У выпусков российской версии шоу «Беременна в 16» — миллионы просмотров в YouTube. При этом в реальном мире жизни россиянок, забеременевших в несовершеннолетнем возрасте, часто заканчиваются трагедиями. Широкую известность приобрел случай на Кубани, где 16-летняя девушка родила в уличном туалете и умерла спустя несколько дней. Младенца она якобы задушила сразу после его рождения, а потом умерла после обильного кровотечения. Почему такое происходит в стране, в которой материнство считается одной из главных ценностей, почему на самом деле молодые россиянки могут игнорировать беременность до самого конца и какую роль в этом играют их родители и государство — «Лента.ру» спросила у психологов и общественников.
Галина Филиппова, доктор психологических наук, ректор Института перинатальной и репродуктивной психологии:
Феномен ранней беременности — он не чисто российский. В каждой стране есть свои особенности. Здесь все зависит от того, как это примет семья, потому что сам по себе феномен имеет многовековую историю.
Раньше статистика никакая не велась, но эти случаи были всегда. О частоте таких беременностей мы можем судить начиная где-то с середины XX века. А уже в 90-х годах эта проблема приобрела несколько иной ракурс в результате так называемой сексуальной революции. До этого такие беременности абсолютно не принимались обществом и были в общем-то преступлением общественных законов.
Были разные варианты: девушки кончали с собой, из дома сбегали, но это были единичные случаи. А когда произошла эта революция, то сменилась и позиция по поводу половых отношений у подростков вообще. Раньше сам по себе факт секса до брака считался асоциальным. Сейчас все это у подростков начинается значительно раньше.
Половое поведение подростков как бы легализовано в определенной мере, и когда это происходит сейчас, то каждый из этих случаев становится эксклюзивным: сегодня этих девочек защищает государство, им есть, куда пойти. Есть законы, по которым даже если девочке 15 лет и она пришла в женскую консультацию, то о беременности без ее ведома даже не могут сообщить родителям. Но все равно остаются такие семьи, которые жестко к этому относятся, и у девочки не остается выбора. Потому что она сама не может принять решение и сама себя не может обеспечить.
Если у нее нет (а у нее обычно нет) информации о том, что она может сама обратиться в кризисный центр, соцслужбы и так далее, тогда такие вещи, как на Кубани, и случаются (речь о случае, когда несовершеннолетняя родила в уличном туалете и умерла; по одной из версий, эти события стали следствием попытки матери девушки вызвать у нее преждевременные роды — прим. «Ленты.ру»).
Что касается самих родителей, то тут остается такой контингент семей, матерей, которые это воспринимают как позор для семьи, как что-то, что невозможно допустить. В том, что девочка потом умерла от кровотечения... Если бы она просто в срок родила здорового ребенка, скорее всего никакого кровотечения бы не было. Молодой организм справился бы. А вот версия о том, что это были спровоцированные преждевременные роды — это действительно могло привести к ее летальному исходу. И это что-то не мгновенное. Обычно успевают обратиться к врачам.
Это та самая история, когда подобное отношение скрывается внутри семьи. Это не вариант такого социально не адаптированного слоя, а достаточно средний соцуровень. То есть семья пытается поддерживать свой статус и пытается все это скрывать.
Первое, чего здесь нет, — это принятия собственного ребенка.
С моей точки зрения, это, в первую очередь, сигнал, что у людей недостаточно информации, что можно сделать в такой ситуации. Даже что сделать с задачей сохранения «социального лица» семьи, какого-то инкогнито. Это тоже решаемо.
Просто надо знать, в какие службы обращаться. Это громадная проблема, с которой психологи пытаются по-разному бороться. Это образовательно-информационная задача: чтобы и родители, и дети знали, что, если такие вещи происходят, есть определенный алгоритм действий. Такие программы есть в России. И в Москве, и в регионах. Но поддержки у них недостаточно, в отличие от поддержки всяких фондов отговаривания от абортов.
