«Прятали бутылки от матери» Дети алкоголиков в России создают группы, чтобы помочь друг другу. Какие ужасы они пережили?

В России взрослые дети алкоголиков создают группы взаимопомощи. К ним присоединяются те, для кого болезнь отцов, матерей и опекунов стала не просто проблемой, я тяжелой психологической травмой, ничего не оставившей от их детства. Они помнят, как родители забывали их в детских садах, спали пьяными в сугробах, били их и просто исчезали из жизни, а они сами попадали в детдома. Для таких молодых людей есть отдельный термин: ВДА — взрослые дети алкоголиков. Как они преодолевают свое прошлое и пытаются простить своих родителей — в материале «Ленты.ру».

«Период запоев начался потом и у меня»

Дарья:

Мой папа выпивал. Когда я была маленькая, то сначала этого не понимала. В детском садике стала что-то подозревать, потому что он все время приходил за мной навеселе. Мне становилось за него стыдно, потому что от него пахло алкоголем. Однажды он и вовсе забыл меня забрать, и мне пришлось все это время просидеть с воспитательницей.

Потом мама с папой развелись, и мы переехали к бабушке. Все было хорошо некоторое время, но потом я стала замечать, что бабушка в Новый год не то чтобы просто выпьет, а именно лежит почти без сознания. Потом я могла прийти из школы и не попасть домой, потому что бабушка не открывала дверь. Тогда сидела у соседей и ждала. Бабушка могла просто пойти по дороге в нетрезвом состоянии и упасть в сугроб, лежать там. Ей помогали незнакомые люди, приводили ее домой, за что я им очень благодарна, помню все имена до сих пор. Все это вызывало у меня дикий стресс.

После этого пить стал дедушка. Он очень сильно переживал. Мама довольно часто пропадала из дома — могла не появляться долгое время, я названивала ей, боялась, что с ней что-то случилось, потому что телефон был выключен.

Наступил такой момент, что и мама очень сильно пила. Я пыталась не выпускать ее в магазин, были скандалы и драки. Она допивалась уже до того, что попадала в больницу. У нее даже была клиническая смерть.

А потом все вдруг резко изменилось. Я стала наблюдать за ней и вижу, что она начала ходить в группу анонимных алкоголиков, читает какую-то книгу. Сейчас она полностью трезвая.

Самое страшное, что период запоев потом начался и у меня. Чтобы общаться с одноклассниками, мне нужен был алкоголь, потому что я даже сейчас при общении с людьми испытываю дикий дискомфорт, а тогда тем более. И я стала воспринимать алкоголь как друга. В один момент я поняла, что скоро уже могу умереть, чувствовала себя так же, как мама в таких ситуациях. Я пыталась открывать книгу, которую читала мама, но закрывала ее на первых же словах: «Вы осознали, что у вас есть проблема». А дальше все идет про Бога. Думала, что это какая-то секта.

Потом нашла женщину в интернете, которая была готова провести меня по 12 шагам анонимных алкоголиков, и увидела еще, что есть группы для взрослых детей алкоголиков. Меня удивило, что с этой женщиной у нас оказалась ровно одна и та же ситуация с родителями, хотя разница в возрасте довольно большая. И мы с ней каждый четверг читали книгу алкоголиков и проходили шаги. Так я дошла до конца программы. А затем посещала еще совместную группу, где мы созванивались с другими людьми и читали «желтую тетрадь». У нас было много людей в группе, у которых родители вообще не употребляли алкоголь, но они выросли в дисфункциональной семье, где их били и унижали.

Во время прохождения программы ты сначала обижаешься на родителей, а потом начинаешь их принимать и любить. Ты начинаешь осознавать, что они любили тебя таким, какой ты есть, и любили как могли.

Это стало помогать мне и в жизни. Люди часто злоупотребляли моим доверием, угодливостью, я не умела говорить нет. Но стала учиться отстаивать свои границы.

Сейчас мы с мамой очень близки. Мы говорим обо всех проблемах, я теперь понимаю, почему она так раньше поступала и почему так поступали бабушка с дедушкой. Они стали такими не по своей воле.

«Cтала выбираться из этого болота»

Марина:

Из родительского дома я сбежала в 19 лет. Вернее, окончила училище и очень быстро съехала, так мне хотелось вырваться. Порой у меня возникало там чувство, что меня никто не любит. Папа был алкоголиком, а мама довольно деспотичной, хоть сама и не пила. Брат тоже потом стал зависим от спиртного. И я всегда во всех своих проблемах винила маму: думала, что, вот, сбегу — и у меня будет нормальная семья, муж не будет алкоголиком.

