За пытки заключенных в России собираются наказывать десятью годами тюрьмы. Соответствующий законопроект уже разработан в Совете Федерации. Документ стал ответом на скандал с публикацией видеозаписей пыток осужденных в больнице саратовского УФСИН. Архив с 40 гигабайтами служебных видеозаписей вывез из России бывший заключенный и осведомитель основателя проекта Gulagu.net Владимира Осечкина. Публикация шокирующих видео вызвала огромный резонанс и показала, что пытки и издевательства над осужденными в России носят системный характер. Впрочем, эта практика является одной из давних традиций российских и советских тюремщиков. Своего расцвета она достигла в эпоху массовых репрессий и сохранилась по сей день. Историю советско-российской пыточной системы вспомнила «Лента.ру».
Советская пыточная система, как и современная российская, возникла не на пустом месте: арестантов и заключенных принято было пытать еще во времена царской России. Вплоть до начала XIX века пытки в стране были закреплены на законодательном уровне. Чтобы выбить признательные показания, арестантам могли вырвать ноздри или язык, прижечь тело подожженным веником, растянуть на дыбе, посадить на кол или высечь кнутом.
Эта практика стала меняться лишь при Александре I, когда в стране начались волнения из-за замученного до смерти жителя Казани, которого подозревали в массовых поджогах. Император прислушался к возмущению народа: в 1801 году из-под его пера вышел указ, запрещающий любые тюремные пытки. Преемник Александра Николай I этот указ отменять не стал.
А вот при Александре II, на правление которого пришелся расцвет революционного терроризма, порядки изменились. Так, мать одного из причастных к убийству градоначальника Петербурга Федора Трепова (дело Веры Засулич), вспоминала, что на следствии ее сын подвергался пыткам со стороны городовых.
Проведенная в доме предварительного заключения (ныне — СИЗО) прокурорская проверка слова женщины полностью подтвердила — с одобрения начальства там действительно пытали арестантов. В моменты, когда из них выбивали показания, на головы несчастным надевали мешки, чтобы их крики не были слышны на улице.
Арестантов подолгу держали в карцерах, откуда по несколько дней не выносили нечистоты, — больше всего страдали те, кого помещали в комнату наказаний, расположенную рядом с топкой. Из-за сильной жары и отсутствия вентиляции там стоял столь удушающий запах, что арестанты зачастую просто лишались сознания.
После революции с подачи созданной в 1917 году Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) в России началась яростная борьба с недобитыми белогвардейцами и их пособниками, получившая название «красный террор». Уличенные в связях с противником граждане неизменно попадали в конвейер жутких пыток.
Так, в Екатеринодаре (ныне Краснодар) при допросах активно использовался приносящий нестерпимые муки метод «растяжки»: голову арестанта тянули в одну сторону, плечи — в другую и одновременно били по его шее рукояткой оружия до момента, пока у жертвы не начиналось кровотечение из носа и рта.
Тела несчастных зачастую полосовали и кололи ножами, щипцами и плоскогубцами ломали пальцы, женщин били палками, плетьми и часто насиловали. При этом свои пыточные методы существовали в Киеве.
Еще одним садистским методом была железная перчатка с гвоздями внутри: удар по ней не просто травмировал руку, но также приводил к воспалению и нагноениям. Других арестантов «ломали» при помощи так называемого «венца»: это был ремень, которым опоясывали голову, а потом закручивали его до упора при помощи гайки и винта.
Ради получения признаний от обвиненных в различных преступлениях их катали в бочке с гвоздями, делали им клизмы с битым стеклом, обжигали половые органы горящими свечами, ставили арестантов на раскаленные сковороды, помещали в мешок и на некоторое время опускали в ледяную воду или в кипяток.
Арестантов якобы вели на казнь и заставляли наблюдать за настоящими расстрелами. Они думали, что следующая пуля будет для них, а избежав смерти, долго не могли прийти в себя. Эту пытку следователи повторяли раз за разом — пока морально сломленные люди не начинали давать нужные показания.
