Два масштабных теракта произошли вечером 23 июня в Дагестане.
В Махачкале и Дербенте боевики атаковали православный храм, синагогу и пост ДПС. Среди нападавших, оказавших ожесточенное сопротивление и убивших 15 полицейских, были родственники высокопоставленного чиновника. В результате терактов также погибли священник, который мог быть целью номер один для террористов, охранник храма и другие мирные жители, число которых точно неизвестно. О том, кто может стоять за атакой, почему дети чиновников становятся террористами и как защитить российские города, «Лента.ру» поговорила со старшим научным сотрудником Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО историком и исламоведом Ахметом Ярлыкаповым.
«Лента.ру»: Сейчас мы понимаем, что теракт в Дагестане — дело рук местных жителей. Однако насколько самостоятельно они действовали и кто мог стоять за ними?
Ахмет Ярлыкапов: Судя по почерку, которым было написано послание [на атакованных религиозных строениях], это очень похоже на то, как проводят теракты представители «Исламского государства» (ИГИЛ, ИГ, запрещенная в России террористическая организация — прим. «Ленты.ру»). Однако остается много вопросов, так как в этот раз не было заметно мишуры, связанной с этой организацией: черных повязок с надписями и так далее. Возможно, они уже отказались от всего этого. Пока никто не взял на себя ответственность за атаку, поэтому нужно подождать и посмотреть, что произойдет.
Я изучаю состав тех, кто был уничтожен в результате этой атаки. Это хорошо согласуется с тенденциями, которые мы отмечали еще несколько лет назад, когда анализировали, сколько людей были завербованы в ИГИЛ в Дагестане. В 2016 году мы выяснили:
Мне кажется, эта атака идеологически связана с ИГИЛ. Однако как это происходило организационно — не совсем понятно, потому что мы не знаем, что происходит с сетями ИГИЛ сейчас.
Но, судя по тому, что произошло в Дагестане, они потихоньку работают и вербуют сторонников. Я подозреваю, что нет прямой связи с условным центром ИГИЛ, потому что у них вообще нет центров. Это усложняет ситуацию.
Связаны ли эти события с предыдущими трагическими событиями в Дагестане, например, с погромом в аэропорту Махачкалы?
Не вижу ничего общего, потому что погром в аэропорту был напрямую связан с палестино-израильским конфликтом. Это очень четко было видно, там активизировались антиизраильские протесты и так далее, то есть исламистский след не прослеживался.
Если говорить о составе тех, кто штурмовал аэропорт, то большинство из них не соответствовало определенным критериям. Это были другие люди, которые совершили другие действия, и их было больше, чем обычно.
Исламистские и джихадистские сети не смогут сейчас собрать такую толпу. То есть это была другая накачка и использование антиизраильских настроений, которые были очень сильны.
Значит, в этот раз конфликт в секторе Газа не был главной причиной?
Он как бы стал фоном, не был основным триггером. Да и в целом здесь не было явного триггера. Это скорее проявление общей враждебности к иудеям и христианам, характерной для идеологии ИГИЛ. В прошлый раз толпа не стала разрушать синагоги, а отправилась искать людей, прибывших из Израиля. Поэтому мне кажется, что это события разного порядка.
Можно ли предположить, что за событиями в Дагестане и терактом в «Крокус Сити Холле» стоят одни и те же люди или организации?
Трудно сказать наверняка. Есть некоторые тревожные совпадения.
В воскресенье произошло сразу несколько событий: обстрел Крыма и активизация ячейки в Дагестане. Однако это может быть просто совпадением.
Очевидно, что эта вылазка тщательно готовилась. Она не могла произойти спонтанно, так как была проведена одновременно сразу в нескольких локациях в Дербенте и Махачкале. Все это не похоже на то, что люди просто получили сигнал и сразу же начали действовать. Скорее всего, подготовка к этой операции занимала продолжительное время.
Могли ли они сами это сделать? Да, вполне могли. Судя по составу участников, они неглупые люди и могли скоординировать свои действия.
Состав участников, способ проведения операции и другие факторы соответствуют тем тенденциям, которые наблюдались до этого. В любом случае это внутренняя ситуация, с которой нужно очень серьезно работать. Эти тенденции не новы, они давно фиксируются исследователями.
Как вы считаете, каковы были цели террористов? Чего они пытались достичь?
Любой теракт направлен на то, чтобы посеять ужас и напомнить о себе. Также целью может быть дестабилизация ситуации. Я не думаю, что у террористов были какие-то конкретные требования. Они не захватывали заложников. Возможно, им не дали этого сделать. Однако из того, что известно, можно сделать вывод, что основной целью было вселить в людей страх.
