70 лет назад, 5 марта 1953 года, ушел из жизни великий русский композитор Сергей Прокофьев. Но огромная страна не заметила его смерти, потому что оплакивала главу советского государства и Коммунистической партии Советского Союза Иосифа Сталина, правившего СССР почти 30 лет и умершего в тот же день. Как смерть Сталина оказалась поворотным моментом в истории СССР? Почему десталинизация оказалась неизбежной и вызревала в советском обществе еще при жизни дряхлеющего тирана? Зачем незадолго до своей кончины Сталин устроил новую чистку среди чекистов и почему смерть он встретил в полном одиночестве? Об этом «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Александр Шубин.
«Лента.ру»: Что представлял собой Советский Союз к моменту смерти Сталина? Это была мощная сверхдержава или огромная нищая страна, разоренная чудовищной войной?
Александр Шубин: Предложенная вами альтернатива — это две крайности, но и две стороны действительности. С одной стороны, после завершения Великой Отечественной войны СССР действительно стал мощной сверхдержавой с гигантским военным потенциалом, в том числе атомным оружием. Сфера влияния Советского Союза распространялась на Восточную Европу и Китай. С другой стороны, мощь государства часто служит причиной разорения и нищеты его народа. Жители Советского Союза в последние годы правления Сталина жили очень бедно, особенно сельское население, и виной тому была не только война, но и издержки модернизации 1930-х годов.
Но, говоря о позднесталинском времени, нельзя отрицать существенных успехов СССР в восстановлении народного хозяйства. За несколько послевоенных лет промышленность была фактически удвоена, так как заводы и фабрики, в свое время эвакуированные на Урал и далее на восток, не стали возвращать на прежние места.
Наряду с ними на разоренных во время войны территориях европейской части СССР за короткий срок заново создали новую промышленную базу. Это было достигнуто за счет трудового энтузиазма народа и чудовищного перенапряжения всех его сил. В таком состоянии максимально сжатого кулака советское общество и встретило весть о смерти Сталина.
Ваши коллеги-историки, характеризуя эпоху позднего Сталина, говорили о тупике насилия, в котором оказалась страна к моменту его смерти.
Смотря что под этим понимать. Насилие есть в любом государстве. Если под насилием понимать террор, который был и методом проведения модернизации страны, и механизмом обновления элит, то в тупике страна оказалась еще до войны.
После Великой Отечественной войны у части элиты и общества появились надежды на расширение свобод. Например, об этом в своих мемуарах писал Микоян. Но вместо этого Сталин, наоборот, ужесточил свою репрессивную политику.
Начался новый виток государственного террора: Ленинградское дело, дело Еврейского антифашистского комитета, дело врачей. В подобном состоянии тоталитарные режимы могут сохраняться долго, но тогда о развитии общества стоит забыть. У нас есть наглядный опыт Северной Кореи, которая в таком замороженном виде прозябает уже несколько десятилетий.
Сжатый тоталитарный кулак СССР сыграл свою роль в ходе войны и затем потерял исторический смысл. Но даже после смерти Сталина ключевые элементы террористического режима демонтировали не сразу. Мы знаем, что еще некоторое время в правящих кругах СССР сохранялись сталинские традиции политической борьбы, согласно которым проигравший отправлялся не просто в отставку, а на расстрел. Яркое тому свидетельство — дело Берии и его «подельников» во второй половине 1953 года.
Вы сейчас упомянули воспоминания Микояна. Почему, на ваш взгляд, после победоносного завершения Великой Отечественной войны Сталин, вопреки ожиданиям общества и значительной части номенклатуры, не ослабил привычную репрессивную политику, а наоборот — резко ее усилил? Ведь его власти уже ничто не угрожало.
Тоталитарный режим устроен так, что ему угрожает любое движение общества — он слишком хрупок. Всякая трещина в его фундаменте может спровоцировать болезненный раскол, а затем и катастрофу.
