«Большевистская партия была сектой» Почему идея мировой революции умерла вместе с первым поколением советских вождей?

Ровно 30 лет назад, 21 декабря 1991 года, на встрече в Алма-Ате к Содружеству Независимых Государств (СНГ) присоединилось сразу восемь бывших союзных республик. В итоге президенты одиннадцати суверенных государств документально закрепили ликвидацию СССР, развал которого сопровождался не только обострением этнополитических конфликтов, но и открытым противостоянием интеллигенции, бюрократии, «красных директоров» и руководства союзных республик. О том, почему советская эпоха ушла вместе с первым поколением советских граждан и какую роль в распаде СССР сыграла его номенклатура и интеллигенция, в интервью «Ленте.ру» рассказал историк-славист, эксперт клуба «Валдай», профессор Калифорнийского университета в Беркли (США) и член Американской академии наук Юрий Слёзкин.

«Лента.ру»: Почему советская эпоха уместилась в жизнь одного поколения? Дети и внуки старых большевиков перестали верить в идеалы коммунизма?

Юрий Слёзкин: Дело в том, что большевистская партия была не партией, а сектой. При этом не просто сектой, а апокалиптической, милленаристской сектой. То есть они верили, что в результате вселенской катастрофы при их жизни или, самое позднее, при жизни их детей старый мир будет разрушен, и на смену ему придет мир без несправедливости и угнетения, без страдания и насилия.

Таких сект в истории человечества было очень много, и почти все они дольше одного поколения не просуществовали, поскольку предсказанный ими конец света не наступал. Все противостояли окружающему миру, который считали безнадежно греховным и подошедшим к краю бездны. Большевики тоже из этого исходили. Марксизм был наукообразной версией апокалиптического сценария.

Большевики не считали свою партию партией в том смысле, в каком ее определяют политики и социологи. Потому что она представляла собой организацию, целью которой было не завоевание власти в рамках существующей политической системы, а свержение этой системы в контексте крушения старого мира.

Так что ничего удивительного нет. Была предсказана всемирная революция — ее не случилось. Было предсказано пришествие коммунизма — его не произошло. Есть, конечно, милленаристские секты, которые успешно выжили. То, что предсказывал Иисус Христос, не сбылось ни при жизни его учеников, ни столетиями позже, но христианство процветает и по сегодняшний день. Но большевизм, в отличие от христианства, растафарианства, мормонства, ислама, и других выживших милленаристских движений, потерпел поражение. Его хватило только на одно поколение.

Но большевики были успешны, они пришли к власти...

Да, они были невероятно успешны в том, что пришли к власти на пике милленаристского энтузиазма, то есть веры в то, что старый мир вот-вот погибнет, а на его руинах вырастет новое, никогда ранее не виданное общество.

Большевики пришли к власти, не успев (в отличие от христиан) свыкнуться с мыслью об отсрочке. И создали государство, которое можно назвать теократическим (если под «теократией» понимать государство, управляемое профессиональными идеологами).

Но государство это, Советский Союз, прожило лишь одну человеческую жизнь. И возникает вопрос: чего же такого не было в большевизме, что есть, например, в христианстве? Возможных ответов — великое множество.

Но ведь есть основные, определяющие факторы?

Назову один, который кажется мне очень важным. Марксизм отличает чрезвычайно плоское представление о природе человеческой жизни. После всплеска 1920-х годов руководство страны пошло за марксизмом в том смысле, что видело основу человеческой жизни и движущую силу истории в экономической сфере.

Иисус из Назарета говорил: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником». Типичное заявление главы секты, то есть вождя сообщества братьев по вере, которые уходят из биологических семей, чтобы войти в новую, духовную. Но с течением времени секта превращается в церковь, а брак становится таинством и центральным институтом человеческой жизни.

У них не получилось стать полноценной церковью. А основное отличие церкви от секты заключается в том, что большинство членов церкви в ней рождаются, тогда как секта — это сообщество, к которому люди присоединяются добровольно, пройдя через опыт конверсии, то есть принятия новой веры.

