90 лет назад, в 1930-1931 годах, министр финансов США и миллионер Эндрю Меллон купил в СССР 21 картину из собрания Государственного Эрмитажа. Как эта позорная сделка сгубила карьеру Меллона, вынудив его стать одним из крупнейших американских меценатов? Почему на рубеже 1920-1930 годов советское государство спешно распродавало за границу уникальные музейные сокровища мирового уровня? Была ли эта беспрецедентная акция большевистской власти оправдана интересами нашей страны? Есть ли шанс у современной России когда-нибудь вернуть художественные ценности, проданные на Запад при Сталине? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказала доктор исторических наук, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Юлия Кантор.

Достояние республики

«Лента.ру»: Зачем в СССР в конце 1920-х годов началась распродажа художественных ценностей из коллекции Эрмитажа? Стало ли это естественным продолжением кампании по продаже церковных и прочих ценностей в начале 1920-х годов?

Юлия Кантор: Да, между этими событиями есть прямая связь. Первые попытки продать национализированные художественные ценности советская власть предприняла еще в 1921 году — кстати, ровно сто лет назад. Когда в стране начался страшный голод, представители дореволюционной интеллигенции создали Всероссийский комитет «Помгол», а советское правительство, в свою очередь, организовало ЦК Помгол во главе с Калининым. И быстро стало очевидно, что неправительственный ВК Помгол был более успешным в деле помощи миллионам голодающих.

Этого новая власть стерпеть не могла, потому его разогнали, а часть наиболее заметных деятелей репрессировали, обвинив в связях с заграницей. В 1922 году советская власть выслала их из России на печально известных «философских пароходах» вместе с другими лучшими представителями русской интеллигенции. Я бы рассматривала это в рамках одной парадигмы: большевики не ценили ни историю страны, ни ее наследие — духовное и материальное. «Чуждых», то есть критично относившихся к власти (но, несмотря на это, готовых сосуществовать с ней, принося пользу стране), следовало выслать, «царское» искусство — продать.

Что касается ограбления Русской православной церкви и других действовавших в нашей стране конфессий, то и это тоже было, как мне представляется, одним из существенных аспектов государственной политики по борьбе с инакомыслием. Заметим, до сего дня не известно, какой процент из средств, вырученных на распродажах художественных ценностей, действительно пошел на нужды голодающих.

Зато, увы, известно, в том числе по публикациям масс-медиа, какой урон это нанесло международному престижу нашей страны. Если бы власть действительно хотела решить проблему голода, то она гораздо лояльнее отнеслась бы к гуманитарным неправительственным (в том числе международным) объединениям. Но идеология довлела над экономикой — и это станет отличительной чертой советской власти на всех этапах ее существования.

В пик голодной стихии — 7 февраля 1921 года — вышло постановление Совнаркома «О составлении государственного фонда ценностей для внешней торговли». Парадоксально, но факт: этот документ, ставший спусковым крючком для массовой распродажи нашего национального достояния, де-юре утратил силу только 1 февраля 2020 года. Согласно ему, ответственными за отбор художественных ценностей для последующей продажи стали наркомат внешней торговли, наркомат просвещения и наркомат финансов.

Этот документ был подписан лично Лениным?

Конечно, ведь он тогда стоял во главе Совнаркома. Если говорить про Эрмитаж, то в то время большевики продали не только многие его ценности, ранее принадлежавшие бывшей императорской фамилии. На реализацию шли и предметы из других национализированных собраний и коллекций, оказавшихся в Эрмитаже после революции.

В 1922-1923 годах в Эрмитаже действовала специальная комиссия, которая составила специальные каталоги, а все его экспонаты разделила на три категории:

- не имеющие музейного значения и подлежащие сдаче в Гохран,
- имеющие музейное значение,
- имеющие исключительную художественную ценность.

Ближе к концу 1920-х годов, когда начались уже заграничные аукционы, предметы из разных категорий нередко смешивали.

В Эрмитаж приезжали сотрудники государственной конторы «Антиквариат» в сопровождении чекистов и отбирали на продажу понравившиеся им экспонаты, просто указывая на соответствующие инвентарные номера.

Заграничные аукционы

В «Антиквариате», который занимался сбытом нашего национального достояния за рубеж, совсем не имелось искусствоведов?

Почему же? Там работали и люди, разбиравшиеся в искусстве, специалисты с дореволюционным стажем. Но в «Антиквариате» решения принимали в основном не они, а партийные функционеры. Особая искусствоведческая и психологическая катастрофа состояла еще и в том, что тогда составлялись планы на продажу экспонатов.

