«В любой момент ждешь, что заживо сгоришь» Почему 51 человек погиб в Кузбассе? Отвечают шахтеры «Листвяжной»

В четверг, 25 ноября, в кузбасской шахте «Листвяжная» погиб 51 человек — 46 шахтеров и 5 спасателей. Так в стране узнали то, о чем знают, кажется, в любом шахтерском городке: руководство подобных предприятий принуждает горняков идти под землю в таких условиях, в которых работать запрещено. Оборудование специально устроено так, чтобы отключаться при срабатывании датчиков, замеряющих уровень метана. Однако, как говорят шахтеры, ради планов по добыче угля на все меры безопасности начальство закрывало глаза и требовало от них день за днем идти в забои, рискуя в любой момент взорваться. Вместо того чтобы провести публичное расследование, власти, как говорят журналисты, запретили работникам «Листвяжной» разговаривать с прессой. В этом убедился корреспондент «Ленты.ру» Дмитрий Окунев, который сейчас находится в Кемеровской области. Тем не менее ему удалось поговорить с горняками о том, по каким законам живут шахты Кузбасса.

Николай Алимов, Полысаево:

Авария произошла из-за полнейшего беспредела со стороны руководства. Везде случаются взрывы, а деньги закроют людям глаза на что угодно. Надеются, наверное, что авария либо случится не при них, либо получится небольшой. Я работал на нескольких шахтах и нигде не сталкивался ни с чем подобным. К примеру, «Полысаевская» — мокрая, а «Листвяжная» — сухая, и все там более современное.

Здесь я уже два года. Первые полтора года все было вроде нормально. Но в последние четыре месяца многое поменялось в худшую сторону. Признаться, испытал шок, когда увидел мигание фонариков, что происходит при определенной концентрации газа.

Но при повышении уровня газа не выключалось электричество. Слышал про заклеенные датчики, но сам такого не видел. Иначе попросту бы не пошел в шахту. Я бы и другому не дал датчик заклеить, и сам бы не стал.

Пытаемся, конечно, как-то себя подбодрить. Но как можно шутить, когда ты не в своей тарелке и знаешь, что в любой момент может произойти авария. Все индивидуально. Кто-то, может, часто в таких условиях работал и привык. Я — нет. Для меня вообще дико, что допустили такую концентрацию газа.

Я не верю, что директор не знал об этой ситуации. Вряд ли кто-то взял бы на себя смелость все скрывать. Думаю, он в любом случае был в курсе. Я даже видел в интернете, что он говорил: «Работайте до одного процента [содержания метана], а потом останавливайтесь». Но, по словам ребят, начальник звонил им с другим требованием: «Давайте спускайтесь, норму подняли до двух процентов».

Каждый из нас прекрасно знает, что может случиться. Проходили это во время учебы. Работать страшно, но зарплата хорошая и не надо далеко ездить. Получили наряд, переоделись и поехали.

Не так просто поменять работу, не потеряв в размере оклада. Податься-то некуда. За последние 20 лет у нас уничтожены все фабрики и заводы. Остались только шахты, разрезы и магазины.

Все шахтеры говорили одно и то же: мол, рано или поздно «они» там доиграются. Вот и доигрались. Потому что это не может длиться вечно. Рано или поздно стрельнет кабель или что-то еще. У нас железная коробка как-то коротила. Или может случиться форс-мажор в виде выброса газа. В общем, дело случая. Но надо постараться накопить такой объем, чтобы вся шахта взлетела на воздух!

Самая газовая шахта у нас — «Чертинская». На каждую смену идут с инспектором, газа невероятно много. А у нас терпимо. Если проветривать, то все нормально. Чтобы не было проблем, нужно проветривать и не нарушать технику безопасности. Все компании частные, государству до них дела нет. У нас про шахтеров вспоминают только, когда аварии случаются.

Я не знаю точные намерения руководства. Ходили слухи, что на разрезе компании «СДС-Уголь» произошла авария, поставки сорвались и план переложили на нашу шахту. Но точно не знаю, правда ли это. Факт в том, что к нам согнали две бригады. Люди приехали даже с шахты под Кемерово. Нужно было срочно запустить вторую лаву (подземная очистная горная выработка значительной протяженности — «Лента.ру»), чтобы качать уголь одновременно двумя лавами. То есть компании сильно требовался уголь — не знаю, из-за контрактов или еще из-за чего-то. Тех, с кем я работаю, вызывали на допрос, спрашивали, чем они занимались.