И вот на этот следующий уровень большевики перейти не смогли. Когда режиму перевалило за пятьдесят, священные тексты никем не считались священными. Члены номенклатуры, из которой вырастали руководители государства, набирались по идеологическому принципу, который потерял всякий смысл.

Кстати, если говорить о девальвации идеологии, то в какой момент произошло размежевание между интересами номенклатуры на местах и интересами государства? Все же в СССР не существовало элиты как некоего отдельного класса привилегированных людей — она была полностью сращена с государством. Где же та точка, после которой у местной элиты возникает автономное самосознание?

Если под «местной элитой» вы имеете в виду руководство союзных и автономных республик, то речь идет о советском государстве не как теократическом режиме, а как о многонациональном государстве и этнотерриториальном образовании. Национальные элиты с самого начала построения СССР чувствовали себя в некоторой степени автономными. В 1920-е и в начале 1930-х годов партия активно проводила политику коренизации, то есть вполне сознательно создавала национальные интеллигенции, номенклатуры, системы образования и так далее.

Но в той или иной форме она существовала все время. В 1920-е годы народам СССР говорили: «Плодитесь и размножайтесь!» В 1930-е годы круг сузился, но «укорененные» союзные республики и их титульные нации свою автономию сохранили и продолжали укреплять.

К концу существования Советского Союза были не только местные политики, способные мобилизовать часть местной номенклатуры, но и национальные элиты, которые группировались вокруг местных научных, образовательных и артистических учреждений и активно производили национальные мифы.

То есть можно сказать, что большевики пытались использовать этническое разнообразие для укрепления строя, а пришли к прямо противоположному результату?

Да, совершенно верно. Мы уже второй раз говорим о важных парадоксах. Первый заключается в том, что большевики сделали советскую систему образования литературоцентричной, не понимая, что тем самым ежедневно и ежечасно предрекают свою погибель. Представьте себе: вы живете в марксистском государстве, большевики у власти, идеология превыше всего, все обязаны ссылаться на классиков марксизма, но в реальности их никто не читает и в школе не преподает. А преподают «Мертвые души», «Войну и мир» и в последние двадцать лет — «Преступление и наказание». Это как «стояние на Угре»: ордынское войско увидело русскую рать, потопталось и ушло.

И второй парадокс. Большевики думали, что, создавая национальные автономии и занимаясь национальным строительством, они борются с препятствиями к единству, а оказалось ровно наоборот.

Кстати, вы упомянули и про другую элиту — интеллектуальную, которую принято называть интеллигенцией. Какую роль она сыграла в процессе распада СССР? Чем или кем она была для советской номенклатуры — оппонентом, инструментом, обслуживающим персоналом?

Инструментом, отбившимся от рук и много о себе возомнившем. Причем это справедливо в отношении как Российской империи, так и Советского Союза.

В результате происходит ее отчуждение и радикализация, вплоть до подпольного милленаризма по краям.

Делегитимизация власти среди профессиональной и интеллектуальной элиты — одна из причин распада Российской империи. После смутного времени войн, переворотов и революций к власти пришло самое радикальное апокалиптическое ее крыло (с очень высоким представительством мятежных национальных окраин).

Большевики уничтожили остальную интеллигенцию и создали новую, рабоче-крестьянско-еврейскую в центре и национальную — по краям, которая в 1930-е годы с чрезвычайным энтузиазмом участвовала в строительстве нового государства. Но в конечном счете случилось примерно то же самое. В интеллигенцию вкладывались деньги, ее обучали, кормили и приумножали, но ни на шаг не подпускали к управлению страной.

Мне, кстати, кажется, что нынешние власти идут по тому же пути. Они исходят из того, что оппозиционная интеллигенция — маргинальная группа, наполовину состоящая из иностранных агентов.

У членов этой элиты чрезвычайно высокое представление о своей миссии и предназначении, и недопущение их к участию (пусть чисто символическому) в принятии политических решений — вещь небезопасная.