И вроде создала семью, все хорошо. Муж трудоголик, дети есть, а на душе нет счастья и удовлетворения. И пошли у нас скандалы с мужем, я его стала обвинять. То есть, по сути, стала искать кого-то, кто виноват, что мне плохо. А потом пошла на тренинги к психологу, и после них у меня стали слезы градом катиться. Муж у виска пальцем крутил, мол, с ума сошла. А у меня как будто бы из души стала вылезать колючая проволока. Это было начало моего пути по преодолению обид.

У меня двое детей — старший сын и дочка. У сына начался подростковый период, а я на это как-то глаза закрывала, типа все у нас хорошо. О чувствах ведь у меня в семье не принято было говорить, да и мой супруг достаточно закрытый человек.

Так вышло, что сын уехал в другой город на учебу и там стал наркозависимым. А я думала, вот, я убежала из такой семьи, все закончилось, а тут такая ситуация. Я сначала не хотела это признавать, пыталась закрыться от этой проблемы.

Тогда я начала действовать. Приехали с мужем к сыну и забрали его в больницу. И уже там мне сказали, что родителям тоже нужно проходить программу от зависимости. Я пошла на нее ради сына, стала выбираться из этого болота. После программы действительно стало легче, я научилась работать со своими чувствами и очень благодарна своему спонсору Юле, которая пошагово вела меня.

Сначала я участвовала в группе анонимных алкоголиков, а потом уже в ВДА. Первое время было, конечно, страшно созваниваться со всеми, говорить о своих чувствах, о том, что ты думаешь. Но потом это стало уходить. Я ведь даже сейчас работаю учителем в школе, уже не боюсь выступать перед большим количеством людей.

И я перестала обвинять во всем маму, даже собралась однажды с силами и сказала ей теплые слова по телефону. Просто поблагодарила ее за все. Хотя любовь мне, наверное, до конца еще трудно принять. Дети вот говорят в школе, что они меня любят, а я боюсь в это верить.

А папа... папа всегда мне казался хорошим человеком, ведь он работал: выпьет вечером, а утром уже идет на работу. Он ни разу не прогуливал. Придет домой, мама его ругает, а он в огород — и ходит по нему с бутылкой. За вечер все выпивал и пьянел. Но он никогда не поднимал на нас руку. Я сама к алкоголю очень плохо отношусь, хотя в молодости и у меня было желание напиться, а вот брат, увы, спился.

«Я поняла, что это крах»

Алена:

В группу ВДА я обратилась уже в тот момент, когда эмоционально чувствовала себя на дне. Я работала на фрилансе и в последнее время стала часто замечать, что могу открыть компьютер и просидеть в нем целый день, смотря какое-нибудь видео. Спустя годы терапии и поддержки я понимаю, что тогда относилась к себе с таким принуждением, с каким ко мне относились в детстве. Меня воспринимали как ребенка-функцию, который мог убраться в доме, помыть полы и приготовить еду. Заинтересованности в моем эмоциональном состоянии как таковой не было.

Именно поэтому я долгое время боролась с тем, чтобы делать сначала то, что нужно мне, а не тут же бежать и помогать другим. Получилось так, что я довела себя до эмоционального истощения. Целый месяц я просидела над одним заказом, почти ничего не смогла сделать, и тогда мой клиент попросил вернуть предоплату.

Я стала искать выход, смотрела видео на YouTube. Нашла там лекцию какого-то психиатра или нарколога, и он сказал, что такое состояние — это тоже своего рода зависимость. Я хотела найти группы, сначала наткнулась на анонимных алкоголиков, а потом уже поняла, что мне нужна именно группа ВДА. И я пришла на встречу в день рождения группы, там выступала девушка из Екатеринбурга, которая была на восьмом шаге. Как выяснилось, многие участники группы в свое время столкнулись с пренебрежением, непониманием и равнодушием со стороны родителей-алкоголиков или просто выросли в дисфункциональной семье. Многие из их историй были похожи на мою, на кого-то жизнь в такой обстановке повлияла даже еще сильнее.

Вообще ВДА — это одновременно и духовная, и психологическая программа. Люди признают, что они не справляются самостоятельно, и приходят туда. Они отчасти передают контроль над своим состоянием чему-то высшему — Богу. По программе я так же работала с наставником (спонсором), который следит за твоим путем выздоровления и спасения. Но я не прошла все шаги до конца, в какой-то момент поняла, что этот момент для меня не самый действенный. Сейчас уже все наладилось, но я все равно понимаю, что иногда сама же и саботирую свое состояние.

C мамой после программы отношения улучшились — я просто стала лучше отстаивать свои границы и знаю, что она все равно меня любит.

«Cоседи услышали детские крики и вызвали полицию»

Екатерина:

Я выросла в детском доме — жила там с 5 до 18 лет. До этого особо ничего не помню о жизни с родителями, но они выпивали. Отца уже больше нет в живых. Я даже не знаю, что точно послужило причиной алкоголизма. А забрали меня и остальных детей (нас было восемь человек) из-за того, что соседи услышали детские крики и вызвали полицию. И я даже не знаю точно, что происходило, вроде как мои родители слишком плохо обращались с кем-то из детей.