А демографическая политика государства направлена на то, чтобы поменьше делали абортов и побольше рожали. Однако мы с вами прекрасно понимаем, что аборт — это избавление от возможного родительства. От материнства, в данном случае. Аборты-то делают не потому, что не хотят рожать, а потому, что нет условий для рождения ребенка и его воспитания. Конечно, государство тоже старается. Но у этой девочки нет ничего. У нее нет ни поддержки, ни мужа. И поэтому государство старается, но страна большая, и так быстро все не сделаешь. Тут нужны программы другого рода. Есть контингент девочек, которые оказываются в такой ситуации, когда как бы их ни поддерживало государство, они не смогут осуществить эффективное материнство. И вот тогда нужны программы, чтобы поддерживать их в том, чтобы они рожали и отдавали детей готовым к материнству женщинам, семьям. Такие программы есть в других странах. Это хороший был бы выход, но тут нужна очень серьезная структура.
В Европе, например, распространяется информация в соответствующих слоях населения о том, что существуют такие программы, такие кризисные центры, такие программы поддержки, в которых забеременевшая девочка может анонимно обратиться в соответствующие службы, которые хоть всю беременность будут с ней и подберут усыновителей. В США, например, есть даже вариант, что девочка сама может выбирать родителей своему ребенку. И сразу после рождения дети усыновляются. В России таких программ нет. На самом деле, если смотреть в эту сторону, это был бы неплохой вариант.
Наталия Токмакова, исполнительный директор благотворительного фонда «Иваново дело»:
За период до 2011 года у нас было около 20 случаев, когда принимали несовершеннолетних беременных девушек. Где-то это было с их родителями, где-то без, где-то уже рожденные дети были.
В некоторых случаях мы даже выходили в опеку с предложением ограничить в родительских правах подростков, которые родили детей. В чем дело? В те годы, 2008-2010-е, особенно в Череповце, было представление, что государство матерей-одиночек поддерживает, выплачивает пособия. На самом деле так не было, и сейчас не так, но из-за этого некоторые девушки, наслушавшись, оставляли детей, хотя совершенно не желали о них заботиться.
У нас были критические ситуации — например, девушка уже не жила с родителями на момент рождения ребенка. Ей было 18 лет, пограничный период, и она не следила совсем за малышом — его практически спасли от смерти. В очередной раз, когда мы пришли проведать ее, то обнаружили ребенка лежащим полностью в фекалиях, некормленым, сморщенным. Произошло изъятие.
Был случай, когда к нам из соцзащиты обратились по поводу семьи, где ребенку семь месяцев, а мать не хотела его и не знала, как ухаживать за ним. Причем ее мать тоже. Мы пришли в эту семью. Несмотря на то что дом был практически в центре, он был из разряда старых бараков. Квартира располагалась в подвальном помещении.
Мать девушки отсутствовала на момент нашего прихода. Девушка говорила, что по работе, но мы сомневались. Девушка сама была инфантильная. В опеке сказали, что ребенку семь месяцев, но, дай бог, там развитие было на уровне трех — он лежит, упеленанный, на диване, не издает никаких звуков. Стали работать, помогать, и произошли некоторые улучшения. Девушка начала отношения, воспряла. Но потенциальной свекрови не понравилось, что у нее есть ребенок, и все стало проваливаться.
Где-то год мы наблюдали семью, помогали, как могли, — психологическая и экономическая поддержка, гуманитарная помощь. В итоге ребенок остался в семье. В данном случае отдавать ребенка в детский дом было нельзя, потому что мама хоть какое-то проявляла внимание, особенно когда она была в позитивном настрое и в отношениях. Тогда она была вообще молодец, и мужчина хорошо относился к ребенку. На тот момент бабушка уже умерла, и семье стало легче, но дальше не могу ничего рассказать — мы передали ребенка соцзащите.
В июне 2008 года нам позвонила женщина и сказала, что ее несовершеннолетняя дочь — назовем ее Маша — родила и ей нужна помощь, чтобы наладить общение с новорожденным ребенком. На вопрос, планирует ли она отказаться от новорожденного, мать девушки заявила: «Нет-нет, что вы, что вы, мы заберем, будем воспитывать». И когда мы начали общаться, выяснилось, что все произошло для мамы очень внезапно: Маша окончила 9 классов и собиралась поступать в колледж, прошла медкомиссию, подала документы и уехала отдыхать к бабушке в деревню за 100 километров. Все произошло там. Мобильная связь работала плохо. Даже скорую толком не могли вызвать. Было так: мать на работе, ей звонит бабушка и говорит, что ее дочь родила. Мать была в шоке. Представляете: ребенок живет, все нормально, поступила в колледж, прошла медкомиссию, и вдруг звонит бабушка и говорит, что дочь родила. Маша была высокая и крупненькая. Когда мы потом разговаривали с этой девочкой, она рыдала и была в ужасном состоянии. Мы не понимали, что с ней делать. Как она сказала, она сама не знала, что она беременна.
