«Люди находятся в шоковом состоянии» Как живет Курск, ставший прифронтовым городом?

Более трех месяцев прошло с тех пор, как ВСУ вторглись на территорию Курской области, Суджа оказалась в оккупации, а Курск стал прифронтовым городом. Сто с лишним тысяч беженцев были вынуждены спасаться от наступления, многие из них оказались в областном центре — в пунктах временного размещения или у родственников. Как вторжение украинских войск изменило Курск, «Лента.ру» узнала у местных жителей.

«Слышим звук мопеда. Голову поднимаем — дрон летает»

Александр, заместитель директора спортивной школы:

Встретился я недавно с одним белгородцем в Курске. В этот момент включилась сирена. Он раз — и заметался. Я на него смотрю с удивлением. А он говорит: ты знаешь, у нас в Белгороде все прячутся, все до одного, а у вас в Курске народ непуганый. То есть разница ощутимая — Курск и Белгород.

Так же, как он, удивляюсь и я, когда, например, приезжаю в Москву. Там всем глубоко фиолетово: идет *****, не идет *****. Она где-то там, далеко, о ней никто не думает и никто не знает. Ну, что-то там по телевизору сказали.

Здесь, в Курске, большей части народа на самом деле тоже безразлично. Да, на окраине Курской области идет *****, об этом бабушки на лавочках разговаривают, и в целом в городе разговоры об этом заходят — мол, могло быть так, могло быть этак. Но глобально, я считаю, все же ничего особо не поменялось, город как жил, так и живет.

Дрон, кстати, был самолетного типа. Не просто птичка, а действительно большой. В общем, страшновато стало.

Еще раз выехали мы на Сейм в другое место с палаткой на ночь. Если мы за ту ночь поспали часа два урывками за все время, то хорошо. Недалеко от нас начали запускать наши дроны. Буквально каждые пять минут они взлетали и летели в одном и том же направлении. И взлетали один за одним, один за одним.

Было жутко. Представь: ночь, ты не понимаешь — наш это дрон, чужой? Как его идентифицировать? Просто над головой что-то жужжит. Мы притаились, свет погасили. Через какое-то время начали выглядывать. Но было темно, ничего не видно: просто взлетел и дальше пошел вверх. Один дрон прямо над головой у нас прошел. Сколько их всего было, тяжело сказать, но взлетали они всю ночь.

Во второй половине августа ездил я в приграничье — Любимовка, не доезжая Большого Солдатского. Вот там, конечно, атмосфера так себе. Знакомый попросил помочь, ему нужно было переехать. Он всю семью перевозил в Железногорск. Начиная от суджанского кольца, я бы так сказал, начинается зона отчуждения. Повернул [в сторону Суджи] и понимаешь, что слева-справа окопы, колючая проволока, доты, люди работают, укрепления строятся на два наката, огромными бревнами. Дальше проезжаешь, понимаешь, что где-то танки стоят.

Заезжаешь в деревню, попутчики говорят: ребят, вы здесь поаккуратнее, тут «птички» летают (то есть дроны). Там я, конечно, жути натерпелся. Когда едешь, один глаз смотрит на дорогу, а второй — в небо, думаешь, как бы косоглазие не поймать. А мне еще говорят: ты так не переживай, они ведь и сзади летают. Как сзади? Ну, они, говорят, не только спереди могут подойти, но и сзади. Так и едешь. У меня одно зеркало в машине было настроено вверх.

Я сейчас время от времени катаюсь с гуманитарной помощью. Люди рассказывают разные истории. Не все люди у нас порядочные. Я тоже с одним ехал, в Курске уже, куда он перебрался. Они живут прямо на границе Сумской области. Вот, грубо говоря, их огород, а дальше уже Украина. Он мне рассказывает, что в Курск вообще в первый раз приехал во время эвакуации. Зачем, говорит, нам сюда ехать за сто с лишним километров? По его словам, раньше они ездили в расположенные неподалеку Сумы — «купить покушать, одеться, обуться». Он с такой злостью мне рассказывал, что раньше они «жили хорошо, пока все это не затеяли русские». На самом деле такие люди здесь — настоящие хохлы. Им только позвони, они тут все сдадут.

Они разговаривают даже по-украински. Несколько раз у него украинские выражения проскальзывали. А друг его, который больше молчал, вообще если и говорил, то только по-хохлятски, по-русски ничего. Это прямо такие товарищи, что хоть бери да куда-нибудь в ФСБ звони. Думаю, блин, на фига себе тут у нас ходят... У меня возникло стойкое ощущение, что они болеют совсем за другую команду.