И в зависимости от их выполнения Эрмитаж получал финансирование на реставрационные работы и зарплаты своих сотрудников. Если вдуматься, то это была просто чудовищная ситуация. То есть музей существовал, продавая самое себя…

Кто вообще придумал проводить эти злосчастные заграничные аукционы?

Политбюро ЦК ВКП (б). В этом можно убедиться, если посмотреть на соответствующий протокол заседания Политбюро от 16 августа 1928 года, где содержится информация о создании комиссии для «срочного выделения для экспорта картин и музейных ценностей на сумму 30 миллионов рублей».

Подготовкой этих аукционов занималась немецкая фирма Лепке. Первый из них состоялся в Берлине в ноябре 1928 года. Позже аукционную распродажу ценностей из Эрмитажа и других советских музеев большевики устроили также еще и в Швеции, Австрии и Швейцарии.

Это правда, что ни один заграничный аукцион по продаже художественных ценностей не принес тех денег, на которые рассчитывала советская власть?

Да, это так. Сказалась скандальная атмосфера — ведь на аукционах в Германии эмигранты, в том числе весьма именитые (например, Юсуповы), узнавали сокровища своих, оставленных на Родине, коллекций. Это не могло остаться незамеченным, в том числе и в юридическом смысле. Были и суды, но они заглохли: Германия ведь признала Советскую Россию и, следовательно, национализацию.

Так что иски бывших владельцев были отклонены, но, как говорится, осадок остался. Да и вообще: какой смысл было платить дорого, если можно было добиться того, чтобы купить почти за бесценок? Многие шедевры уходили зарубежным коллекционерам или в музеи по очень низким ценам. А некоторые, к счастью, вовсе не были проданы и вернулись в Россию.

Какой был масштаб потерь для русской культуры?

Невосполнимый. Наша страна навсегда лишилась 48 шедевров мирового значения из коллекции Эрмитажа. Как, например, определить стоимость потерянных нашей страной работ Рембрандта, Рубенса, Ван Эйка или Ван Дейка?

Главной гордостью Эрмитажа всегда была голландская коллекция. Но после распродаж наша страна лишилась всех картин Яна Ван Эйка. Сейчас в России их нет совсем. У нас были четыре произведения Рафаэля, а теперь остались только два.

Ее не купили только из-за того, что картину переложили с дерева на холст, что в то время ценители искусства не любили. То же самое едва не случилось с другим шедевром — полотном Рембрандта «Возвращение блудного сына», которое, слава богу, оказалось слишком большим для транспортировки за границу.

Эрмитаж в свое время сделал мужественный и исторически важный проект. Он договаривался с музеями, где находятся картины, «происходящие» из Эрмитажа, и привозил их на выставки. Чтобы люди увидели то, что было национальным достоянием — увы, проданным с молотка… Очень назидательный был проект.

Причем в то время из экспозиции Эрмитажа на реализацию за рубеж изымали не только картины, но и другие произведения искусства. Именно тогда наша страна лишилась части бесценной коллекции скифского золота, которая теперь хранится в Оксфорде и Кембридже. Как я уже сказала, на Запад ушли и другие, не эрмитажные ценнейшие коллекции. Многие крупные музеи сильно пострадали в результате кампании по распродаже ценностей.

Но потери русской культуры могли быть еще больше. Как ни странно, нам помогла Великая депрессия, начавшаяся в США в 1929 году. Мировой экономический кризис обрушил глобальный рынок антиквариата.

«Вера, надежда, любовь» чекистов

Расскажите про сделку советского правительства с Эндрю Меллоном, крупнейшим американским коллекционером и тогдашним министром финансов США. Это правда, что большевики дали ему взятку для обхода американского эмбарго на торговлю с СССР, введенного после учреждения ГУЛАГа в 1930 году?

Ничего не могу сказать про взятку — документов об этом я не видела, да и вряд ли они могли где-нибудь сохраниться, если бы такое и случилось. То, что США всерьез заботило возникновение ГУЛАГа, я считаю мифом. Когда Соединенным Штатам было действительно выгодно, они отлично торговали с нашей страной.

Что касается Меллона, то он, будучи миллионером, приобретал наши шедевры для личной коллекции. Известно, что только в 1930-1931 годах он купил в СССР 21 картину высочайшего художественного уровня. Он отбирал все эти шедевры по «аукционному» каталогу 1923 года, а потом в Эрмитаж приходили телеграммы от наркома просвещения Андрея Бубнова с требованием удовлетворить запросы Меллона.

Но потом у него начались серьезные проблемы на родине.