Группы ВДА мне порекомендовал человек, с которым мы хорошо общались. Он не состоял в них, но часто слышал о том, что это помогает людям. Что мне понравилось — формат общения в группе может быть как вживую, так и онлайн.

У нас встречи проходили онлайн, собирались человек десять. Обычно желающих больше, но они постепенно отпадают, и к концу остается уже небольшое количество. Либо на первых встречах уже решается, какой основной костяк людей останется, потому что мы все же раскрываем там свои личные персональные данные. Чаще всего мы собирались раз в неделю, на полтора часа.

Когда я только попала в группу, то поняла, что чувства, которые испытывают многие дети ВДА, схожи с моими. Я имею в виду чрезмерный контроль над всем, что происходит, безмерное чувство вины. В целом я не скажу, что двинулась сильно далеко. Не прошла и двух шагов, можно сказать, что остановилась на первом.

Но даже эта практика помогла мне лучше работать над своими чувствами. Теперь я их четко замечаю и проговариваю. У нас была такая тактика на собраниях — говорить, что ты чувствуешь и почему. Да и в целом, когда ты делишься своей историей и слышишь, что говорят другие, тебя это успокаивает, и ты понимаешь, что с тобой все нормально.

Я думаю, что детский опыт повлиял на меня довольно сильно: мне сейчас 27 лет, я люблю детей и работаю педагогом, но боюсь их заводить. Все время ищу причины, чтобы пока не строить семью. Конечно, на меня больше повлиял детский дом, сама его система. После детдома меня просто выбросили на волю, а базовых навыков по выживанию не было. К людям была сначала сильная агрессия и большое чувство вины почти за каждое действие.

У меня был такой подростковый период, когда я довольно много пила, и меня отрезвила одна фраза от воспитательницы в детдоме:

И тогда у меня сразу появился блок в голове: нет, я не хочу, чтобы произошло что-то подобное. Причем я изначально была послушной девочкой, а тут меня понесло во все тяжкие. И я сразу скажу, что такие грубые фразы работают далеко не со всеми, но со мной это сработало. До сих пор иногда вспоминаю эту фразу.

Сейчас меня пугают, например, пьяные люди в автобусах или метро. От них дурно пахнет, порой это доводит просто до мурашек. А сама я практически не пью, только если иногда на каких-то праздниках. Максимум один бокал легкого алкоголя. Я очень боюсь, что это приведет к патологии, как у родителей, поэтому не злоупотребляю. Есть много других способов расслабиться.

«Я притащила модель поведения своих родителей»

Ангелина:

Папа был зависимым с самого моего детства. Поначалу родители тщательно это скрывали, потом все стало всплывать наружу. А так я знаю, что поначалу мама даже бежала его встречать с работы, чтобы он не напился по пути домой. Но он умудрялся и там выпить — прятал в карманах чекушку.

Произошло так, что родители замкнулись на этой проблеме, и я пыталась как-то справиться с их ссорами, вмешаться, разнять их во время драк, разговаривала с отцом. Но в какой-то момент папа стал уже пить открыто, не скрывая.

Моя мама ничего не могла сделать с алкоголизмом папы. Она была с ним в созависимости, и это продолжалось довольно долго. Она больше занималась не мной, а отношениями и их спасением. Из-за этого мне рано пришлось взять на себя ответственность, повзрослеть. В 11 лет я уже понимала, что в семье происходит что-то не то.

Родители были эмоционально нестабильными. Трезвый и пьяный папа — это два разных человека. Да и мама могла просто на меня кричать, потому что все время варилась в своих проблемах. А я из-за этого всего выросла очень хорошим переговорщиком и довольно тонко угадываю настроение людей. Еще и в школе травили, но родителям я ничего не могла рассказать из-за их проблем.

Все-таки мне кажется, что этим действием я спасла себя и маму. Она сейчас оклемалась, у нее другие хорошие отношения, и она наконец-то счастлива.

Мой детский опыт перешел и в отношения с другими людьми. Как и в первом шаге, я очень боюсь властных фигур, агрессии. Когда кто-то кричит, я просто цепенею. Но я долго работала над этим в том числе в психотерапии и самотерапии, и теперь все стало лучше. Не до конца, конечно, но иррациональный страх порой все равно берет надо мной верх.

В свои романтические отношения я притащила модель поведения своих родителей — цеплялась за каждого, кто хоть как-то мог дать мне чувство любви, которого у меня не было в детстве.

У меня были моменты, когда я и сама скатывалась в алкоголизм. Однажды я поехала в первое путешествие по Европе и обнаружила себя пьяной в Греции на пляже. Шла по берегу и просто постоянно думала о том, чтобы выпить, потому что мне было плохо именно морально.