Я с СВОшником одним разговаривал, спросил его, как там. Он говорит: «Ты знаешь, не страшно. Привыкаешь уже, обстрел за обстрелом, и ты уже не обращаешь внимания на все это». «Птички», говорит, летают, можно по шесть часов ждать, просто обняв дерево. Она, говорит, тебя точно не засечет, крона мешает. Но дерево в округе одно, поэтому стоишь и ждешь. Потом первая улетела, ее сменила вторая. Так и сидишь, обняв дерево. Пошевелишься — на тебя скинут.

«Нашла глубокие воронки на даче»

Татьяна, врач:

В первое время были очень встревожены, потому что все волновались из-за того, что движение ВСУ продолжится и дальше. Очень все переживали, что захватят атомную станцию в Курчатове, и все это приведет к катастрофе. Распространится радиация, а мы тут близко находимся. Все боялись, что будет второй Чернобыль, а, может, еще и хуже.

Поэтому даже у меня есть люди близкие, знакомые, которые уезжали, когда это случилось. Увозили детей. А некоторые люди даже начали продавать жилье. Уезжали в ближайшие регионы: в Орловскую область, в Воронежскую область и в Москву.

Бесконечно стал включаться сигнал ракетной опасности. Шестого августа и последующие за ним дни сирена ревела без конца. Тревожное состояние было у людей и на работе, постоянно прерывался прием больных, как у меня, например. Мы выходили в коридор и там стояли.

В детских учреждениях детей выводили в коридоры. Рекомендовано было смотреть за детьми, меньше их выпускать на улицу гулять, потому что опасались прилетов беспилотников.

Были прилеты у нас и на Союзную, и в центре, вот на Красной площади дом был поврежден. И остановка. Поэтому люди в очень большом напряжении. Все очень ждут разрешения этой ситуации. В то же время сейчас, спустя какое-то время, как-то немножко адаптировались все-таки.

Очень хорошо работают наши летчики, силы ПВО, — сбивают беспилотники, дай Бог здоровья им. Ну и в плане медицинской работы сейчас все изменилось очень сильно. В первое время [после начала вторжения ВСУ] везли очень много раненых. С 6 августа на протяжении недели наши хирурги работали, как говорится, без сна и не покладая рук. Только через неделю прибыла помощь: приехали врачи из Москвы, Подмосковья, из Питера, наверное. И, естественно, работа больниц была перестроена на другой лад. В том плане, что мирные люди были выписаны. Их даже на долечивание переводили в терапевтические отделения, чтобы освободить места для оказания помощи нашим бойцам и пострадавшим от ВСУ жителям. Ну и пришли работать доктора из Суджи, в том числе в нашу больницу.

Они рассказывали, что 6 августа, когда началось вторжение ВСУ, у них в больнице операция была. Заведующий отделением хирургии оперировал раненого бойца, и тут начался обстрел. Они не поняли, в чем дело, бежали в чем были, потому что никаких оповещений не было.

В общем, приехали они сюда. Размещены в пэвээрах. Люди находятся, конечно, в шоковом состоянии, потому что лишились всего. У них разбомбили и дома, и все их хозяйство. Люди сельские, которые этим живут. Я их глубоко понимаю — сама родом из сельской местности. Для них то, что они вырастили, — это все. И вот сейчас как раз осень, и в хозяйстве резать надо и птицу, и крупный рогатый скот. У них, как они говорят, когда приходят ко мне на лечение, как назло, небывалый урожай в этом году. Все брошено, все оставлено. Говорят, мы не видим будущего пока.

Многие из тех, кто живет в приграничной зоне, получили сертификаты, но это на жилье. А еще будут оценивать, какой ущерб нанесен, какие выплаты предстоят.

Подруга моя в аптеке работает. Говорит, дело доходит до антидепрессантов, потому что многие в шоке. Муж с женой пришли, сказали, что их дом разбомбили полностью. Сына потеряли на СВО. Мать просто глаз не поднимает. Муж ее еще ничего, держится. Такие ситуации.

И люди местные, в Курске, конечно, ощущают на себе прибытие большого числа людей, очень много стало транспорта. Соответственно, воздух, загазованность, все это тоже. Были дни, когда вообще дышать было нечем. Откуда это взялось, не могу сказать. Но гарью пахло. Те, кто страдает хроническими заболеваниями легких, обращались за медицинской помощью с обострениями.

