих людей очень быстро нейтрализовали. Решили, что это провокаторы.

Потом появились другие люди, по внешнему виду особисты, они объясняли, что все кончилось и нужно расходиться по домам. Это, видно, ФСОшники были, чуваки. Не могу с точностью на сто процентов утверждать, но было ощущение, что все это какая-то массовка.

А потом вдруг наступила тишина, и народ стал потихоньку расходиться.

Сижу я на ступеньках, и подходит ко мне один известный музыкант. Я ему: «Здорово, и ты тут был?» А он отвечает: «Нет, мне позвонили и пригласили выступить в концерте "Рок на баррикадах. Ты тоже играешь?"» — «Нет!»

К этому времени я уже начал понимать, что происходит какая-то ужасная, кошмарная оперетта. Со всем этим ГКЧП, героизмом, гитарами, роком на баррикадах... лютое ****** (несоответствие ожидаемому — прим. «Ленты.ру»), шитое белыми нитками. И вся моя решимость и готовность умереть за родину оказалась нелепостью и фигней на постном масле, жуткой опереттой, в которой люди и ты сам — массовка!

Сейчас мы знаем, как нелепо погибли те несколько человек в тоннеле, а тогда кричали — убийцы! Люди же не думали тогда, что в этом бронетранспортере сидят напуганные мальчишки-срочники. Им закрыли видимость, накрыли брезентом, орут, лезут в машину, поджигают… Им страшно, у них паника.

Уже было светло, когда я пошел домой. Дошел опять до Белорусской, поймал такси и увидел, как бронетранспортеры уходят из Москвы по Волоколамскому шоссе. Идет колонна, а за последним бронетранспортером, и это не шутка, едет такси, а в этом такси сижу я.

Дома я проспал сутки. Все это время мне звонила перепуганная жена, которая с сыном отдыхала в это время в Крыму. Я точно помню, что, когда она дозвонилась, я ей сразу сказал:

А потом был 1993 год [расстрел Белого дома], чеченская война… вот вся кровь и ломанула.

«Власть я точно не защищал, поэтому от власти и ордена не принял»

Стас Намин, музыкант, режиссер, продюсер:

18 августа я сделал концерт в Royal Albert Hall в Лондоне — симфонический оркестр «Би-би-си» и хор Полянского, а на следующее утро прилетел в Москву. Прилетел, а в городе танки.

Я не очень понял, что происходит. Вечером пришел к маме, а у нее дома [драматург] Резо Габриадзе с женой. И Резо очень сильно напуган. Они сидят, мама их поит чаем и успокаивает, а Резо говорит: «Сейчас советская власть начнется, будут страшные вещи, будут всех забирать и по тюрьмам сажать». Мы его старались успокоить, отвлекали, что-то говорили, но у нас все время работало «Эхо Москвы», а там очень напряженно и без купюр рассказывали обо всем, что реально происходит в городе. Напряжение было действительно довольно серьезное, и даже мне передалось, хоть я всерьез все это сначала не принимал.

Я сказал маме и Резо, что устал после перелета и пойду домой. Мама у меня живет почти на Садовом кольце, на Смоленской. Ружейный переулок, это рядом с местом, где все происходило, но получилось так, что я пошел сначала к Белому дому. Это тоже рядышком, 10 минут ходьбы. Там была толпа народа, и все ждали, что с Кутузовского поедут танки. Было так много народа, но ничего не происходило, и я подумал, что там мне делать нечего.

Выглядело все довольно странно, как будто не в Москве, а в каком-то американском фильме. Сверху над тоннелем собралось огромное количество людей, а внизу танки и бронетранспортеры.

Я сначала подошел туда, где горел транспортер и задавили ребят. Там кровь, и вообще как на поле боя… Залез внутрь транспортера, там все открыто, но никого, а в стволе боевые снаряды. Оказывается, все было готово к серьезным боевым действиям. Тогда я решил, что нужно спуститься вниз в тоннель к танкам и убедить солдат и офицеров спокойно сдаться. Я понимал, что эти мальчишки-солдаты и сами испугались того, что произошло, и могут с испугу натворить еще больше дел.

Я пошел к ним в тоннель, не обращая внимания на их попытки меня остановить. Я был уверен, что они не станут в меня стрелять, так как я был один и безоружен. Я показал им, что у меня нет оружия, и говорю: «Не бойтесь, я просто хочу с вами поговорить. Достаточно вам, что трое уже погибли, хотите еще, что ли? Расслабьтесь. Я помогу вам выйти из вашего сложного положения».