Когда я пила, то становилась сносной для общества. Именно в тот момент я поняла своего отца, почему он пил. Как только я вернулась домой, то сразу же обратилась за помощью, и зависимость ушла.

К группам ВДА я обратилась, когда у меня стало нарастать огромное количество проблем. Мои триггеры сказывались на отношениях, а я очень хотела их сберечь и поэтому стала разбираться в том, что происходит. Я стала спрашивать у знакомых, что может мне помочь, да и сама много читала по теме, потому что интересуюсь психологией.

В итоге нашла сайт московской группы ВДА и стала читать специальную тетрадь. Поняла, что многие мои проблемы связаны именно с зависимостью родителей. Многие вещи были узнаваемы — например, седьмой шаг про чувство вины.

Я не прошла всю программу до конца, ушла где-то на третьем этапе. В какой-то момент стало тяжело там находиться, потому что все хотели высказаться, и порой не оставалось времени, чтобы сказать что-то самой. А вот онлайн-встречи мне понравились больше, потому что каждому давали три минуты на то, чтобы все сказать, и другие потом комментировали его ситуацию. Часто я чувствовала, что эти ответы идут из глубины души.

В определенный момент программа ВДА даже стала мне вредить тем, что я начала все больше и больше закапываться в глубину своей проблемы. И я в ней тонула, словно в цунами, но легче мне не становилось.

Когда я пошла на терапию, то там стала дозировать свою проблему, разбираться с ней. Потихонечку стало отпускать. Но я не жалею, что изначально пошла на программу ВДА.

«Не хотят признавать, что это была не любовь»

Ирина Швецова, психоаналитический терапевт, психолог сервиса «Ясно»:

Родитель в дисфункциональной семье чаще всего недоступен ребенку, потому что родитель-алкоголик — это психически, эмоционально несуществующий родитель. Любовь — это базовое чувство, такое же необходимое младенцу для выживания, как еда, вода и сон. Но что может дать зависимый, холодный, ненадежный, агрессивный родитель? Чтобы выжить, ребенок вынужден называть и считать любовью деструктивное отношение к себе, что, безусловно, негативно скажется в его взрослом возрасте. В терапии такие пациенты могут задаваться вопросом: «Значит, меня не любили?» Да, здоровой любовью не любили. Это не есть любовь, когда бьют, унижают и мучают.

И признать это невероятно больно, но нужно. Психика ребенка не способна выдержать это осознание, но взрослый человек способен отгоревать прошлое и обнаружить, что так не выглядит здоровая любовь. Это то, с чем мы можем работать в терапии.

Сложность в том, что, поскольку ничего другого в детстве не было, созависимые дети крепко держатся за конструкции психики, которые их поддерживали когда-то. Именно от них можно услышать фразу: «У меня было хорошее детство, но отец немного пил. Как во всех семьях».

Во взрослом возрасте ВДА стремятся строить созависимые отношения, тем самым воспроизводя старую семейную модель в своей жизни. Мы ведь так устроены, что чувствуем себя как дома с теми людьми, в чьем обществе возрождаются наши старые модели поведения, даже если они очень деструктивные и приносят много боли.

Думаю, тот, кто работает с алкоголиками и с ВДА, знаком с ощущением застывания собственного мышления — возможно, это эффект проективной идентификации. Именно это пытается транслировать нам ребенок, выросший рядом с с родителем-алкоголиком, это его способ чувствовать себя субъектом.

Я много раз замечала в работе, что дети, выросшие в таких семьях, очень чувствительны к состоянию психотерапевта. Они раньше тебя могут обнаружить твои собственные переживания, чувства, которыми ты был озадачен за пределами кабинета. Это все идет из семьи, где надо было постоянно находиться в напряжении и определять, в каком настроении находится родитель.

Дисфункциональные семьи — это не только те, где была алкогольная или наркотическая зависимость, это в целом нездоровая атмосфера, где ваши эмоциональные потребности не встречали отклика.

Дети в таких семьях могут иметь схожие проблемы во взаимоотношениях с людьми, не получать отклика на свои чувства. Они привыкли к дефициту любви и почти полному отсутствию должного внимания и заботы. И поэтому стремятся получить ее во что бы то ни стало, однако глубоко внутри они считают, что совершенно этого не заслужили. На какие виды «ущербности» они будут откликаться во взрослых отношениях, зависит от их прошлого.

Их может тянуть к людям, которые отягощены проблемами, требующими разрешения непременно с их помощью, или же они ввязываются в запутанные, неопределенные и эмоционально болезненные ситуации, которые не позволяют сосредоточиться на собственной жизни. Может быть, и вовсе пытаются строить отношения с партнерами, которые эмоционально недоступны. А одно из главных проявлений эмоциональной недоступности, как мы знаем, — это наличие зависимости.