Порой чекисты выбивали признания из арестантов при помощи постановочной казни их жен и детей. Однако не всегда расстрелы близких были фальшивыми: одну баронессу помиловали после того, как на ее глазах убили мужа, — от ужаса и горя женщина вышла из «расстрельного подвала» седой.
По воспоминаниям других арестантов, в ходе фиктивных расстрелов их клали в один гроб с мертвецом и стреляли рядом, а потом доставали и вели обратно в камеру. Еще одним пыточным приемом была инсценировка погребения заживо: жертва проводила в гробу под землей некоторое время, после чего его откапывали обратно.
Относительное затишье после окончания красного террора длилось недолго: в 1936 году вставший у руля НКВД Николай Ежов положил начало периоду страшных репрессий — так начался Большой террор. Попавшим в его жернова «антисоветчикам» пришлось пережить жестокие допросы, а методы пыток стали еще изощреннее.
Именно в то время появилось такое понятие, как «пыточный конвейер»: арестованного непрерывно мучили на протяжении нескольких суток (а бывало — и недель) — до тех пор, пока тот не соглашался подписать признательные показания. Выбор у жертв «конвейера» был невелик — либо поставить подпись, либо умереть.
Одной из самых мучительных пыток этой системы было долгое и непрерывное стояние на ногах — нередко в крохотной комнате (отстойнике), которая тесно набивалась десятками арестантов. Случалось, что кто-то из них умирал, но зажатое со всех сторон тело продолжало находиться в вертикальном состоянии до тех пор, пока людей не выпускали из помещения.
Других арестантов «убивали», чтобы затем «воскресить»: им выгибали грудную клетку вперед, а затем сильно били в область сердца и легких, парализуя таким образом на время сердечную деятельность. Затем приходило время реанимационных процедур — жертвам делали искусственное дыхание и давали нашатырь.
Но как только несчастные приходили в себя, их снова «умерщвляли». Другой прием — удар в область позвоночника — вызывал у жертв пыток временный паралич. В арсенале чекистов были и такие приемы, как выкручивание рук до опухания, выставление в мокрой рубашке на мороз до появления «ледяного панциря», а также удары током.
В самой страшной пыточной тюрьме тех времен — «Сухановке» (спецобъект №110) — во время допросов под арестованными размещали ножку табурета так, что при любом движении и попытке сесть она проникала в прямую кишку. Похожим образом попавших в застенки НКВД пытали, заставляя сидеть на доске с гвоздями.
На обычных стульях они обычно находились лишь при пытке «ласточка» (со связанными вместе головой и ногами) или же при полном запрете на любое движение — вплоть до дикого онемения спины и конечностей.
Следователи использовали арестантов в качестве пепельницы, оставляя на их телах многочисленные ожоги от сигарет, запирали их в шкафах и нишах, заставляли в течение нескольких суток стоять на коленях. Обвиненных в преступлениях пытали голодом, жаждой (предварительно накормив чем-нибудь соленым), а также бессонницей.
С конца 30-х годов «методы физического воздействия» на обвиняемых были разрешены на государственном уровне самим Сталиным — впрочем, по другой версии, дающая добро на пытки шифрограмма была сфабрикована позже стремившемся развенчать сталинский культ личности Никитой Хрущевым.
В послевоенное время накал репрессий снизился, однако именно на 1946 год пришлось начало так называемых «сучьих войн». В ходе них власти стремились искоренить касту воров в законе, при этом на стороне тюремной администрации выступали так называемые «суки».
Как правило, это были бывшие воры в законе, лишившиеся своих титулов или потерявшие их по решению сходок. «Суки» получали от тюремного начальства полный карт-бланш: они могли всячески издеваться над неугодными и убивать их самыми зверскими способами.
После смерти Сталина одним из первых нововведений ставшего министром внутренних дел Лаврентия Берии был приказ «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия».
Этот курс поддержали и следующие советские вожди — Никита Хрущев, Леонид Брежнев и Юрий Андропов. Впрочем, пытки на допросах и в местах лишения свободы все равно продолжались — об этом в своих воспоминаниях рассказывали те, кому не повезло попасть в жернова следственно-судебной системы.