Еще в 1930-х годах Сталин попал в ловушку этой ситуации: запретив оппозиционные фракции, он не знал, кто его искренне поддерживал, а кто не видел иного выхода, кроме его отстранения от власти или даже уничтожения. Ведь открытое обсуждение политического курса стало невозможным.
Создав сверхцентрализованную систему управления с высокой вертикальной мобильностью, Сталин не мог просто так уволить влиятельного чиновника, который был связан с другими чиновниками множеством карьерных и дружеских нитей и являлся носителем важной для Сталина информации в условиях тотальной секретности. Для неугодных Сталину и недовольных им деятелей в этой идеальной пирамиде не оставалось места — только в ГУЛАГ или на расстрел. Чтобы самому выжить в им же выстроенной системе, Сталин постоянно выкорчевывал любые группы, которые могли развиться в оппозицию.
Поэтому послевоенные расправы были закономерны. Всякие поползновения в сторону хотя бы робкого разномыслия Сталин воспринимал как угрозу своей власти, своему делу, строительству коммунизма как централизованного однородного общества. В его понимании и партноменклатура, и общество должны были постоянно находиться в сжатом кулаке единомыслия и строжайшей дисциплины.
После смерти Сталина его наследники постепенно разжали этот кулак, а общество стало более сложным и многообразным, что в годы оттепели придало ему дополнительный динамизм и новый импульс для последующего творческого развития. Но много лет спустя поклонники «вождя народов» сочли, что именно отказ от жесткой сталинской сверхцентрализации после 1953 года погубил коммунистическую систему. В этом есть доля правды. Действительно, осознавая свои отдельные от власти интересы, общество рано или поздно должно было преодолеть и всевластие партийно-государственного центра.
Как вы считаете, готовил ли Сталин незадолго до своей смерти повторение Большого террора?
Нет, я так не думаю. Большой террор — это быстрое уничтожение нескольких сотен тысяч людей. Известные нам источники не подтверждают подготовку операции подобного масштаба. Но совершенно очевидно, что в последние месяцы жизни Сталин готовил новые крупные процессы наподобие Ленинградского дела.
Очевидно, он наметил расправу над Молотовым и Микояном, что наверняка повлекло бы за собой гибель сотен людей, как это случилось во время таких же предыдущих расправ. В январе 1953 года в Москву из ссылки в Казахстане привезли Полину Жемчужину, жену Молотова. После ареста и во время многочасовых допросов следователи на Лубянке пытались выстроить связь ее семьи с делом врачей, которое тогда по указанию Сталина активно раскручивали.
Поэтому и после его смерти такими же белыми нитками сшили дело Берии. Чтобы отказаться от архаичной кровавой практики разрешения противоречий между различными властными группировками, советским руководителям надо было решиться на кардинальный отход от террористической модели, что произошло только на XX съезде КПСС в феврале 1956 года.
Именно тогда сложился внутриэлитный консенсус, что теперь проигравших во время борьбы за власть вовсе не обязательно убивать?
Не просто не обязательно, а нельзя. Именно эту сталинскую практику Хрущев публично и недвусмысленно осудил с трибуны XX съезда КПСС.
И это правило потом будет соблюдаться. В 1957 году некоторые члены «антипартийной группы», открыто выступившие против Хрущева, после своего поражения ожидали арестов, но их всего лишь отправили в почетные ссылки. Когда в 1964 году отправили в отставку самого Хрущева, бывшие соратники тоже его не тронули — только отправили на дачу, где он диктовал свои мемуары. Это, конечно, был качественный перелом в функционировании советской политической системы.
Снижение общей репрессивности в СССР и смягчение нравов в верхах имели важные последствия и для общества — оно стало более раскованным и разнообразным. Но все эти процессы происходили не сразу, а вызревали постепенно. Например, уровень политических репрессий при Хрущеве был выше, чем при Брежневе.