Ну и в магазинах, и на рынках ощущается то, что люди прибыли сюда в большом количестве. Но хочу сказать, что они благодарны. Благодарны за то, что к ним душевно отнеслись. За то, что их обеспечили всем необходимым, поместили хотя и в пэвээрах, но они же проживают там бесплатно. Им дали проездные бесплатные.

Их зарегистрировали, выдают пайки, они получают необходимые продукты. У тех, кто размещен на территории санаториев, вообще бесплатное трехразовое питание. И сами они говорят, что даже не ожидали такого отношения к себе, потому что местное население наше, курское, с большим сочувствием относится к ним. Потому что такое могло случиться с любым. И у нас это могло произойти.

«Осколок попал в крышу здания, и прямо передо мной это все осыпалось»

Нина, медсестра:

Город изменился прямо с первых дней вторжения ВСУ. Началось все с тревожных новостей о том, что у нас в Курске появилось очень много беженцев. Мы это видели своими глазами, переживали. Меня тогда лично попросили помочь в пункте временного проживания, это в общежитии Курского аграрного университета, — помочь с медицинским осмотром детей. Я туда приехала где-то в шесть часов вечера и пробыла там до трех часов ночи.

Туда поехала сразу после работы. Нам нужно было встречать группу приезжающих, там были взрослые с детьми. Моя задача была осматривать детей, оказывать им первую медицинскую помощь, если они в ней нуждались. Это были три автобуса из Суджи. Мы их ждали-ждали, а потом потеряли с ними связь и в конечном итоге не дождались ни одного. Но остальным беженцам, которые добирались самостоятельно, мы оказывали медицинскую помощь и моральную поддержку.

После вторжения ВСУ заметно чаще стали включаться сирены предупреждения о воздушной опасности. И это было очень тяжело, потому что поначалу люди не знали, как реагировать. Страшно, конечно. Кто-то пытался, как нас проинструктировали, отходить подальше от окон, прятаться в ванной или спать в коридорах. Я даже знаю семью, которая стелила себе постель в ванной комнате. Они прямо там сидели подолгу, включали детям мультики, потому что было очень страшно.

Во всех учреждениях — банках, образовательных учреждениях, судах — работа на время объявления ракетной опасности останавливалась. Люди спускались в подвал или какие-то защищенные комнаты. Жизнь замирала.

Был транспортный коллапс. Транспорт останавливался, и пока не объявляли отбой воздушной тревоги, автобусы могли простоять три часа. А людям нужно на работу. На такси взлетает ценник, и не вызовешь такси, потому что людей много, в результате шли на работу и домой пешком, это было очень тяжело.

Но потом как-то этот вопрос решили — во время объявления ракетной опасности разрешили транспорту ездить, ограничивая скорость. Потом уже построили бетонные укрытия на остановках.

Сирены и сейчас включают очень часто, но люди уже не так остро на них реагируют. Например, раньше дети пугались, за них боялись в детских садах, сгоняли в защищенную комнату, спать их оставляли в коридорах, кровати им там ставили, столики обеденные. Сейчас тоже по инструкции так делают, но реакция уже не такая острая.

В целом многие привыкли и уже особо никуда не убегают. По инструкции, конечно, действуют в различных учреждениях. Недавно мы приехали в больницу, прозвучала сирена, там останавливают все медицинские процедуры, больных и сопровождающих выпроваживают из холла в коридор. Но уже такого сильного страха, как раньше, нет. Это уже привычно, это наша обыденная жизнь.

Недавно была интересная история. Я ехала в автобусе, и одна женщина фотографировала наши оборонные заводы. Люди это заметили, и на нее накричали. Все-таки тревожность у всех сейчас повышенная, бдительность повышенная, подозрительность. Пассажиры обострили ситуацию, стали возмущаться, почему она это делает. Она говорит, мол, я просто фотографирую деревья. Ее попросили показать эти фото деревьев. Она сказала: «Это мой личный телефон, я ничего показывать не буду». После этого водитель принял решение закрыть все двери и вызвать полицию, чтобы полицейские приехали и проверили телефон. Для чего вообще она это все фотографирует? Водитель действительно закрыл двери и никого не выпускал. Чем кончилась эта история, мне неизвестно.