Несколько лет назад наблюдался всплеск суицидального терроризма, когда террористки-смертницы устраивали взрывы в местах скопления людей. Однако сейчас стратегия террористов изменилась: они применяют стрелковое оружие, как это произошло в «Крокусе» и Дагестане. Почему террористы меняют свою тактику?
Возможно, это связано с хорошей адаптивностью их сетей. Вероятно, они тоже меняются, и то, что раньше было эффективным, теперь становится неактуальным.
Террористические ячейки становятся все более автономными, и внутри них происходят какие-то перемены. Это отражается и на их тактике.
Насколько сильна террористическая сеть в Дагестане и за его пределами?
К сожалению, она способна на такие серьезные действия. Мы с вами видели вспышки активности в Карачаево-Черкесии, где также нападали на силовиков. Методы атак были схожими: без лишних деталей, без повязок и прочего.
Вылазки были направлены в основном на силовиков. Это была попытка показать свое присутствие, дестабилизировать ситуацию.
В Дагестане идеология «Исламского государства» проявилась особенно ярко. Объектами нападений стали церковь и синагога, а день, когда были совершены атаки, — христианский праздник. Все это еще раз подчеркивает идеологическую направленность нападений.
По вашим оценкам, много ли в Дагестане спящих террористических ячеек?
Особенно тревожно то, что эти ячейки изменили стратегию вербовки. Теперь они активно работают с представителями среднего класса, у которых нет серьезных проблем с жизнью и благосостоянием. Это позволяет им убеждать людей в необходимости протеста и участия в террористической деятельности.
Вы говорите, что вербовщики в основном нацелены на средний класс. Однако традиционно считается, что основными факторами радикализации молодежи являются бедность, безработица. Почему в Дагестане ситуация отличается?
Мы уже давно наблюдаем тенденцию, связанную с работой вербовщиков среди представителей среднего класса. Я считаю, что причины этого явления нужно искать в общей ситуации на Северном Кавказе, а не только в Дагестане.
В целом ситуация на Северном Кавказе, включая Дагестан, может быть охарактеризована как нездоровая. С этим нужно что-то делать, это требует внимания. Вероятно, причина в том, что люди сталкиваются с проблемами, такими как «стеклянный потолок», когда они не могут продвигаться дальше в своей карьере, когда достигают определенного предела, а также с проблемами коррупции и так далее. Все эти факторы, объединяясь, создают условия, при которых активизируются люди, казалось бы, вполне благополучные.
Вы упоминали, что несколько лет назад заметили тенденцию к радикализации молодежи. Интересовался ли кто-то из правоохранительных органов вашей работой, пытались ли чиновники решать эти проблемы?
Как ученый я публикую результаты своей работы. Были доклады и презентации, все в публичном доступе. Я очень надеюсь, что будут сделаны какие-то выводы, потому что, к сожалению, насколько мне известно, эта ситуация не рассматривается серьезно, я не вижу значительных изменений.
Как предотвратить подобные происшествия в будущем?
К сожалению, необходимы кардинальные меры. Прежде всего нужно провести глубокий анализ ситуации. Это требует изучения социологических данных, проведения фокус-групп с местными бизнесменами и представителями среднего класса. Важно понять, что именно не так в обществе, что вызывает недовольство.
Я не социолог, а этнограф, но даже при проведении своих фокус-групп я замечал, что люди часто говорят о социальной несправедливости, о «стеклянном потолке». Все это требует серьезного анализа, и только после этого можно приступать к преобразованиям и реформам, что-то делать с коррупцией и так далее.
В Дагестане существует множество проблем. Огромная республика с населением три миллиона человек на небольшой территории сталкивается с различными вызовами. Это требует решения, игнорирование проблем может привести к трагедиям, подобным этой.
Как показывает ваше исследование, большинство радикалов, многие завербованные ИГИЛ — это дети чиновников и полицейских. Можно ли эффективно противостоять экстремистам без полного отстранения от власти тех, чьи дети стали экстремистами?
Есть тенденция к тому, что эти люди более подвержены пропаганде ИГИЛ. Мы видим это на примере последнего инцидента с детьми главы района, у которых есть успешный бизнес. Удивительно видеть их с автоматами, направленными на полицейских.
Но не все дети чиновников и полицейских, не все люди, связанные с властью, становятся экстремистами. Важно помнить, что в обществе гораздо больше здоровых сил.
Есть ли в других регионах России риск радикализации молодежи, как в Дагестане?
Дагестан — сложный регион, он значительно больше Ингушетии, где проживают примерно 400-500 тысяч человек. В Дагестане живут представители многих этнических групп, что еще усложняет ситуацию.
Экономические проблемы усугубляются борьбой за ресурсы между различными этническими группами, возглавляемыми кланами. Кроме того, в республике высокий уровень исламизации, что также влияет на ситуацию. Сочетание всех этих факторов делает Дагестан передовым регионом в этом плане [риска радикализации].