Минут 40 заняли мои с ними переговоры. В результате я нашел, кто у них командир. У меня же семилетний опыт службы в Суворовском училище, и устав и армейские порядки мне знакомы. Я им говорю: «Ребята, понятно, что вы не сами сюда пришли, вы приехали сюда по приказу начальника. Вы как военные обязаны выполнять приказ. Но вы попали в сложную ситуацию, которую и ваши командиры не ожидали. Погибли люди, и вы сейчас можете от нервов и эмоций только все усугубить. А я вам хочу предложить законный выход из создавшейся ситуации. Да, вы выполняли и выполняете приказ, но вы знаете, что по уставу главным является приказ старшего командира и он автоматически отменяет предыдущий приказ низшего по званию. Назовите мне чин того, кто отдал вам приказ. Фамилия мне не нужна. Полковник?»

Они помялись, переглянулись и говорят: «Да». Я: «Значит, вы понимаете, что вы не нарушите устав, если старший по званию — генерал — вам даст другой приказ, и вы ему подчинитесь?» Они, смущаясь, промямлили: «Да». Я: «Тогда сидите здесь и ждите, но не дергайтесь. Я сейчас приведу вам генерала, и все сделаем по уставу».

Я пошел в Белый дом, где, я видел, было много военных: там были и полковники, и генералы, священник, еще кто-то. Человек пятнадцать пошли со мной. Один из генералов дал им приказ отменить предыдущее задание и мирно поехать со всеми к Белому дому, а священник или кто-то еще воткнул в ствол танка красную гвоздичку. Таким образом, мы взяли «в плен» этих бедных ребят вместе с танками, и, я надеюсь, что их потом не наказали, ведь они действительно выполняли военный приказ. Вот практически вся моя история того странного летнего вечера.

Потом меня пытались наградить какими-то орденами, поставили в огромный список разных людей, кого я там только не видел. Очень смешно всегда бывает: когда дело доходит до наград, появляется всегда много соискателей… Я-то как раз не имел отношения к защите государственного строя или политических лидеров и власти, поэтому награду не взял.

Я просто включился в ситуацию, которая неожиданно свалилась мне на голову. Я, как нормальный дворовый парень, когда к нему во двор заваливаются какие-то хулиганы, естественно, среагировал, и не более того. Ведь ко мне почти во двор, где я живу, приехали хулиганы на танках и начали хамить. В результате, может, мне и удалось помочь этим солдатикам вылезти из «бутылки», но власть я уж точно не защищал, поэтому от власти и ордена не принял.

«Была информация, что готовят диверсии: взрывы мостов, отравление воды»

Михаил, генерал танковых войск в отставке (герой попросил не раскрывать его фамилию):

Для нас, военных, 19 августа полной неожиданностью не стало. Думали, что-то будет, а что — не знали. Руководство страны лучше обстановку знало, чем все военные. А с военными вообще никто не советовался, поставили перед фактом — Советский Союз на развал пошел, Варшавский договор распустили, cтали войска выводить из Германии... А Горбачев отстранился и не стал ничего делать. Он сам был настроен на развал.

Члены ГКЧП — это же высшие руководители страны были, они решили, что надо что-то делать, потому что непонятно, куда все это заведет. Корабль начинает тонуть, а капитан не хочет ничего предпринимать. И они решили сами все сделать. А Горбачев вроде как в стороне. Но он их же потом и подставил.

В армии на ГКЧП прореагировали вполне нормально, понимали, что надо что-то делать, но не хотели проливать кровь. Когда поступил приказ, выдвинулись к важным объектам, чтобы предотвратить нападения. Взяли под контроль атомные электростанции, водоканал, Останкино… Была информация, что готовят диверсии: взрывы мостов, отравление воды, хлор выпустить… Ловили их. Только это нигде не афишировалось. А кто готовил эти провокации, кто их организовывал? Поэтому все стратегически важные объекты были взяты под охрану согласно имеющемуся плану о чрезвычайной ситуации. Но применять оружие команды не было.

И люди нормально это поняли. Офицеры-танкисты рассказывали, что утром рабочие, которые шли на предприятия, здоровались, ободряли, говорили: «Военные, ну молодцы! Они наведут порядок». Вот такое было. А смуту наводили совсем другие люди.

Провокации были. Был введен комендантский час, пара БМП проезжала в тоннеле на Смоленской, и на них накинули брезент, закрыли обзор механику-водителю, бросили «зажигалку», пострадал экипаж, но об этом же не говорят. А говорят о том, что задавили того, кто с брезентом наверх прыгнул, — его столкнули вниз, прижали к стенке.

Потом армии сверху сказали — отставить! Все нормально, мы сейчас все стабилизируем, давайте войска выводите. Войска вывели и всех членов ГКЧП тут же арестовали. Одного, второго… Министра обороны сменили, а войска же подчиняются приказу.

