72-й Берлинале открылся в столице Германии, несмотря на вовсю бушующую пандемию коронавируса (организаторы уповают на ежедневные тесты для всех участников и гостей — не говоря уже о масках и вакцинах), — киноиндустрия даже в таких условиях пытается держаться за такие свои столпы, как фестивали класса А. Некоторую ностальгию по другим, более простым временам можно увидеть и в выборе фильма открытия киносмотра — им стал «Петер фон Кант» (Peter von Kant) Франсуа Озона, ремейк великого фильма Райнера Вернера Фассбиндера, премьера которого прошла здесь же ровно пятьдесят лет назад. «Лента.ру» рассказывает о получившейся у Озона картине — и о новом сеансе абсурда от Квентина Дюпье.
1972 год. В богемной кельнской квартире кинорежиссера Петера фон Канта (Дени Меноше) царит оживление — и дело не только в том, что заявившаяся поутру подруга-актриса Сидони (Изабель Аджани) захватила с собой кокаин. Гостья пригласила домой к Петеру еще и своего юного приятеля Амира (Халиль Бен Гарбия) — и стоит тому начать знакомство с хозяином дома словами «Я думал, вы старше. Успешных людей всегда представляешь себе возрастными», как Петер начинает буквально пожирать молодого льстеца глазами. Приглашение на ужин тет-а-тет не заставит себя ждать — а за ним последуют и первые объятия, первый секс, предложение не только главной роли в новом фильме фон Канта, но и переезда из отеля сюда, в просторную квартирку, под бок к Петеру и под опеку к его молчаливому и ангельски терпеливому, несмотря на многочисленные унижения, ассистенту Карлу (Стефан Крепон).
Дальнейшее развитие сюжета не тайна — вышедший в том же 1972-м фильм Райнера Вернера Фассбиндера «Горькие слезы Петры фон Кант» в пяти убористых актах, не покидая пределов одной причудливо обставленной квартиры, рассказывал о том, как жажда любви не искупает прочих грехов того, кого она раздирает, не гарантирует рецепт на получение лекарства от одиночества. Франсуа Озон в своем ремейке, может быть, и меняет ключевым персонажам пол и профессию, но от основной канвы оригинала почтительно не отступает — более того, французский режиссер даже и в диалогах верен фассбиндеровскому тексту почти до буквы (кокаин в кадре, впрочем, остается чисто озоновским изобретением). Более того, глядя на Дени Меноше в заглавной роли — щеголяющего шелковыми халатами, кожаными жилетами, раблезианским брюхом и мгновенно узнаваемыми любым синефилом усами — трудно не замечать сходств с образом самого Фассбиндера.
Может быть, именно в этом причина того, что «Петер фон Кант» с его лобовыми, наглядными референсами автору оригинала смотрится таким неуклюжим, а нередко даже и попросту жалким косплеем. А может быть — в том, что очевидно желая буквально призвать в кадр призрак одного из самых любимых своих режиссеров, Озон при этом всего лишь проходится по самым очевидным фассбиндеровским тэгам: усы и брюхо, джин и кокаин, любовь, неотделимая в своих проявлениях от абьюза. Что еще хуже, «Петер фон Кант» попутно еще и упрощает и уплощает одно из канонических фассбиндеровских произведений — сюжет, может быть, и сохранился, но куда делись фассбиндеровские чувства ритма и пространства? Почему на смену болезненно точным в своей выразительности, то вуайеристским, то разоблачающим вуайеризм человеческого взгляда мизансценам оригинала пришла почти телевизионная по своей небрежности манера съемки? Наконец, насколько осознанным в принципе было решение Озона превратить трагедию о том, как ничтожные чувства могут быть великими, и наоборот, в шмыгающий носом, вертлявый и поверхностный фарс (а именно таким фильмом смотрится «Петер фон Кант»)?
Смехотворность фильма Озона удивляет тем сильнее, что вообще-то он за свою карьеру не раз и не два демонстрировал, что не просто способен убедительно имитировать стиль того или иного великого режиссера прошлого (в диапазоне от Хичкока до Бунюэля), но и сталкивая его с современным материалом, выходить за грань абсурда. Кроме того, он даже и с Фассбиндером уже успешно справлялся — в одном из лучших своих фильмов экранизировал пьесу немца «Капли дождя на раскаленных скалах». И тем не менее «Петеру фон Канту» не хватает ни имитаторского дара (честно говоря, скопируй Озон каждую мизансцену оригинала, он бы получил куда более сложное и многогранное кино), ни наглости воображения. Смотря это кино, трудно не вспоминать, как, например, в оригинале одним из самых мощных выразительных решений была гигантская репродукция картины Николя Пуссена «Вакх и Мидас», полностью занимавшая одну из стен в квартире героини. Фассбиндер при этом строил кадр так, что голые гениталии пуссеновского Мидаса остроумным бессловесным комментарием нависали над каждым всплеском эмоций персонажей, над каждой их экзистенциальной истерикой. Озон, в свою очередь, не только не находит образа настолько же простого и эффектного — кажется, лишь приделыванием Петре фон Кант пениса предел его фантазии здесь в сущности и исчерпывается.
Напротив, наглядными доказательствами богатства своего воображения славится другой маститый режиссер современного французского кино Квентин Дюпье (он же музыкант Mr. Oizo), новую картину которого «Невероятно, но правда» (Incroyable mais vrai) показывают в секции гала-премьер Берлинале. В прошлых фильмах Дюпье фигурировали шина-убийца и гигантская муха — что ж, в этот раз он, кажется, придумал нечто более глубокое. В прямом смысле слова: Ален (Ален Шаба) и Мари (Леа Дрюкер) решаются купить новый дом после того, как риелтор убеждает их, что в его подвале есть нечто, способное кардинально изменить их жизни. А именно — прикрытый неприметной доской подземный лаз с чудесными, можно сказать, поворачивающими время вспять качествами. Пока Ален и Мари пытаются свой быт с этой мистикой совместить, их друзьям Жерару (Бенуа Мажимель) и Жанне (Анаис Демустье) тоже есть чем похвастать: Жерар поменял свой член на «электронный» из Японии и никак не нарадуется обретенным с его помощью способностям.
В «Невероятно, но правда», то есть, фигурируют сразу два фантастических элемента, которые как меняют окружающую реальность, так и проявляют подспудно раздирающие ее, неисправимо абсурдные противоречия. Там, где электронный член, недалеко и до пожара в штанах, а там, где обнаруживается разрыв пространственно-временного континуума, всегда присутствует риск, пытаясь его осмыслить, свихнуться. Дюпье устанавливает эти непростые истины с фирменной бесчувственной иронией — есть, правда, ощущение, что здесь он намекает на то, что имеет в виду, более прямо, чем обычно. Нельзя сказать, что его кино это идет на пользу — чистый, не подпертый бытовой философией абсурд, как в тех же «Шине» или «Жвалах», всегда впечатляет сильнее. Кажется, Дюпье и сам это понимает — потому что, заявив сюжет, темы и интонацию своего фильма, решает и сам темпоральность «Невероятно, но правда» разорвать: разгоняясь на протяжении первого часа, это кино затем за пятнадцать минут монтажной скороговоркой проматывает кульминацию и развязку. Безжалостность режиссера к героям тем самым искупается заботой о зрителе — не худший, прямо скажем, размен.