Хорошо, что у них туалет был в сенях дома и недалеко от фундамента было окошко, чтобы совершать выгребные действия, — бабушка через него каким-то образом вытащила ребенка, он был жив. Вызывали скорую, отвезли девочку в роддом. Это просто был треш — у девочки стресс, у мамы стресс, у всех стресс. Девочка рыдала, наверное, месяцев восемь из-за того, что случилось.
Она рассказала, что приехала в деревню, общалась в компании молодых людей, влюбилась в одного из них. Естественно, у них произошли близкие отношения, и это было, по ее словам, только один раз, но она забеременела. Она сама не понимала, что она забеременела, потому что это случилось под самый конец лета, началась школа, они там все разъехались. В школе они обсуждали отсутствие у нее месячных, но девочки ее успокоили, мол, у всех бывает. Она еще и была полненькая, и, видимо, было незаметно. Хотя, думаю, в глубине души она понимала, что что-то не так.
Больше всего меня поражала ее мама. Говорю ей, мол, вы живете в одной квартире и не отслеживаете, пользуется ли Маша прокладками? Мама тут же зависла. При этом благополучная с виду семья, родители работали. Правда, отношения у них складывались немного конфликтные, папа слегка выпивал... И вот пропустили они эту ситуацию. Но мама повела себя очень мужественно — она быстро осознала произошедшее, хоть ей было и неловко. Плюс она чувствовала вину и стыд, поэтому ей и в голову не приходило отказаться от ребенка.
А что же отец ребенка? В этой же деревне его родители имели участок, но они были из районной администрации и стали всячески отнекиваться от ребенка. Доходило даже до угроз. Маша была влюблена в этого человека, а он после лета и думать про нее забыл. Представляете, какие чувства были у нее внутри? Она что-то старалась делать, и мама приложила усилия, и в итоге Маша приняла ребенка и начала кормить. Мы много с ней работали, объясняли, что стыдиться не нужно. Родители тоже молодцы — у них были отложены деньги на компьютер для младшего ребенка, но они быстро переиграли ситуацию и купили вещи для внука. И из одноклассников никто не узнал — тут было полегче, она же из школы ушла, а в колледж пока не стала поступать.
Но как через неделю после медобследования ребенок мог родить? Маша ведь у гинеколога была, ее осматривали. А гинеколог не увидела, что девушка беременна и родит через неделю. И с отца ребенка они ничего стрясти не смогли. Мы предлагали обратиться в суд, но они не захотели. Мы не стали настаивать, потому что Маша вообще не хотела вспоминать про эту семью.
Еще одна тяжелая ситуация произошла осенью 2008-го года. К нам из роддома пришла 18-летняя девушка. На момент беременности она была несовершеннолетней. Внешне — просто русская красавица: невысокого роста, коса толстая ниже пояса, глаза голубые, распахнутые, ресницы длиннющие. И такая зажатая, стеснительная. И пришла она к нам потому, что решила отказаться от ребенка. Заявление об отказе было у опеки, но ее отправили к нам, так как почувствовали, что это не совсем ее желание. Выяснилось, что она не из Череповца, а из другого районного города. Сюда она приехала после школы, поступила. Родители сняли ей комнату у какой-то бабушки. На одной из вечеринок она познакомилась с мужчиной, он к ней пристал.
