Бывший СССР
00:03, 20 мая 2022

«Тут было все в новинку» Ветеран боев в Донбассе — о сложностях штурма Мариуполя и уроках спецоперации на Украине

Дмитрий Плотников
Фото: Александр Ермошенко / Reuters

За последние дни из подземелий мариупольского комбината «Азовсталь» вышли и сдались в плен уже 1800 украинских военных. Когда последний из них покинет территорию предприятия, операцию по взятию Мариуполя можно будет считать завершенной. Три месяца боев изменили город до неузнаваемости и навсегда поделили жизнь горожан на до и после. О том, что происходило в те дни в городе, об особенностях этой операции и уроках, которые должны вынести из нее армия и общество, корреспондент «Ленты.ру» поговорил с бойцом батальона «Восток», известным блогером и автором трех книг о войне в Донбассе Максимом Фоминым, более известным под псевдонимом Владлен Татарский.

«Лента.ру»: Чем более всего запомнилась мариупольская операция?

Максим Фомин: Такой город, как Мариуполь, российская армия штурмовала впервые. В связи с событиями в Мариуполе часто вспоминают опыт боев в Грозном. Но с тех событий прошло уже более 20 лет. Тех, кто штурмовал Грозный, в Вооруженных силах России уже не осталось. К тому же Грозный в два раза меньше по численности населения, чем Мариуполь. Еще нужно понимать, что по своей архитектуре и застройке Мариуполь — это типичный советский город, каких много по всему постсоветскому пространству, да и в Восточной Европе.

Есть еще такая особенность, что у меня в подразделении, например, было несколько бойцов, которые во время боев наблюдали в бинокли и прицелы собственные дома. Несколько моих близких друзей, как только началась операция, пошли добровольцами именно в то подразделение, которое будет штурмовать Мариуполь. И в этом очень большое отличие этой операции от штурма Харькова или какого-то другого города, где у наших ополченцев нет близких или родственников.

И мы действительно находились в очень сложной ситуации, стреляли по своему городу. Делали зло, но верили, что оно принесет благо.

Чем штурм Мариуполя отличается от штурма, например, Алеппо в 2016 году?

У ближневосточных городов совсем другая застройка. Конечно, там есть свои нюансы и свои трудности: узкие улицы, дома близко друг к другу расположены. Ну а в Мариуполе нюансы были другие. Стоит девятиэтажка, вокруг нее много пространства. В Советском Союзе же любили строить широкие дворы и проспекты. И ты к ней легко не подойдешь. Как говорят, «сложить» ее огнем из танка практически невозможно. Для этого нужно, чтобы — я даже не знаю — сколько танков работало несколько часов и отстреляло гору боекомплекта.

Застройка задает тактику. На Ближнем Востоке мало домов выше пяти этажей, а здесь здания в девять, десять, шестнадцать этажей. Это позволяло противнику лучше наблюдать за полем боя, корректировать огонь.

Очень сложной была и зачистка. Если к пятиэтажке еще можно, грубо говоря, приставить лестницу и забраться наверх, то с девятым этажом такое не прокатит. А если там снесены пролеты и наверху противник? Были ведь такие случаи. Так что бои за Мариуполь отличают очень много нюансов.

Чему пришлось научиться по ходу операции?

Ополчение до этого не штурмовало города. Бои в Дебальцеве не носили такой ожесточенный характер в самом городе, можно банально проехать там и в этом убедиться. Углегорск, Дебальцево, Иловайск, где шли бои в 2014-2015 годах, это маленькие города с населением до двадцати тысяч. А здесь полумиллионный город. Да и противник тогда не сопротивлялся так яростно, не цеплялся за каждый дом.

Этот опыт будет полезен?

Конечно, он уникален. Нашим штабам нужно срочно опросить офицеров и бойцов штурмовых групп подразделений, которые участвовали в боях в Мариуполе, проанализировать их действия. На их основе можно будет подготовить методички, выдать какие-то памятки бойцам, где будут описаны грамотные действия при штурме. Но сейчас эта работа не ведется, и опыт передается по цыганской почте, когда один боец другому что-то рассказывает.