Не знаю, что будет дальше. Какого бы мне хотелось наказания для виновников аварии? Соответствующего их вине.

В 2018 году проходчики «Листвяжной» установили мировой рекорд по проходке. И с них стали больше требовать. Раз можете… Сами они ничего тогда особо не получили. Но кому-то дали медали и должности. Для нас же лучшая мотивация — когда зарплата хорошая, и при этом тебя не заставляют, грубо говоря, жопу рвать. Вот это мотивирует! Я работал на участке, и каких-то огромных объемов не было, но при этом приносил домой нормальную, достойную зарплату.

Фото: Виль Равилов

Оборудование на «Листвяжной» нормальное. В других шахтах примерно такое же. Да, есть старые комбайны. Их используют там, где нет смысла гнать проходческий комплекс, он там просто не развернется. Есть и новые, которые способны за сутки пройти очень много метров горной выработки.

Не знаю, как долго можно еще эксплуатировать тот пласт, на котором произошла авария. Но как раз на днях мы должны были вскрывать новый пласт и начинать выработку. То есть там раскопали котлован, добрались до угля.

Почему в России не обеспечат такой же уровень безопасности, как на шахтах Германии? У нас рабочий не может топнуть ногой и отказаться от работы. Начальник такой штраф назначит, что шахтер тысяч 20 потеряет. Все упирается в вероятность наказания. И даже если ты куда-то пожаловался — все равно ничего не будет. У нас даже после аварии получают условные сроки. Инспекторы не всегда ходят в шахты… Положение бесправное, ты мало что можешь сделать. Вроде какие-то права есть, но на деле их применить тяжело.

Да и профсоюз в последнее время не так активен, как когда-то. Сейчас уже люди не поднимутся, как в 1990-е. У нас даже если просто с плакатом постоишь — сразу скрутят. Профсоюзы никуда не суются — получают свой процент и все. Всех посадили в кредитную кабалу, каждый боится за свое место и лишний раз ничего не скажет.

Внешне все не настолько плачевно: деньги платят, задолженностей нет. Вот когда я из армии вернулся, мой отец не видел зарплаты шесть-семь месяцев. Выдавали то тапками, то телевизорами, то холодильниками. И нам было нечего есть: холодильник открываешь, а там только заготовки с огорода и больше ничего. Тапки-телики продавали или меняли. Отец, помнится, полученный холодильник на мотоцикл обменял.

Снова пойти в шахту будет непросто. Но ничего, спускались же люди после аварии 2004 года. Я работал с шахтером, у которого там погиб отец. А сейчас у него самого был выходной...

Есть надежда, что какое-то время не будет нарушаться техника безопасности. После первой аварии все поначалу соблюдалось, делалось то, что и должно. Затем поменялся владелец. Плюс от директора зависит очень многое.

«Мастера газовой безопасности говорили: У-у-у, ребята! Мы пошли»

Денис Давыдов, Прокопьевск (имя изменено по просьбе собеседника):

На «Листвяжной» я работаю четвертый год. В день перед трагедией отработал смену и ушел в отпуск. Ничего подозрительного я не заметил, все было как обычно. Газ в шахте был уже на протяжении двух-трех месяцев. Датчики не срабатывали. Не знаю, почему. Нам говорили: «Ехать на добычу». И люди ехали.

Начальство было в курсе происходящего, каждый день приходило на лаву. Замдиректора был в шахте за сутки до взрыва. Он все прекрасно видел и знал о газе. Однако руководству требовался уголь.

До взрыва уже случались пожары. И мы их тушили. Точно знаю, это было 3 и 15 ноября. Они приезжали, сидели, все порешали. В те разы ничего страшного не произошло. А потом все уехали обратно.

Проветривание было слабое. Воздуха не хватало. Протянули вентилятор, но и этого оказалось недостаточно. Концентрация газа оставалась повышенной и после этого. Все обо всем знали заранее. Но людям говорили: «Не будет угля — ничего не получите». Надо сделать план.