Зачем незадолго до смерти Сталин устроил большую чистку на Лубянке, в своем главном карательном ведомстве, на которое всегда опирался? Я имею в виду арест и пытки министра госбезопасности Абакумова, которого превратили в инвалида, доведение до инфаркта его преемника Игнатьева, многочисленные аресты в аппарате МГБ, его сокращение и структурную реорганизацию. Все это было проявлением не только физической, но и умственной деградации Сталина, или тут тоже имелась какая-то логика?
Конечно, здесь тоже была своя логика. Если маразмом объяснять шаги Сталина в 1950-х годах, трудно будет понять казни Ягоды, Ежова и многочисленных чекистов в 1930-е годы.
Так что судьба Игнатьева, которого, конечно, никто специально до инфаркта не доводил, сложилась благополучно. Это является аномалией, а не правилом для сталинских руководителей системы безопасности.
Сталин понимал, что служба безопасности может нести угрозу и своему хозяину, поэтому регулярно устраивал чистки на Лубянке. Сначала он уничтожил большую группу чекистов, служивших при Дзержинском, Менжинском и Ягоде, потом наступила очередь выдвиженцев Ежова, а после войны пришло время их сменщиков. Сталин осознавал, что если чекисты хотя бы ненадолго вырвутся из-под бдительного надзора лидера государства, то смогут его устранить. Например, Хрущев в 1964 году недооценил эту угрозу, и председатель КГБ Семичастный принял самое деятельное участие в его свержении.
У Сталина к концу жизни, как и у любого пожилого человека, имелись свои старческие отклонения и фобии, но в них была своя зловещая логика. Сталин видел, что чекисты недостаточно четко и быстро выполняли его приказы, и это вызывало его раздражение и недоверие. Когда Сталин подстегивал расследование «сионистского заговора», даже Абакумов воспринимал некоторые версии скептически, как абсурдные, за что и пострадал, когда на него нажаловался подсиживавший его следователь Рюмин.
А Сталин из всех версий выбирал самую конспирологическую и поверил Рюмину, что кремлевские врачи специально убивают своих пациентов. Но когда Рюмин стал возиться с обоснованием этой версии, Сталин и его отстранил, предпочитая ликвидировать и реальные, и надуманные угрозы, чтобы уж точно, как ему казалось, быть в безопасности. В этом он переиграл сам себя, создав вокруг своей персоны выжженную пустыню, где ему не смогли или не захотели оказать квалифицированную медицинскую помощь.
Как известно, Сталин не оставил после себя официального преемника. Как после смерти старого диктатора его ближнему кругу удалось относительно мирно перераспределить власть в огромной стране? Это если не считать казуса с арестом и расстрелом Берии, который случился немного позже.
Сталин не был обязан оставлять после себя преемника — советская политическая система не была официально монархической или президентской. Сталин совмещал две высшие должности — председателя Совета министров и Генерального секретаря ЦК КПСС, в преемственности которых никаких проблем не имелось. Текущую работу по каждому из направлений вели его соратники.
Известно, что на Пленуме ЦК КПСС, который прошел сразу после XIX съезда, в октябре 1952 года, он публично попросился в отставку, сославшись на старость и состояние здоровья. Считается, что на самом деле Сталин так кокетничал, проверяя реакцию своего окружения. Но дело не в том, какие посты Сталин занимал, а в том, что в созданной им самим системе он выполнял функцию верховного арбитра — человека, за которым всегда оставалось последнее слово в любой дискуссии.
И хотя сталинские должности сразу после его смерти ближайшие соратники быстро перераспределили, весной 1953 года роль такого арбитра никому не досталась. С марта 1953 года вплоть до разгрома так называемой «антипартийной группы» в июне 1957 года страна управлялась коллективным руководством, распределение должностей в котором периодически менялось. В этом главное отличие позднесталинской политической системы от той, что сложилась после него.
Сначала естественным преемником Сталина в стране считали Маленкова, тем более что именно он занимал пост председателя правительства. Затем коллективное руководство задвинуло Маленкова на вторые роли, и возросла роль Хрущева, опиравшегося на партийный аппарат. Когда он стал претендовать на бо́льшее, чем роль первого среди равных, Президиум ЦК взбунтовался, и Хрущеву с трудом удалось победить «антипартийную группу». И только в 1958 году Хрущев, как в свое время Сталин, совместил две высшие партийные и государственные должности: первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров.
