«На третий день началась истерика» Выжившие в самых страшных терактах России — о том, что ждет уцелевших в «Крокусе»

Число погибших в результате теракта в «Крокус Сити Холле» достигло 143 человек, но судьба многих до сих пор не известна. За событиями, происходившими в Подмосковье, следили миллионы россиян, в том числе те, кто сам пережил кровавые нападения террористов. Корреспондент «Ленты.ру» поговорил с теми, кто выжил во время «Норд-Оста», при взрыве на рок-фестивале «Крылья» и атаке на метро в Санкт-Петербурге. Они рассказали, как встретились с абсолютным злом и нашли силы жить дальше — той жизнью, которая ждет сотни людей, спасшихся из «Крокус Сити Холла».

«Чувство вины, что люди рядом со мной умерли, а я нет»

Юлия Прокофьева, пережила теракт на рок-фестивале «Крылья» в 2003 году

— «Крокус Сити» находится недалеко от моего дома. Когда я узнала о теракте, то почувствовала злость, а не страх. Вроде бы в 21-м веке живем, а какие-то люди ведут себя как животные. Когда же выяснилось, что погибла 14-летняя дочка знакомых, то к злости прибавилась боль: человек не пожил толком...

Я помню, как после взрывов жилых домов в Москве мы дежурили семьями по подъезду — это были народные наряды, круглосуточные. Помню взрывы в метро: «Белорусская», «Парк культуры», «Автозаводская», «Лубянка». До сих пор каждый раз, когда захожу метро, переживаю за тех, кто стал жертвой этих терактов, тех, кто пережил этот ужас. В 2002 году, когда был «Норд-Ост», я, 19-летний медик, сдавала кровь, готова была, как и мои коллеги, дежурить сутками. Помню, как мы покупали воду для заложников.

А летом 2003 года мы с двумя подругами поехали на рок-фестиваль «Крылья» в Тушино, разумеется, не думая ни о чем плохом. Мы были молоды, и нам хотелось отдохнуть.

Перед входом на летное поле Тушино, где проходил фестиваль, были две большие толпы — очереди. Одна — за билетами, другая уже перед входом на поле.

Я, кстати, тогда по ошибке стояла в кассы. Перепутала очередь. Билеты у меня уже были.

Один взрыв произошел рядом со мной, но каким-то чудом я выжила. Мои подруги тоже, а находившиеся рядом с нами люди — 11 человек — погибли сразу.

Меня подкинуло взрывной волной и с силой стукнуло об асфальт. Пока летела, меня еще кто-то задел наручными часами или браслетом, поцарапал мне щеку. Других повреждений у меня не было.

На несколько первых секунд я оглохла полностью. Кругом были люди, находившиеся в таком же оглушенном состоянии, как и я. Потом слух резко вернулся. Кругом кричали. Началась массовая паника. Люди толпой ринулись к станции метро «Тушинская». Была чудовищная давка в переходе.

Еще какой-то парень залез на забор и стал кричать: «Там трупы, там мясо!» После этого паника еще больше усилилась. Люди просто сошли с ума. Самое страшное — это толпа. Во всех терактах. Толпа заводится и становится неуправляемой.

Но я в тот момент, наоборот, оказалась собранной и сконцентрированной. Не знаю почему, может, потому что я была медиком, имела опыт работы добровольцем в службе спасения. Я схватила подруг за руки, подвела их насильно к забору и крикнула, чтобы они за него схватились. Мы вцепились в этот забор, и толпа, которая двигалась к метро, нас не снесла.

А потом, когда этот поток людей схлынул, мы пошли в обратную сторону. В Тушино работали глушилки, и мобильная связь не работала. Мы не могли позвонить близким, и они нам тоже. И мы просто шли с подругами пешком до железнодорожной станции, держась за руки. Шли через какие-то дворы, избегая скопления людей.