Фото: Виль Равилов

Конечно, некоторые возражали: «Мы не поедем!» Им звонили по десять раз за минуту: «Чего стоим?!» Информация об остановке лавы сразу достигала директора, и начинался кипеж. Картина примерно одна и та же каждый месяц. Но в данном случае начальству нужно было выдать еще и общешахтный план. Шахтеры за это ничего не получали, только за выполнение месячного плана. План постоянно рос: то было 300 тысяч тонн угля, потом 400 тысяч, 450, 500… Из-за проветривания очень много простояли, поэтому всех подгоняли.

Сидеть там никто не собирался. Страшно было. Слесари газового оборудования постоянно меняли датчики. Что они там с ними делали… При двух процентах напряжение должно выбить, и лава должна остановиться. Но не выбивало и при шести-восьми процентах. Лава ехала и ехала. Датчики не сра-ба-ты-ва-ли.

Считаю, что эти люди совершали преступление. Они прекрасно знали, на что идут и чем это грозит. Ведь прозвучали звоночки в виде тех двух пожаров. Повторюсь, газа было очень много. Видать, им был важнее уголь. Еще раз: все знали о ситуации, ее обсуждали. Но все равно шли на риск. Не знаю, как это объяснить. Все понимали, что может случиться. Боялись, и при этом продолжали работать. Начальству, кстати, высказывали свои опасения. Дня за три до взрыва собрались и сказали: «Больше при такой концентрации мы не поедем». «Ну, давайте хотя бы до четырех с половиной процентов, затем останавливаемся и проветриваем», — ответил он. Нас уже не было, поехали вторая и третья смены. Утром они взорвались.

Что почувствовал, когда узнал о трагедии? Да все оставшиеся наверху посчитали, что им повезло. Это могло случиться и днем раньше. Еще было страшно. Мужиков-то всех знали. Очень обидно за них, жалко.

Теперь встал вопрос — что дальше. Жены говорят своим мужьям: «Все, больше туда не пойдете». Ну а куда деваться? Людям нужна работа. Конечно, будет страшно. Но мы надеемся, что сменится руководство. Может, и что-то еще изменится, не будет больше гонки за планом, и наказания за невыполнение в виде лишения премий. Надеемся только на это. Больше нам ничего не остается.

«Человек идет на верную смерть. А что делать?»

Сергей Сергеев, Белово (имя изменено по просьбе собеседника):

Я вообще не местный. Однажды приехал в гости, залез в шахту и... отработал уже 32 года. Не могу сказать, что не было альтернативы. У меня имелись и другие специальности. Но возвращаться в деревню не собирался. Когда впервые показали шахту, мне все понравилось. Плюс, наверное, купился на нормальный заработок. До армии, например, работал в колхозе. И что я там получал? Одни слезы…

Всем ясно, почему произошла эта авария. Родственники пострадавших ведь рассказывают, что там творилось. Одной муж говорил: спускаешься вниз и знаешь, что там полно газа. К тому же подобное происходит далеко не первый раз.

Сейчас еще хорошо, что «Листвяжной» дали категорию. Шахта стала опасной по газу. Раньше ведь как было? Никто спасателей даже не брал в шахту! Получается, человек идет на верную смерть. А что делать? Мужиков нет, вот и все.

Не знаю, каждый ли осознает тот риск, с которым неизбежно сталкивается. Зато все понимают, что ребятишек надо кормить и на ноги ставить. Поэтому люди шли и будут идти на работу, чем бы это им не грозило. И про нарушения все все понимают. Жить-то нужно. Наше русское «авось пронесет!» Вот чем все руководствуются на самом деле.

Чтобы работать в шахте, надо хорошо питаться. Это когда раньше бастовали, была капуста и гнилая селедка. Сейчас такое не пройдет.

Руководство просит увеличить добычу. Составляется план. Это не зависит от конца года. Просто если план выполняется, то и начальство получит хорошие деньги, и шахтеры не останутся внакладе.

Отличается ли «Листвяжная» от других? Нет, шахты везде одинаковые. Не думаю, что там устаревшее оборудование. Отпускаются же деньги на технику безопасности. Многое, конечно, должно поменяться. Вот сейчас взяли людей из технадзора. Нужно требовать, чтобы они как следует выполняли свою работу, а не делали отписки.