Меня всегда удивляло, насколько стремительно после смерти Сталина изменилась обстановка в стране. Спустя неделю после его похорон пересмотрели дело врачей. Взять даже кино: в разгар малокартинья в 1951 году вышел откровенно убогий и ходульный фильм «Кавалер Золотой Звезды», но уже в 1954 году на экранах появилась веселая и жизнерадостная лента «Верные друзья». В обеих картинах автором музыки был знаменитый советский композитор Тихон Хренников.
Вряд ли такой категоричный вывод можно сделать на основании сравнения только двух фильмов. Посмотрите хотя бы фильм 1947 года «Весна». По своему духу это фактически оттепельная картина. Там даже в песне, которую исполняет героиня Любови Орловой, центральным является образ весны, которая противостоит формализму и отсутствию личной жизни.
А вышедший через десять лет фильм «Тайна двух океанов» построен на идеологических штампах.
Так что в культуре происходила эволюция, а не скачок. Как и в публицистике: в декабре 1953 года в «Новом мире» вышла статья Владимира Померанцева «Об искренности в литературе», которая привлекла внимание читателей требованием к литературе отражать правду жизни. Но как на нее отреагировали преемники Сталина?
Главному редактору журнала Александру Твардовскому устроили жуткий разнос и вскоре сняли его с должности, а литературная карьера Померанцева после этого фактически закончилась. Так что оттепель наступила не сразу после смерти Сталина.
Взять те же споры по поводу Лысенко, где его оппонентов поддержал заведующий сектором науки Юрий Жданов, сын гонителя на литераторов Андрея Жданова. Видимо, это было сделано с ведома старшего Жданова, и Сталин критиковал их обоих. Но не нужно думать, что именно старший Жданов был инициатором гонения на интеллигенцию — он озвучивал решение Сталина и его окружения, которое компрометировало ленинградскую партийную организацию. Так что Жданов отчасти «заглаживал вину».
Сталин определял направление политики, но ему подбрасывали разные идеи, в том числе и о «сионистах». Разумеется, Сталин, исполняя роль верховного арбитра, чутко отслеживал любые отклонения от генеральной линии партии, которую он сам и воплощал, и очень жестко реагировал на проявления «либерализма». Его соратники брали под козырек и иногда были «святее Папы».
Иначе говоря, чтобы выжить в сталинской системе, Жданову приходилось изображать из себя цербера?
Всему высшему руководству страны тогда приходилось изображать церберов, если так требуется Сталину. Например, после Великой Отечественной войны Молотов неоднократно пытался наладить отношения с западными партнерами путем взаимных уступок.
Но это часто вызывало у Сталина гнев, и Молотов тотчас же откатывал назад, становясь «святее Папы» и заводя международную ситуацию в полный тупик, лишь бы Сталин остался доволен и больше его не ругал.
Процесс постепенного размывания сталинской системы начался еще при его жизни. Многие зерна, проросшие в годы оттепели, были посеяны в последние годы правления Сталина.
Например?
Уже при позднем Сталине в советском обществе осторожно отстаивали свои взгляды деятели будущей оттепели. Они же не с неба упали. Взять хотя бы писателя Илью Эренбурга. Когда в разгар дела врачей многие видные и уважаемые представители еврейской общественности бросились подписывать публичное обращение с обличением обвиняемых в сионизме медиков, только Эренбург не побоялся написать Сталину, убеждая его отказаться от этой позорной акции. Кстати, Эренбург стал автором названия новой эпохи, начавшейся после смерти Сталина, опубликовав в 1954 году повесть с характерным названием «Оттепель».
Важные внешнеполитические достижения послесталинского времени готовились до его смерти. Перемирие в Корейской войне было достигнуто в июле 1953 года, но переговоры об этом начались еще в 1951 году. Официальный отказ СССР от требований к Турции по проливам случился в мае 1953 года, но решение об этом Политбюро по инициативе Молотова приняло в том же 1951 году.