Сели в электричку. В вагоне оказались и другие люди, прошедшие, видимо, тем же путем. В движении доступ к мобильной связи вернулся. Кругом стали раздаваться звонки. Люди по всему вагону стали с кем-то разговаривать: «Я живой!», «Со мной все в порядке!»

А затем начались истерики, рыдания. Многих трясло. У кого-то давление подскочило, кто-то сознание терял, кто-то в истерике бился головой о стену. Пожилые женщины хватались за сердце. Прямо в поезд вызывали скорую помощь. Медики забирали пострадавших на станциях.

У меня же был ступор. Я несколько дней ничего не чувствовала. При этом ум был ясный. Я тогда была операционной сестрой и на следующий же день после теракта вышла на работу.

Только на третий день у меня началась истерика, когда у нас была операция по ампутации. Я увидела ампутированную конечность — и меня накрыло. Врачи заметили, что у меня лицо стало белым, как медицинский халат. Мне стало плохо. Я стала рыдать. Меня отвели в сторону, привели психолога. Потом еще что-то укололи, дали понюхать, положили в кровать в отделении.

Только через три дня ко мне пришло осознание произошедшего. Я поняла, что рядом со мной люди разом стали горой трупов. Вспомнила огромного такого мужчину, с которым я стояла бок о бок. Он тоже лежал мертвый.

На работе мне дали больничный на неделю, но на операции я уже выйти не могла: мыла полы, помогала коллегам чем могла. А потом вовсе ушла из медицины.

Неважно, ранен человек был или нет, после теракта человек получает очень серьезную психологическую травму. Всякие советы «сядь и успокойся» не помогут. Тут нужна экстренная помощь специалиста и, возможно, медицинские препараты. Не стоит рассчитывать на свои силы и пытаться справиться самостоятельно с травмой.

Близким же остается быть рядом и слушать человека. Не стоит запрещать говорить о случившемся. Пытаться отвлечь и говорить: «Не думай об этом, не говори». Наоборот, нужно, чтобы человек максимально выговаривался, какие бы ужасы он ни говорил. И нельзя обесценивать его чувства словами: «Ну ладно, ты же живой».

Живой, живой, но потом могут возникнуть и панические атаки, и истерики, и тревожность повышенная, другие отсроченные проблемы.

У меня было чувство вины, что люди рядом со мной умерли, а я нет. Это вскрылось через шесть лет, когда я работала с психологом. Мы лечили эту травму, но все равно она не проходит бесследно.

После «Крыльев» я уже больше ни на какие массовые мероприятия не хожу — это не тревога, а техника безопасности и здравомыслие. Мне кажется, что это было бы уже неадекватно — куда-то идти, зная, что может произойти. Тем более у меня теперь есть дети. Да и потребности сейчас такой уже нет.

Даже сейчас на Эльбрус ездили кататься, и там на подъемники стояла толпа — уже было напряжение. Я все думала, как бы там встать где-то с краю. Смотрела, где можно под сетку подлезть. В метро в час пик мы тоже не ездим. Именно из-за толпы.

Я очень сожалею и сочувствую тем, кто не дождался родных, отправившихся на концерт в «Крокус Сити Холл». Я чувствую сострадание ко всем раненым, а еще уважение, трепет и благодарность к тем, кто в тот вечер вышел не в свою смену, к сотрудникам частной скорой помощи, выезжавшим бесплатно, к таксистам и простым водителям, подвозившим людей бесплатно, к донорам и всем людям, оказавшимся готовыми помочь пострадавшим.

«Как в "Норд-Осте" — те же красные кресла, так же люди ложились невпопад в проходах»

Ольга Бадсон-Черняк, была заложницей на мюзикле «Норд-Ост» в 2002 году

— Когда увидела, что происходило в «Крокусе», то сразу вспомнила в подробностях события 20-летней давности, которые происходили с нами в «Норд-Осте». Те же красные кресла, так же люди ложились невпопад в проходах. Так же беспорядочно террористы стреляли в безоружных. А в самом начале, как и в «Крокусе», многие думали, что это часть шоу...