Она не сразу поняла, что беременна, а когда поняла, аборт было делать поздно. Она рассказала маме, и тут началась вся трагедия — она была у нее очень авторитарной женщиной и значимым лицом в том городе, где они жили. Мы все пытались добиться контактов мамы, девушка отказалась. Ребенок родился прекрасный, его бы сразу усыновили. Но по состоянию девушки было видно, что она не очень хочет отказываться — по ней было видно, что она станет хорошей мамой, а отказ для нее будет трагедией. Но ее маме это было не нужно — у нее были свои планы на жизнь дочери. В день нашей совместной встречи с мамой она пришла одна и заявила: «Мы не можем взять ребенка, папу кладут в больницу, сказала мама». Спрашиваем, в курсе ли папа, — ответ: «Нет, папа не в курсе, мама сказала, что это его сразу убьет». В итоге девушка перестала выходить на связь и не забрала заявление об отказе из опеки. Я до сих пор думаю, как она сейчас живет, жива ли она вообще? У меня было ощущение, что из-за всех этих предательств она может руки на себя наложить.
Были и случаи, когда несовершеннолетние девушки не хотели оставлять ребенка, но их мамы хотели. Одна девочка родила от парня, с которым познакомилась в реабилитационном центре. Ребенок ей был не нужен — она была настроена на свободный образ жизни, учиться не хотела. Но мама настояла, чтобы ребенка забрали в семью. Мы понимали, что девочке ничего не хочется, но мама старалась, чтобы все было хорошо. Почему она настаивала, чтобы ребенок остался в семье? Она полагала, что таким образом у девочки возникнет ответственность, начнутся улучшения, но она ошиблась. И она взяла вину за произошедшее на себя, сказала, что будет помогать и поднимать. Как тут винить ребенка? С одной стороны, вроде виновата, с другой — мама сама проглядела в силу разных причин. Все это трудно и непросто.
То, что я описывала, происходило в достаточно тяжелый экономический период. Люди брали кредиты, зарплаты рушились, многих увольняли... Поэтому семьи перенастроились на решение социальных проблем. У нас еще и город криминальный: много бывших заключенных, так как рядом немало колоний, сильный наркотрафик... И до сих пор не до конца честно работают правоохранительные органы. В целом была сложная обстановка в городе, характерная для провинции того времени. Дети по сути дела были предоставлены сами себе — они выросли в советский период, но столкнулись с переходным периодом в России, испытали на себе проблемы с деньгами и жильем и стали родителями, когда в стране было максимально тяжело. И у них было мало положительного опыта, чтобы справляться с такими ситуациями, как подростковые беременности.
Хорошо, если более-менее непьющие, хорошо, если есть какая-то работа. В тот момент в стране вообще мало занимались детьми. Еще и считали, мол, в школу отправил — там и будут заниматься воспитанием. Если говорить в целом, опека родителей практически отсутствовала, но появились какие-то компьютерные клубы, доступ в интернет, можно было без паспорта пива купить и так далее. Была высокая безнадзорность.
То, что родители заботятся, покупают одежду, компьютер, — этого недостаточно, надо еще уметь общаться с детьми. А ведь на сегодняшний день многие родители пасуют перед ситуацией, когда ребенок становится подростком, и не понимают, что с этим делать. Не все читают литературу, которая доступна везде. А у подростков происходит взрыв гормонов, желание изучать мир, общаться с другими сверстниками, появляется бесшабашность — это все приводит к разным рискам. Социальная обстановка играет при этом не ключевую роль.
Ну и влияет отсутствие секспросвета. В 90-е годы проводилось много мероприятий по профилактике ВИЧ, на молодежных тусовках раздавали календарики и наборы с презервативами, но потом это прекратилось. Дети в итоге занимались сексом, как могли.
При этом дети во все времена остаются одинаковыми. Их желание общаться, влюбляться и заниматься сексом будет всегда. Это нужно принять и просто заботиться о том, чтобы дети знали, что такое секс и какие будут последствия — и ВИЧ, и беременность, и ответственность. Я считаю, что нужно заниматься просвещением детей в этом направлении, нужно воспитывать в них уверенность. Ведь чаще всего эксперименты с сексом и наркотиками происходят из-за неуверенности. Подростки хотят иметь близкие отношения, но не умеют занять себя.