Хрущев, к примеру, не терял надежды уничтожить воровскую касту: во времена его правления в тюрьмах появились пресс-хаты — камеры с подготовленными тюремщиками зэками («быками»), куда на «воспитательные работы» сажали воров в законе. Впрочем, мишенью «быков» мог стать не только вор, но вообще любой, на кого укажет администрация.
Одних заключенных «ломали» ради признательных показаний, других — в ходе вымогательства денег и различных ценностей. Арсенал у активистов, работавших на администрацию, при этом был широк — от угроз до сексуального насилия и избиений.
Одним из примеров того, как работали пресс-хаты, служит история Александра Кравченко, которого по ошибке обвинили в убийстве 9-летней Лены Закотновой, совершенном в 1978 году. В этом преступлении позже подозревали главного советского маньяка Андрея Чикатило, но настоящего убийцу сыщики установить так и не смогли.
Стремясь побыстрее выбить из задержанного Кравченко показания, милиционеры подсадили в нему в камеру наркомана — он день за днем систематически издевался над арестантом, пока тот не подписал нужные бумаги и был в итоге приговорен к расстрелу.
Так, троих парней задержали по подозрению в убийстве девушки, которое на деле совершил маньяк Геннадий Михасевич по прозвищу Витебский душитель. При помощи пыток оперативники получили у молодых людей признательные показания, после чего те надолго оказались в местах лишения свободы.
В деле серийного убийцы Анатолия Оноприенко по кличке Полесский упырь также не обошлось без пыток над подозреваемыми: один из них после бесед «с пристрастием» скончался в больнице, другой — прямо во время жесткого допроса во Львовском СИЗО.
В начале 60-х годов в СССР начала активно развиваться так называемая карательная психиатрия: отправка на принудительное лечение как способ наказания быстро приобрела массовый характер. В основном карательную психиатрию использовали как инструмент борьбы с диссидентством — инакомыслящих признавали психбольными и запирали в лечебницах.
По воспоминаниям политзаключенных тех времен, санитары привязывали их до онемения конечностей и избивали.
Из препаратов против неугодных использовали сульфазин: после инъекций тело пациента охватывала нестерпимая боль, длящаяся до трех суток. А после применения газообразного кислорода пациент испытывал муки, сопоставимые с теми, что испытывает освежеванный заживо.
Многие препараты фактически разрушали мозг человека: пациент проходил через инсулиновый шок, постоянные судороги, очень хотел спать, не имея такой возможности. Применяли против диссидентов и электрошок. Одной из жертв карательной психиатрии стала политик Валерия Новодворская: в 1970-1976 годах она находилась в спецпсихбольнице Казани за распространение антисоветских листовок.
Отказ от карательной психиатрии произошел лишь на излете СССР, в 1988 году, когда исчезли статьи, признающие «антисоветчину» социально-опасной деятельностью. Развал Советского Союза, казалось, дарил надежду, что вместе с ним уйдут в прошлое и страшные пыточные практики. Впрочем, на деле все оказалось совсем не так.
По словам правозащитника Петра Курьянова, который в свое время отбывал сроки в ряде саратовских колоний, в начале 90-х годов в местах лишения свободы была запущена экспериментальная программа по усилению дисциплины среди осужденных.
Однако на деле все закончилось возрождением печально известных пресс-хат, хорошо знакомых советским уголовникам. Поддерживать порядок в зонах тюремным администрациям вновь стали помогать зэки-активисты, которые почти сразу перешли к злоупотреблению своими полномочиями.
Несмотря на борьбу с этим явлением в России, пресс-хаты продолжают свое существование и по сей день — «Лента.ру» подробно рассказывала об этом явлении в одной из статей.
А крупнейший в российской истории архив с видеозаписями пыток осужденных, который удалось получить правозащитному проекту Gulagu.net, наглядно показывает: сегодня насилие в местах лишения свободы носит системный характер. И чтобы над заключенными перестали издеваться, руководству Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) России необходимо сломать эту порочную систему, история которой насчитывает десятки, а то и сотни лет.