Мы прожили три адских дня. Я, мой муж, с которым мы совсем недавно поженились, и еще восемь сотен человек. Это был чудовищный концерт из пота и крови.

Мы там были все-все во взрывчатке и уже не надеялись на избавление. Но у нас была вера в Бога. Она и спасала, она давала возможность жить дальше.

И теперь у меня сердце болит, очень болит сердце из-за того, что произошло в «Крокусе».

Разница с «Норд-Остом» оказалась в том, что кровавую развязку не откладывали на потом... Удивительное дело: у нас в группе (Ольга возглавляет общественное движение «Рак излечим» — прим. «Ленты.ру») идет борьба за каждого онкопациента, а тут какие-то злодеи, бац, пришли и убили столько людей. Внезапно...

Удивительно и то, что некоторые из наших онкопациентов по какому-то провидению не пошли на этот концерт в «Крокус», хотя собирались. И они живы. Я очень рада, что многие зрители выбрались. Люди пошли напролом, рубили проходы. Молодцы!

Еще мы все увидели, сколько героев живут среди нас, что молодое поколение никакое не потерянное. Посмотрите, сколько людей пошли сдавать кровь?

Мы также увидели героизм, проявленный прямо в концертном зале, где были мужчины, которые бросались на террористов, женщины, закрывавшие детей собственным телом.

Нет cлов, cпoсобныx пoлнoстью вырaзить бoль и горечь, кoтоpые испытывает вся страна. Я скopблю o пoтерянных жизнях и выражaю глyбoкое coболезнoвание cемьям, родным и близким тех невинных людей, ктo cтaл жеpтвой этой страшной тpaгедии. Никакие слова, ничто не cмoжет вернyть oбpaтнo yтраченные жизни.

А тем, кто выжил, сейчас нужно переварить эту страшную трагедию: кто-то проплачется, кто-то выговорится, кто-то замкнется. Все люди разные. Всем нужно дать выразить свои чувства.

Хочется посоветовать родным и близким этих людей, чтобы не спрашивали: «Ну, как тебе?» Просто обнимите, будьте рядом. Не обесценивайте чувства другого человека, думая, что вы так его поддерживаете. Нет, это не нужно.

Но время лечит. Те, кто выжил, осознают это позже. Через какое-то время мы начали ходить в музеи. Первый, помню, был Дарвиновский музей. Но и там, и во всех общественных местах после этого я всегда фиксирую в голове расположение пожарных выходов. Очень часто, к сожалению, я замечаю, что они закрыты, и непонятно, у кого ключ. И в торговых центрах, и в кинотеатрах, и в театрах, и в концертных залах.

Однако сейчас тем, кто ранен физически и духовно, пока не до этого. Еще раз скажу, боль эту надо пережить... Уверена, что врачи и в Москве, и в Подмосковье — тоже очень сопереживающие люди, и они сделают все, что в их силах, чтобы оказать пострадавшим квалифицированную помощь.

Те, кто переживает сейчас боль утраты или осознание, что побывали в аду, нуждаются в психологической и психиатрической поддержке. Не надо стесняться этого. Вовремя обратившись за помощью, вы избавите себя от проблем на многие годы. Я знаю, о чем говорю, так как видела людей, застрявших в тяжелых событиях на десятилетия. Они не могут жить дальше...

Невероятно, но и после клинической смерти, которую во время развязки трагедии в «Норд-Осте» пережила я, можно вернуться. Можно получить второй шанс прожить свою жизнь, сделать это лучше, чем прежде.

Сейчас я горюю, я в трауре вместе со всей страной. Но я уверена, что мы выстоим.

«Я потушила свои загоревшиеся волосы, зажмурила глаза»

Надежда Соседова, пережила теракт в Санкт-Петербургском метро в 2017 году

— Я узнала о произошедшем в «Крокусе» только в воскресенье. Сейчас нахожусь в Индии. В таком месте, где связи и интернета практически нет. И вот в воскресенье подруга раздала сеть, я подключилась, и сразу миллион сообщений посыпалось от знакомых: «Где ты? Как ты?» И, конечно, новости о теракте.