Елизавета Суханова, клинический и перинатальный психолог благотворительного фонда «Свет в руках»:
Матери в этом случае опираются на разные вещи. Первое — это оградить дочь от тех проблем и тех сложностей жизни, которые будут после раннего рождения ребенка. Чаще всего это мотивируется заботой о дочке, которой «я облегчу жизнь, если эту беременность прервем». Второе — очень часто это страх осуждения обществом. За ранние роды и за половой акт вне брака.
Почему мать той девочки с Кубани не обратилась в консультацию, чтобы ей сделали аборт, — это большой вопрос. Возможно, сама девочка была против. Возможно, были знакомые в женской консультации, поэтому «если мы туда пойдем, все равно все узнают». Очень большая вероятность, что именно так и было. А коммерческие аборты — это зачастую слишком дорого для семьи.
По закону, аборт по желанию женщины разрешен до 12-ти недель. Прерывание беременности на сроке более 12-ти недель без медицинских показаний (патология плода или угроза здоровью и жизни матери) — это уже преступление. Ни один врач не прервет здоровую беременность после 12-ти недель. После 22-х недель аборт возможен только если есть угроза жизни матери, либо у плода очень сильные патологии, несовместимые с жизнью.
Еще одна версия, почему мать не обратилась в консультацию, — она могла просто не знать. Девочка могла не говорить. Практически ни у кого до 12-ти недель не видно живот. Большой шанс, что она не знала о беременности на том сроке, когда врачи могут сделать, как положено.
В советском обществе на самом деле к абортам относились очень спокойно. И если взять два-три поколения женщин старше нас, там очень у многих были аборты. Об этом говорили, это не считалось чем-то зазорным. Бывали женщины, у которых 15 абортов.
Юлия Литвинова, перинатальный психолог, специалист благотворительного фонда «Свет в руках»:
Один из основных моментов в разговоре о подростковых беременностях — это то, что сам по себе подростковый период очень взрывной. Происходит серьезный переход. Причем не только с психикой, физика тоже очень активно развивается. В жизни подростков происходит много процессов, которые для них крайне важны. Например, общение со сверстниками. Для них важно мнение окружающих и важно быть принятыми в какую-то социальную группу.
И тут как раз мы попадаем в ту ловушку, когда, например, девушки вступают в ранние интимные отношения, потому что пытаются компенсировать ту любовь, которой им не хватает от родителей. Это желание быть любимым, как вариант, вместе с интересом попробовать совершить что-то со своим телом и приводит к подростковым беременностям. При этом подростки часто не знают физиологию свою. Некоторые девушки вообще не в курсе, что у них есть матка и как ребенок там располагается.
Плюс подростки еще не умеют понимать свои потребности. Они пока не научились различать, где границы их тела, где они хотят и где уже не хотят. Иными словами, они не умеют говорить «нет». Страх, запугивание в этом возрасте особенно сильно действуют на них, и, конечно, им сложно отказаться, если, опять же, они боятся потерять партнера, не найти поддержки или стать не такими, как все. Вот это все в комплексе может привести к таким несчастным случаям. А дальше начинается второй уровень проблемы.
И такое часто бывает, что родители, интуитивно чувствуя всю ситуацию, тоже могут уйти в эту защиту, потому что не знают, какое принять решение. То есть они понимают, что им придется с этим столкнуться, а для этого нужно иметь силы. Бывает, что родитель попадает в ситуацию тревоги: «Это я недоглядела, недолюбила, недодала, и вообще — что скажут окружающие». И они сами начинают себя убеждать, что если дочь сейчас забеременеет, то у нее не будет образования, а только эта несчастная жизнь и так далее.
А некоторые девушки понимают, что они беременны, но попадают в ситуацию, когда не знают, с кем об том поговорить. Чаще всего девушка не дойдет сама до женской консультации, потому что это страшно. Ей ведь там скажут все, что о ней думают, и, конечно, никто этого не хочет. И редко такие девушки знают телефоны доверия, по которым можно позвонить. То есть у них не хватает стратегии поведения и ориентиров, к кому они могут обратиться.
Получается, они в ловушке: они и действовать не могут, и признаться им страшно, и они вообще не понимают, что делать. Один из вариантов — самая инфантильная позиция — пускай идет как идет. Они затягивают до очень поздних сроков, когда уже нельзя сделать прерывание. Бывает так, что они специально утаивают. И оказываются в новой ловушке.