Да, в 1932 году выяснилось, что Меллон не заплатил налоги на астрономические суммы. Как обычно бывает в подобных случаях в Америке, разразился большой скандал, его немедленно сняли с должности министра. Чтобы не попасть в тюрьму, Меллону пришлось всю свою коллекцию отдать в дар американскому народу. Он основал в Вашингтоне Национальную галерею искусства, значительная часть экспонатов которой состоит из шедевров, проданных Меллону из собрания Эрмитажа.

В Национальной галерее искусства в Вашингтоне указано, что многие ее экспонаты раньше хранились в русском Эрмитаже?

Нет, и подобная порочная практика, к сожалению, существует и в других зарубежных музеях, в которых оказались наши художественные ценности, проданные на рубеже 1920-1930 годов. Конечно, это некорректно. Впрочем, надо заметить, что далеко не во всех российских музеях, как и в музеях всего постсоветского пространства, есть указания о том, кому принадлежали их экспонаты до 1917 года.

А в Музее Галуста Гюльбенкяна в Лиссабоне, другом крупнейшем заграничном хранилище проданных сокровищ Эрмитажа, такие указания существуют?

Их практически нигде нет, разве что в специализированных каталогах. Провенанс (информация о происхождении) существует в документах, имеющихся в музейных фондах, разумеется. Но не в подписях к экспонатам в залах. Гюльбенкян, кстати, тоже был крупнейшим скупщиком российских художественных ценностей.

Но сейчас я хочу обратить внимание на другой важный нюанс. Помните фильм советского режиссера Эдмонда Кеосаяна «Корона Российской империи, или Снова неуловимые», где доблестные юные чекисты противостоят злым и карикатурным белоэмигрантам, якобы пытающимся выкрасть из советского музея Большую императорскую корону?

Помню, хотя он еще в детстве мне показался глуповатым и пошловатым.

А мне он нравится. Хотя бы потому, что в нем очень много смелых по тому времени подтекстов. В частности, прекрасную и в высшем смысле патриотическую песню «Русское поле» поет белогвардейский поручик. Так вот: там есть эпизод, когда экскурсовод в музее произносит очень необычный для советского времени монолог:

Создатели фильма посчитали нужным эту позицию обозначить хотя бы таким образом: ведь и тогда невозможно было говорить о том позоре 1920-1930 годов... Кстати, экспонаты из музейных фондов в то время советская власть реализовывала не только за границей, но и на аукционах внутри страны.

Тут уже вспоминается сюжет «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова.

Да, там очень четко описано, как все это происходило. Например, в Ленинграде одна из подобных торговых точек находилась непосредственно в Зимнем дворце. Этот аукцион весьма активно работал. Эрмитажные исследователи, например, обнаружили, что на одном таком аукционе кооператив сотрудников ОГПУ приобрел полотно под названием «Вера, надежда, любовь». Я сразу представила, как эта картина смотрелась в кабинете следователя…

Сопротивление музейщиков

Вы подчеркивали, что в XX веке «жизнь Эрмитажа вплоть до середины 1980-х годов была борьбой вечного с безвременьем». Как это происходило при Сталине? Сопротивлялись ли музейщики Эрмитажа таким варварским распродажам?

Конечно, сотрудники Эрмитажа сопротивлялись распродажам, нередко рискуя не только свободой, но и жизнью. Для этого они использовали разные способы. Иногда, пользуясь художественной безграмотностью работников «Антиквариата», музейщики отдавали им не те полотна, которые те требовали, а похожие.

Были и другие ухищрения. Но когда люди из «Антиквариата» вооружались каталогом фирмы Липке, где каждый предмет из коллекции Эрмитажа имел не только наименование, но и инвентарный номер, противостоять этому было невозможно.

Тогда в ход пошли письма самому высокому начальству. В 1932 году директор Эрмитажа Борис Легран предложил своему заместителю Иосифу Орбели написать Сталину с просьбой оградить от распродажи сектор Востока Эрмитажа. Легран отправил это послание через секретаря ЦИК Авеля Енукидзе, которого хорошо знал.

Енукидзе в тот период был у вождя в фаворе. Не знаю, это ли сыграло свою роль или какие-либо иные факторы, но вскоре из Кремля пришел положительный ответ, который музейщики Эрмитажа использовали как охранную грамоту для восточной коллекции.

Но ведь главный удар распродаж был нанесен не восточному искусству, а западноевропейскому.

Вот именно. И тут защиты от посягательств сотрудников «Антиквариата» не имелось, хотя после ответа Сталина на письмо Орбели сотрудники Эрмитажа пытались отнести к сектору Востока многие предметы западноевропейского искусства. Но однажды заведующая отделом Запада Татьяна Лиловая случайно увидела на столе одного из руководителей «Антиквариата» список эрмитажных реликвий, готовившихся к продаже за границу.