ГКЧП стали обвинять в перевороте. А было-то наоборот. ГКЧП — они защищали строй существующий. Страну защищали. Переворот позже случился, когда в Беловежской Пуще Ельцин и остальные подписали договор о ликвидации СССР. И Ельцин сразу поехал докладывать Бушу: так, мол, и так, мы сделали все, как договаривались, покончили с коммунизмом. Ездил докладывать в Америку. Сейчас все знают это. И так же на Украине потом произошло. Одинаково, по тому же сценарию.

А военные выполнили то, что им было положено. Армия сделала свое дело и ушла. Должна была милиция в дело вступить, из Калуги должны были подойти, чтобы не было беспорядков. Никто не пришел.

Вот как дело было. Вся хронология у меня есть. Только кому это сейчас надо?

«Личный состав проявил выдержку, засев за карты и домино»

Алексей Лютых, ветеран МВД, подполковник:

К введению чрезвычайного режима готовились минимум год, а вовсе даже не за месяц, чуть ли не спонтанно, как некоторые желают представить.

Шла борьба за власть. Все это знали. Многие товарищи из оперативных подразделений разочаровались в коммунистической идее и написали заявления об уходе из партии. Я тоже написал. Это было в мае 1990 года. Кроме того, на Петровке создали независимый профсоюз милиции. Многие увольнялись и переходили на работу в команду опального Ельцина, который был лидером демократов, но общение со своими коллегами-операми не прерывали и интересовались нашими делами.

Начальству это не нравилось. Где-то за год, чтобы не было утечки информации, нас, вышедших из КПСС, и членов милицейского профсоюза как неблагонадежных собрали в двух специально созданных межрайонных отделах за пределами основного здания. Разместили в Колобовском переулке. Там, где сейчас бюро пропусков. Мало того, некоторых отправляли в дальние длительные командировки. Я, например, был откомандирован в оперативно-следственную бригаду Главного следственного управления МВД СССР и ездил по всему Советскому Союзу, вплоть до Чукотки. Наверное, чтобы мы не совали свой нос куда не следует.

Будучи специалистом по расследованию злоупотреблений в медицине, был брошен на борьбу с бандитизмом и убийствами (дело о южно-портовых убийствах банды Саши Магаданского). И год работал не по своей линии, в основном даже не в Москве.

За два дня до начала путча моя годовая командировка кончилась. Меня отозвали в Колобовский переулок во второй межрайонный отдел.

В понедельник, 19 августа 1991 года, в Москве сильно похолодало. На служебное совещание мы пришли злые и хмурые, поскольку о чрезвычайном положении объявили с шести утра.

Решили не артачиться, но действовать в соответствии с законом. Женька Легостаев задал на совещании конкретный вопрос: что нам предлагается делать?

Нам поручили собирать оперативную информацию и обеспечивать общественный порядок в городе. Но поскольку в город ввели войска и бронетехнику, то нас отправили проверять магазины на предмет сокрытия товара. Якобы это помогло бы насытить рынок товарами и успокоить население. По сути, нам предлагалось сыграть роль продотрядов.

Бессмысленно? Безусловно. Также бессмысленно, как и танки в мегаполисе. И это было ясно с самого начала. Но ничего другого ГКЧП предложить не мог.

Проверить предстояло все алкогольные магазины Москвы. До обеда наша группа из трех оперов объехала три магазина и, наведя страх на торгашей, вернулась в место дислокации — следить за развитием событий. Естественно, расходиться по домам до особого распоряжения запретили. Знаменитую пресс-конференцию с дрожащими руками Янаева мы смотрели в кабинете начальника. Там имелся телевизор. Информацию, кроме того, собирали по телефону. Естественно, мобильных тогда не было, звонили из кабинетов.

Обстановка сразу сложилась не в пользу ГКЧП. Ельцина не задержали, и он благополучно добрался до Белого дома и развернул бурную деятельность. В Белый дом стекался народ, в том числе и наши опера с табельным оружием.

20 августа, во вторник, у Белого дома начался бессрочный митинг, с танка выступил Ельцин. Все расставил на свои места. Горбачев засел в Форосе, ГКЧП явно растерялся и активных действий не предпринимал. В непосредственной близости от Петровки, на Пушкинской площади, рядом с редакцией «Московских новостей» активно распространялась «Общая газета».

Наши начальники осознали, что лучше всего сохранять нейтралитет. Больше никаких планов спасения СССР и проверок винных магазинов не предпринимали.