Это тоже хороший вариант, но если только один из этих бойцов заинтересован в передаче опыта, а другой готов его собирать. Проблему нужно решать иначе. Взять офицеров 9-го полка Народной милиции ДНР, командиров морпехов, СОБРа и спецназа Министерства внутренних дел (МВД) ДНР, батальона «Восток» и проанализировать, какие действия были эффективны, а какие нет.

Было что-то, что удивило, поразило вас во время этой операции?

Меня уже сложно впечатлить. (Смеется.) Приятно удивила храбрость бойцов ополчения. Над ними восемь лет смеялись (в том числе и я). Мы же все выглядим не по-солдатски. Я толстый, кто-то беззубый, другой кривой.

Очень удивили ребята из спецназа МВД ДНР. Они реально действовали как штурмовой спецназ. И делом доказали, что умеют не только крутить руки преступникам, но и во взаимодействии с техникой и артиллерией крушить крупные узлы сопротивления противника. Не уверен, что у их российских коллег есть подобный опыт.

А как ведут себя на поле боя мобилизованные? Те, кто никогда не имел отношения к армии.

Это очень зависит от подразделения, в которое они попали. В батальоне [под командованием] Шерхана, с которым я недавно общался, все быстро адаптировались. Это сплоченное боевое подразделение, где новички быстро перенимают опыт ветеранов.

Второй важный момент — это задачи, которое их подразделение выполняло. Кто-то с начала конфликта стоял на заслонных постах, во вторых и третьих линиях. А кто-то сразу пошел в бой. Они и адаптировались быстрее. Но сейчас, после двух месяцев боев, многие люди, даже от войны далекие, приблизительно понимают, что и как на фронте, куда смотреть и чего бояться.

Что сейчас происходит в Мариуполе?

В городе понемногу начинается восстановление. Причем люди убирают улицы сами. У нас вообще люди самые дисциплинированные в мире, никакие немцы с ними не сравнятся. Немцы сделают, что положено, а наши люди делают сверх этого. Учитывая то, что они пережили, эти люди — огромные молодцы.

За последние восемь лет люди в Мариуполе изменились?

Не хочу сейчас давать оценки. Все зависит от круга общения. Мне пишут и звонят с той территории много людей, которые говорят, что они нас ждут. Наверное, есть и те, кто изменил свое мировоззрение. Попадают же к нам в плен вэсэушники (военнослужащие Вооруженных сил Украины — прим. «Ленты.ру») из местных. Но все равно я думаю, что восемь лет — не настолько большой срок, чтобы все перепрошились. Если бы прошло 25 лет, то, может быть, да.

Кто квартиру, кто машину, а кто-то и близких. Но все равно я думаю, что мы им роднее. Мы ведь их понимаем, говорим на одном языке. Потому что даже двое русскоязычных могут говорить на разных языках, но мы-то точно на одном.

Какова основная проблема подразделений Народной милиции ДНР?

Карма нашей армии: связь и взаимодействие. Я не знаю, как в других армиях мира, может, там с этим все хорошо, но у нас с этим точно проблемы есть.

Да, собственно говоря, и все. И эти проблемы решаем благодаря нашим людям.

Как сделать армию более эффективной?

Нужно воспитывать командиров. Все всегда стоит именно на командирах. Эффективные командиры, любящие и умеющие воевать, смогут из любого подразделения сделать спецназ.

Командиры должны принимать решения исходя не из шаблонов, а из здравого смысла. Они должны проявлять инициативу даже в самой сложной обстановке. Здравая инициатива командиров всегда решает исход сражения, все прописать в уставе нельзя. Каждый раз за инструкциями в штаб обращаться невозможно, да и твой начальник не видит поля боя. И ты сам должен принимать решения. Эти качества нужно развивать.

Донбасскую группировку ВСУ считают наиболее боеспособной, каков шанс, что в случае ее разгрома украинская армия утратит эту боеспособность?