А насколько реальным было влияние интеллигенции на советское общество?

В высшей степени реальным. Они создавали фильмы и телевизионные программы, которые мы смотрели, писали и переводили книги, которые мы читали, придумывали формулы лекарств, которыми мы лечились. Не говоря уж о турбинах, ледоколах и межконтинентальных ракетах. В области балета мы тоже благодаря им лидировали.

Вам не кажется, что есть некий парадокс и в том, что позднесоветская интеллигенция сокрушалась, в общем-то, над тем, что она оторвана от народных корней, но при этом всем ее тяга к свободе и демократии в итоге вылилась в то, что Советский Союз развалился? Принимали ли какие-то усилия представители интеллигенции, чтобы СССР распался?

Интеллигенция ощущала себя бесправной, особенно по контрасту с собственной самооценкой, и желала избавиться от партийного диктата. Поэтому для многих конец Советского Союза казался избавлением. Внутри интеллигенции существовали разные течения, но к 1970-м годам отчуждение от государства стало очень значительным. Отчуждение от основной массы населения, известной как народ, имело место всегда, по определению.

Нельзя сказать, что брожение среди интеллигенции стало главной причиной конца Советского Союза. О причинах, вернее об одной из них, мы упомянули в начале этого разговора. Так или иначе неудивительно, что представители интеллигенции стали прорабами перестройки, если использовать термин тех лет.

Интеллигенция в союзных республиках, как вы уже сказали, была частью готовой национальной элиты. Советская власть при этом с конца 1980-х годов продолжала делать этническим регионам уступки в культурной сфере, и такая политика, естественно, не остановила рост политического национализма... С чем еще вы связываете стремительный и неожиданный всплеск национальных движений в тот период?

На это можно посмотреть через ту же призму, через которую мы смотрели на позднесоветскую интеллигенцию. С одной стороны, вы создаете квазинациональные государства. Например, есть Эстонская ССР, которая существует для эстонцев, которые говорят по-эстонски. Как будто их государство, но на самом деле не вполне.

Впрочем, все сильно зависит от республики. Для большинства титульного населения Западной Украины или Латвии советская власть никогда не была легитимной.

В этом году я живу в Латвии, много читаю о латышской истории, разговариваю с коллегами, и у меня нет никаких сомнений на этот счет. Большевизм в Латвии был более массовым движением, чем где бы то ни было на территории Российской империи, и латыши сыграли огромную роль в большевистской революции, но к моменту присоединения Латвии к СССР этот период латышской истории закончился, и подавляющее большинство латышей считали советский режим нелегитимным. В других местах было по-другому.

Но почему так получилось, что большинство из бывших советских республик, например Украина, списали коммунизм полностью на Россию, определив для себя советский период как «оккупацию»?

Потому что все постсоциалистические страны, кроме России, стали моноэтническими государствами, часто с радикальной этнонационалистической идеологией. У некоторых мононациональное строительство получается довольно простым, как в какой-нибудь Армении или Литве. У других — сложнее. На Украине значительная часть населения не поддерживала идеологию унитарного моноэтнического государства, которая после войны стала безальтернативно официальной. В Грузии мешали национальные меньшинства, с тех пор отделившиеся.

Так что ситуация меняется от республики к республике. В Средней Азии большевики много сделали для создания наций и национализмов. А в те же прибалтийские республики Советский Союз приехал на танках...

В некоторых случаях для такой позиции есть исторические предпосылки, в некоторых — требуется дополнительная мифотворческая изобретательность. Плюс есть геополитические причины. При переходе в новый военно-политический и экономический союз полезно иметь при себе удостоверение об идеологической лояльности и моральной стойкости.

Еще и со статусом «жертвы»...

Да. Национальные мифологии бывают разные. Жертвенная сейчас в моде и очень активно и продуктивно используется — как меньшинствами внутри западных стран, так и новыми кандидатами в сателлиты. У кого-то хорошо получается, у кого-то — не очень.