Уехала я на два месяца в Индию по совету врача, в терапевтических целях. Недавно у меня погиб близкий родственник, из-за чего развилась депрессия, и я ее стараюсь лечить. Я сама — профессиональный психолог и понимаю, насколько важно не запускать проблему.

Поездка не прошла даром: посещение святых мест, общение с людьми, представляющими совершенно иную, древнюю и богатую культуру, океанское побережье. Я сюда приехала обессиленная. Выручали только антидепрессанты. Теперь же мое состояние намного улучшилось.

Среда, в которой мы сейчас живем в России, очень напряженная. Сначала ковид, потом СВО. У многих тревожно-депрессивное расстройство. Особенно много молодежи ко мне на консультации в последнее время приходило. Тревога у ребят зашкаливает. Их сажают на препараты, но этого недостаточно.

Здесь важно понять, что обретать устойчивость, укреплять эго, растить свою личность — все это придется делать самому, не дожидаясь, что само по себе все наладится. Не наладится. Еще нужно учить детей и взрослых тому, как вести себя и во время землетрясения, и во время теракта. Я пережила и то и другое.

В первом случае действовала неверно: подошла к окну с ребенком, вышла на лестничный пролет (а где-нибудь в Японии даже маленькие дети знают, что надо встать в проем несущей стены). А вот во втором случае — во время взрыва в метро, произошедшем в апреле 2017 года в Санкт-Петербурге, — я действовала правильно.

Взрыв произошел в моем вагоне, когда поезд двигался. Тогда я потушила свои загоревшиеся волосы, зажмурила глаза и что было сил держалась за поручни, пока состав не остановился, чтобы не упасть и не быть задавленной другими пассажирами.

Началась паника. Люди побежали в одну сторону, устроили давку, а я пошла в противоположную от них часть вагона. Поезд стоял на станции. Я разбила окно, и люди, находившиеся на платформе, вытащили меня наружу.

Из метро меня доставили в больницу. Мне не хотелось там находиться, но врачи убедили меня не спешить домой, опасаясь сильной реакции организма на пережитый шок — она может быть отсроченной.

Со мной работали отличные специалисты — завотделением неврозов Евгений Сергеевич и психотерапевт Наталья Князева. Они помогли эмоционально проработать воспоминания, которые как-то незаметно были вытеснены мною в глубину. После этого я чувствовала себя лучше.

Другие врачи обследовали меня на возможные скрытые повреждения — это тоже очень важно сделать тем, кто считает, будто отделался царапинами.

Рекомендую всем пострадавшим в «Крокусе» пройти не только экстренную, но и дальнейшую долгосрочную реабилитацию.

Не нужно строить из себя некоего неуязвимого героя. Я сразу понимала, что пережитое мною потрясение от взрыва в метро, на перегоне между «Сенной площадью» и «Технологическим институтом», может изменить меня, мою жизнь. И в этом нет ничего, что можно было бы назвать спорным или индивидуальным. Если человек сломает ногу и она неправильно срастется, то он будет хромым. С психикой ситуация аналогичная, только сложнее.

Родные, друзья и волонтеры часто заваливают пострадавших вопросами: «Чем помочь? Чего бы тебе хотелось?» — за этим часто стоят попытки снять свою тревогу и напряжение или удовлетворить любопытство, а не желание помочь. Если реально хочется помочь, то лучше самому предлагать какие-то понятные вещи: одеть, накормить, отвезти и так далее.

Я помню, как мне позвонила знакомая, с которой мы вместе учились. Она не стала расспрашивать о том, как у меня дела, а предложила зайти к ней в косметический салон. Это было актуально, ведь у меня обгорели волосы.

Можно помочь тем, что сделаешь уроки с ребенком, погуляешь с собакой, решишь какие-то другие бытовые проблемы. В этом будет не пафосное, но искреннее проявление любви и заботы.