Ну естественно, когда мы начнем «перемалывать» опытных кадровых военных, мы получим огромное преимущество. Резервистам и мобилизованным нужно время, чтобы втянуться. Сломить их дух может, например, массовая гибель их однополчан на поле боя.

К чему стоит готовиться российским военным и ополченцам во время операции в Донбассе?

Во-первых, мы наступаем силами, примерно равными по количеству силам противника. Так, кстати, было и в Мариуполе, наши силы были примерно равны гарнизону, хоть мы и имели преимущество в огневых средствах, авиация потом еще подключилась, хоть и не сразу.

Вторая сложность в том, что у Вооруженных сил Украины огромное количество технических средств разведки, которые поставлялись с Запада, — квадрокоптеры, тепловизоры и так далее. Это позволяет им более эффективно использовать то вооружение, которое у них есть. Это надо иметь в виду.

Почему вы вернулись на передовую?

Хочу сражаться за Родину. Тем более мы с Админом (администратором паблика REVERSE SIDE OF THE MEDAL в Telegram, посвященного военной тематике и частным военным кампаниям, — прим. «Ленты.ру») занимались милитари-пропагандой, и было бы странно, если бы мы сейчас сидели в тактикульных шмотках в Москве, собирали гуманитарку, жгуты для раненых подписчиков и, записав очередное видео, ходили в кафе пить кофе с круассаном. (Смеется.) Здесь наше место, и это правильно. Что бы ни произошло со мной лично, я бы продолжал служить России. Сюда я вернулся с радостью. Это внутри меня. Вопрос возвращаться или нет передо мной даже не стоял.

Война — это дело профессионалов, или хорошим солдатом может стать каждый? И кто вообще такой хороший солдат?

Хорошим солдатом может стать каждый мужчина. Хороший солдат это тот, кто постоянно учится новому, кто опрятен, кто идеен, кто способен наладить себе и окружающим быт. Профессионалом же может стать далеко не каждый, понятное дело. У всех в жизни свое призвание. Но если ты мужчина, ты можешь стать хорошим солдатом, когда в твой дом придет война. Просто после войны ты вернешься домой и будешь снова заниматься своим делом. Отличие от профессионала только в том, что он сделал войну своим жизненным выбором, а не в наборе навыков и компетенций.

Когда вы впервые в жизни оказались на поле боя?

Это было летом 2014 года, обстрел колонии, в которой я тогда отбывал наказание. Участие в боях произошло значительно позже, но краски поблекли, потому что ты уже был под обстрелом и дальше уже не придаешь значения, какой это бой, первый или нет. Когда я пошел в ополчение, то сразу попал со своим другом в разведподразделение. И мы выполняли боевые задачи, проходили через минные поля в серую зону под огнем. Но острых ощущений и ярких впечатлений о первом бое там у меня не осталось.

Что в вашем понимании подвиг?

Подвиг — это сделать больше, чем остальные. Вот и все. Когда все растеряются, когда не будут понимать, что нужно делать, или будут не способны на поступок, а ты сохранишь самообладание и выполнишь свой долг, свою задачу — это и есть подвиг.

Какой ценный опыт могут вынести армия и общество из происходящих событий?

Это важнее любых технических средств, которые есть на вооружении. И это главный урок этой спецоперации.

Что вы можете посоветовать тем, кто хочет отправиться на фронт?

Главное — это полностью осознать и понять, что вы можете умереть. И вот если вы готовы отдать жизнь за те идеи, которые сподвигли вас идти сражаться, то идите и сражайтесь за них. А если нет — постарайтесь избежать военной службы.

В последние годы вы вели очень популярный блог на военную тематику. Часто ли на фронте происходят встречи с подписчиками?

В каждом подразделении. От спецназа и морпехов до чеченской Росгвардии. Многие подписчики пишут с других участков фронта. Встречи с подписчиками всегда очень приятны. Очень приятно знать, что я сейчас воюю рядом с ними, это для меня большая честь.

< Назад в рубрику