Предпосылки изменений в СССР были и до смерти Сталина, но десталинизация оказалась необратимым процессом только после ХХ съезда КПСС, когда отрицание террористической политики стало публичным и официальным. А без террора и остальные скрепы этой системы стали постепенно слабеть и рассыпаться. Более того, необратимость изменения системы сохранялась даже после отставки Хрущева.
На ваш взгляд, могла ли в 1953 году десталинизация быть более глубокой и радикальной? Например, если бы тогда осуществили смелые инициативы Берии.
Основные предложения Берии его соперники позже все равно реализовали — с разными нюансами и вариациями. Некоторые конкретные идеи Берии потом целенаправленно были доведены до карикатуры и преувеличены для его дискредитации. Реальные предложения Берии отражали мнения и других членов Политбюро: пересмотр политических дел, стремление к созданию нейтральной объединенной Германии.
Еще в марте 1952 года Советский Союз вел оживленную дипломатическую переписку с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции о необходимости объединения Германии. Тогда договориться не удалось. Но в 1955 году тем же самым бывшим соратникам Сталина, за исключением Берии, удалось договориться с Западом о восстановлении единой нейтральной Австрии, откуда СССР вскоре вывел свои войска. Поэтому я полагаю, что и насчет будущего статуса объединенной Германии новое советское руководство было готово к приемлемым компромиссам.
Альтернатива Берии, как и альтернатива Маленкова, преувеличена. Их инициативы были рассчитаны на принятие коллективным руководством, отражали общее мнение в Президиуме ЦК КПСС. Поэтому и без Берии осуществлялись потом меры, за которые он выступал.
То же и с Маленковым. Когда крен в сторону «группы Б» стал угрожать советской экономике диспропорциями, Маленков не стал настаивать на своем «новом нэпе» и занялся строительством электростанций — естественно, выбивая средства уже для них. Личностный фактор играл в процессах середины 1950-х годов определенную роль, влияя на скорость и форму назревших процессов, но в очень незначительной степени определял их направление.
Почему десталинизация, начавшаяся сразу после смерти Сталина, так и осталась незавершенной ни при Хрущеве, ни при Горбачеве и Ельцине?
Что вы подразумеваете под незавершенной десталинизацией?
Например, в Испании теперь законодательно запрещено восхвалять диктатуру Франко. А у нас даже не все архивы того времени открыты.
Но Франко преступником никто официально не объявлял, только перезахоронили. Сталина даже быстрее перезахоронили. И все равно в Испании есть те, кто оправдывает Франко. Очевидно, что сталинский режим привел к множеству преступлений, но не устраивать же теперь судебные процессы над давно умершими историческими деятелями. Нужно извлекать исторические уроки, чтобы трагедии прошлого не повторились. А то, завершая десталинизацию, можно не заметить, как нечто подобное возродится в новом обличье.
Что касается архивов, то в 1990-е годы большинство из них открылись очень широко. Исключением тут были, пожалуй, только некоторые архивы ФСБ, сотрудники которого объясняли ограничения необходимостью сохранить в секрете данные о своей агентуре. Нужно также иметь в виду, что большая часть архивов КГБ была уничтожена еще в 1950-е годы. Правда, в XXI веке произошла «архивная контрреволюция» — многие материалы снова стали недоступны, но уже опубликованного и по-прежнему доступного хватает для понимания основных секретов того времени, которые нашли отражение в документах. За редкими исключениями — вроде обстоятельств смерти Валленберга.
Но надо понимать, что настоящая десталинизация — это ликвидация тех механизмов функционирования власти, которые были присущи сталинскому периоду нашей истории. В этом смысле десталинизация оказалась завершенной во время перестройки — в той степени, в которой система Сталина имела специфику по сравнению с другими формами авторитарной государственности. А то, что осталось в XXI веке, уходит корнями в досталинские времена российской истории.