О тех сотрудниках, которые переметнулись к Ельцину, стали говорить почтительно, понимая, что они скоро станут начальниками.

Но большинство личного состава проявило выдержку. Оставшись на боевом посту, личный состав засел за карты и домино. Потихонечку ребята стали закусывать и выпивать прямо в кабинете начальника, потому что там был телевизор с новостями. Ждали кровавого исхода.

Ночью случилась трагедия в тоннеле, там произошло недоразумение. Толпа напала на боевую технику. Погибли трое.

На следующий день сильно потеплело. Танки покидали город. Горбачева привезли в Москву. Премьер-министр Павлов ушел на больничный, а министр внутренних дел Пуго застрелился.

Но я и другие неблагонадежные этого не видели, поскольку заблаговременно были выселены в Колобовский переулок. Да и ладно, не очень-то и хотелось.

Делать мне было нечего, решил пройтись по городу. Движение наземного транспорта в центре почти отсутствовало, его перекрыли накануне, да и прохожие на улицах встречались редко. По Садовому кольцу пешком довольно быстро дошел к Белому дому. Там было столпотворение. Людское море билось о стены российского парламента, поскольку нынешнего забора в то время не было.

День выдался солнечный. Ликованию толпы сопутствовал резкий запах мочи. Ведь защитники демократии все три дня и три ночи справляли нужду на газонах и баррикадах, а передвижных туалетов в то время еще не было.

На трибуне у микрофона выступали лидеры революции. Пересказывать их речи не очень хочется. В основном слова были гневные. Одним из последних выступил Шеварднадзе, который предложил идти к Кремлю и Красной площади, чтобы не дать злодеям уничтожить все уличающие их документы. Кто-то предлагал провести обыски в ЦК КПСС и КГБ СССР, и даже вынести Ленина из Мавзолея.

Человеческое море всколыхнулось и направилось к Кремлю. Больше всего меня поразило неожиданное появление неких проводников-аниматоров с громкоговорителями, которые, умело манипулируя толпой, разбили ее на несколько колонн. Я пошел с колонной по Новому Арбату, по дороге она несколько растянулась и даже рассосалась, поэтому на Красной площади выглядела не так грозно и агрессивно, как у Белого дома, и штурмовать Кремль и выносить Ленина из Мавзолея не стали. Пошли на Старую площадь (Площадь Ногина), и, опять же, взламывать увесистую дверь не стали. Ограничились тем, что разбили пару стекол.

Дабы революционный дух совсем не упал, аниматоры с громкоговорителями предложили пойти на площадь Дзержинского — сбросить памятник ненавистного тирана. Пошли туда. В толпе нашлись молодые люди-скалолазы, которые накинули трос на шею Железного Феликса и стали ритмично его раскачивать. Но опять же вмешались люди с громкоговорителями, убедившие всех не делать этого. Якобы статуя могла упасть неудачно и повредить подземные городские коммуникации. Московские власти обещали прислать необходимую технику для сноса коммунистического памятника.

Ждать торжества я не стал, вернулся в свой отдел пить водку с операми.

«Был бы приказ — построились бы в колонну и пошли»

N, видный ветеран внешней разведки, попросивший не называть его имя:

Вот вы все спрашиваете: знали мы или нет? Догадывались. Начальство совещалось на секретном объекте АБЦ (Архивно-библиотечный центр в Теплом Стане, принадлежавший ПГУ,— прим. «Ленты.ру»). Значит, что-то готовилось. А почему не действовали? Приказа не было. Был бы приказ — построились бы в колонну и пошли… А приказа не было. Подождали и разошлись кто куда. Кто на дачу, кто пиво пить. Не понимаете вы ничего, да и какое это теперь имеет значение.

«Слово "Ельцин" не звучало. Все говорили — Борис Николаич»

Николай Боровков, ответственный работник Совета экономической взаимопомощи (СЭВ):

В тот день я приехал в СЭВ. Глядь, а за окном суета. Толпы возбужденного народа, бронетранспортеры, военные… Включаем радио и узнаем всем теперь известные новости.
«Пойдем, — говорю, — мужики, поинтересуемся на месте». «Не можем, — отвечают, — на работе мы».

Пошел один. Да так там и остался. Поздно ночью вернулся домой, взял фотоаппарат и вернулся туда.

Ходил, фотографировал. Две или три пленки извел. Автобусы без стекол, поперек дороги стоящие со спущенными колесами, лица людей. Участников событий. Посторонних там не было. Глаза на лицах были — таких сейчас не бывает. И долго, наверное, не будет. К трибуне у Белого дома близко не полез, стеснялся, дурак, чего-то. А Мишка, знакомый фотограф из издательского отдела Московского патриархата, смотрю, в упор щелкает. Ну, у него профессиональное чувство играет. И Canon с объективом в полметра. А у меня обычная «мыльница».