Среди них были «Мадонна Бенуа» Леонардо да Винчи (это единственная его работа, хранящаяся в нашей стране!), «Хозяйка и служанка» Питера де Хоха, «Юдифь» Джорджоне (это тоже единственная его картина в России) и еще несколько шедевров аналогичного уровня. Лиловая от увиденного пришла в ужас и написана еще одно письмо Сталину.

Текст она сформулировала, умело используя в нем официозную советскую риторику, написав, что лишить Эрмитаж и страну этих картин, равносильно тому, что вычеркнуть имя Сталина из истории партии. Отклика не последовало.

Почему тогда в 1933-1934 годах эти позорные заграничные распродажи постепенно прекратились?

К тому времени мировая экономика еще не оправилась от Великой депрессии. В условиях низких цен на драгоценные металлы и антиквариат больших доходов от этих распродаж не было, но, как мы уже говорили, они приносили нашей стране тяжелейший репутационный ущерб на международной арене. Кроме того — и это главное — пропала необходимость. Страна все же выбралась из разрухи 1920-х.

Невосполнимые утраты

А есть ли еще в истории пример того, когда какая-либо страна распродавала в массовом количестве свои предметы искусства? Я слышал, что санкюлоты во время Великой французской революции грабили дворцы знати и оскверняли могилы своих королей, но не помню, чтобы якобинцы или монтаньяры выставляли на продажу художественные ценности.

Я не знаю про подобные прецеденты в мировой истории. Тем более если речь идет про великую страну с богатейшими культурными традициями. Но известны случаи, когда императоры или министры продавали части свои коллекций. Подчеркнем — своих, не государственных.

Именно этим принципом руководствовалась Екатерина Великая, когда после Семилетней войны купила в Германии коллекцию картин, чтобы «утереть нос» Фридриху II, который изначально намеревался их приобрести, но не смог из-за оскудения казны. Русская казна тоже была пустоватой в тот момент, но императрица прагматично решила, что эффект от покупки дороже денег. И она оказалась права.

Кстати, именно это собрание стало «закладным камнем» основанного ею в 1764 году Эрмитажа. Вот такая историческая антитеза — Екатерина в сложный период для страны покупала искусство на Западе, а большевики в период кризиса его туда продавали.

Сейчас до сих пор немало персонажей, пытающихся оправдать эти сталинские распродажи российского культурного достояния на рубеже 1920-1930-х годов нуждами индустриализации или необходимостью повысить обороноспособность нашей страны накануне грядущей войны. Что вы можете им сказать?

Пусть найдут в себе интеллектуальные силы изучать и анализировать историю по различным подлинным документам, а не по советским изданиям материалов съездов КПСС, «Краткому курсу ВКП(б)» и им подобным.

При Сталине распродажа шедевров Эрмитажа проводилась скрытно и тайком от народа. Это правда, что не все документы, касающиеся этой истории, до сих пор рассекречены?

Почти никогда нельзя сказать, все документы рассекречены и доступны или нет, поскольку неизвестно, сколько их и в каких архивах они находятся. Но большое количество материалов в постсоветское время опубликовано и открыто исследователям. В свое время Эрмитаж, например, вел серьезную работу, связанную с публикацией документов о распродажах. Эта работа важна и для искусствоведов, и для исследователей советского периода нашей истории, да и для всех, кто хочет знать прошлое своей страны, а не «питаться» мифами.

Вышло несколько томов с документами в серии «Эрмитажные распродажи». Но в одночасье, в 2016 году, эта деятельность была «заморожена». В музее о причинах этого говорят подчеркнуто невнятно и глухо, о возможности возобновления публикации документов — тоже. И эта пауза, затянувшаяся на пять лет, наводит на невеселые мысли…

Можно ли когда-нибудь что-либо вернуть в Россию из потерянного нашего художественного наследия? Сумел же известный бизнесмен Вексельберг в 2004 году выкупить пасхальные ювелирные яйца Фаберже у семьи Форбс.

Я уже говорила, что ущерб, нанесенный нашей культуре в 1920-1930 годы, не оценить и не восполнить. Вексельберг смог выкупить пасхальные яйца, потому что они находились в частной коллекции. Но большинство произведений искусства, проданных в 1920-1930 годы, как мы уже говорили, принадлежит крупнейшим мировым музеям. С юридической точки зрения эти музеи владеют ими совершенно законно. Естественно, никто не станет продавать их обратно.

PS: Редакция благодарит заместителя заведующего Отделом рукописей и документального фонда Государственного Эрмитажа Елену Соломаху за помощь в подготовке интервью.