Ребята с деловыми лицами составляют какие-то списки. Народ возбужденный радостно диктует ФИО и телефоны. Меня тоже записали. Вернее сказать, я сам радостно и возбужденно записался.

На второй день выдали нечто вроде пропуска с надписью «30-й отряд самообороны». Ночью у костров сидели. С утра добрые женщины приходили с бидончиками, кастрюльками и сумками, стеснительно, но все настойчиво предлагали домашнюю снедь, пирожки всякие, бутерброды… Тоже не понимаю почему, но опять же стеснительно отказывался. Может, считал, что не заслужил…

Милиция ходила, но не активно, а уважительно. А восторг и ожидание чего-то так и перли, так и перли. Слово «Ельцин» не звучало. Все говорили — Борис Николаич.

Так до 21 августа там и провел время. Иногда к своим в СЭВ на одиннадцатый этаж заскакивал. Смотрели как на бездельника, но с уважением. Странная смесь.

Потом некто Юра, из тех, кто составлял списки, периодически названивал. Все для меня закончилось, когда Юра попросил, чтобы я прислал ему анкетные данные для включения в списки на медаль. Я вспомнил Бабеля: «Эх, люба ж ты моя, восемнадцатый годок! Расточили мы твои песни, выпили твое вино. Одни писаря нам от тебя остались. Эх, не писаря летели в те дни по Кубани и выпущали на волю генеральскую душу с одного шагу дистанции!...»

Я был романтиком. Жаль, пропали фотографии и пленки. Остался заламинированный на память пропуск 30-го отряда самообороны Белого дома. И память.

«А во всем, как водится, виновата была Москва»

Петр Каменченко, журналист:

О путче я узнал 19 августа в 6:00 утра лежа на шконке в обезьяннике города Петрозаводска. Сначала из репродуктора прогрохотал гимн, а затем последовало известное заявление ГКЧП. Наверное, кутузка не лучшее место, чтобы встретить переворот, но на моей судьбе неожиданное событие отразилось самым благоприятным образом.

Летом 1991 года мы с друзьями пошли в байдарочный поход по системе карельских водоемов (Илекса — Водлозеро — Вама — Водла). Маршрут закончили на противоположном от Петрозаводска берегу Онежского озера, откуда в город ходил рейсовый катер. Взяли билеты, катер подошел, но сажать на него нас отказались, объяснив это тем, что мы не являемся гражданами Карелии. Мол, у них есть местный указ «москвичей не возить и ничего в магазинах им не продавать». И вообще, «чего вы тут к нам понаехали за нашими ягодами и грибами».

Надо сказать, что ситуация со снабжением в Карелии была действительно катастрофическая. В сельских магазинах не было не только сахара и водки, но и обычных макарон, соли, спичек, папирос… Хлеб привозили на заказ в строго ограниченном количестве, а брикеты киселя (едкая эссенция с крахмалом) выдавали беременным по талонам. Людей это дико озлобило. А виновата, как водится, была Москва.

Вама — Водла — маршрут популярный, и на пристани собралось около сотни туристов с рюкзаками, детьми и собаками. У людей заканчивался отпуск, пропадали билеты на поезд, а везти через Онегу их отказывались. Билеты продавали, но на катер не пускали.

Я полез разбираться и пока препирался с капитаном, катер отошел от пристани. И что делать? Ну не в воду же мне прыгать!

В Петрозаводске меня сдали в местную милицию как хулигана и нарушителя общественного порядка. При этом у меня даже документов с собою не оказалось. Но ситуацию я дежурному четко и внятно изложил, а также объяснил, что их местное самоуправство я просто так не оставлю, а рычаги влияния у меня в столице найдутся. Хотя, какие там, на фиг, рычаги. Да тут еще и путч.

В 6:20 в камеру прибежал поднятый по тревоге начальник отделения. Еще раз выслушал мою версию событий, убежал, вернулся, извинился и тут же распорядился выделить два катера, чтобы снять с противоположного берега всех застрявших там «москвичей».

Как я позже узнал, третьим пунктом «Постановления ГКЧП», зачитанного тем утром, была отмена всех законов и постановлений, принятых местными органами власти, причем в самых угрожающих для местного самоуправства формулировках.

Вернувшись в Москву, я тут же отправился к Белому дому и следующую ночь провел на его ступеньках, сидя у костерка в компании Пашки Кузина — барабанщика «Браво» — и Артема Павленко — гитариста «Бригады С», травя анекдоты и страшные пионерские истории.