Еще у меня в памяти осталось 1 сентября этого года. Мне было очень жалко первоклассников, которые не смогли попасть на линейки в школах. Они такие грустные были. Поначалу у них были дистанционные занятия. Сейчас, конечно, с октября занятия в школах возобновились.

Была ситуация, когда я шла в аптеку мимо старинного здания. Завыла сирена. Мы привыкли к сирене, уже не обращаем на нее внимания. И вдруг прямо передо мной посыпались куски крыши. Осколок попал в крышу здания, и прямо передо мной это все осыпалось. Буквально миллиметраж — чуть ли не на голову. Я, конечно, испугалась очень сильно, и теперь более осторожно хожу после объявления ракетной опасности.

Буквально на следующий день произошло почти то же самое. В центре города прямо передо мной с одного здания осыпалась штукатурка. В стене образовался проем, то есть все-таки попал осколок. Сейчас там реставрация идет.

Когда это все [вторжение ВСУ] началось, мы, конечно, ужасно испугались. Мой сын работает удаленно в IT-компании. Ему даже предлагали за счет работодателя снять квартиру в другом городе. Мне было приятно, что о нем позаботились. Мы обсуждали с ним возможность переезда. В итоге решили понаблюдать за ситуацией. Если ВСУ действительно будут приближаться к Курску, то мы соберемся уезжать. В итоге он сказал своему руководству, что пока откажется от этой возможности, но будет иметь в виду.

«Любой след в небе для них — это след ракеты»

Владимир, сотрудник IT-компании:

Курск за эти несколько месяцев очень сильно изменился — сильнее, чем за три года, которые идет СВО. Я не живу там постоянно, но приезжаю к родителям и по делам один-два раза в месяц. Город до и после вторжения ВСУ — как будто два разных места. Атмосфера стала какой-то нехорошей. Едешь на «Ласточке», и как проезжаешь Орловскую область, начинается: то пара самолетов пролетит, то вертолет, то люди в бронежилетах вдоль путей, то стоишь на какой-нибудь станции вроде Золотухино, ждешь отправления, начинает выть сирена — ну и что делать? Ждешь, смотришь в окно вагона: это облако такое или след от ракеты?

Ко мне как-то на выходные из Курска приезжала мама. Вышла на вокзале, болтаем с ней, замечаю — постоянно куда-то смотрит. Потом — «ой, а что это?» Показывает на небо. Оказалось, увидела белые следы от самолетов и испугалась.

В городе появились бетонные укрытия, окна многих зданий прикрыты мешками с песком. От сирен люди очень устали. Завоет — никто старается внимания не обращать, продолжают своими делами заниматься, гулять, кататься на роликах с детьми. А где-то на горизонте следы выхода ракет ПВО. Выглядит это все дико.

Теперь разрешили еще и дальнобойные ракеты. Если раньше, когда объявляли ракетную опасность, ты думал, что это наверняка где-то в приграничье, то теперь стало тревожнее.

Очень сильно поднялись цены на аренду и продажу квартир, и похоже, что они активно продаются — беженцы покупают жилье по сертификатам [за утраченное имущество]. Цены из-за этого выросли, все пришло в какое-то движение. Мои друзья — семья с двумя маленькими дочерьми — лет пять прожили на одной съемной квартире, и тут их попросили на улицу, потому что продают. Теперь не знают, что делать, потому что цены на аренду — космос, а им надо трешку.

Не могу сказать, что людей в Курске стало меньше, скорее, наоборот. На улицах очень много старых машин. И стало гораздо больше военных пикапов, «буханок», машин скорых с чем-то вроде мангалов на крышах и в защитных сетках, с какими-то символами на борту — то ли тактическими знаками, то ли рунами. В общем, облик города сильно поменялся.

В одном такси орет какое-то патриотическое радио, видимо, оно после начала ***** появилось, там все про СВО, в том числе и песни типа «Не за награды и не за рубли / Жизнью своей рискуем все мы». В другом такси еще громче — радио «Маруся FM» с кальянным рэпчиком и песнями «Я королева драмы, опытная дама». И на обоих станциях в рекламных блоках — предложения идти работать на местный завод с частичной оплатой жилья эвакуированным.

Такая вот примерно атмосфера. В барах пьют, как в последний раз. Патриотические песни слышал даже в крафтовой пивнухе, может, какое-то распоряжение сверху есть?

Когда началось вторжение, некоторые знакомые временно уехали из Курска, но через пару недель вернулись. По факту всего лишь передвинули отпуск на пораньше. Друг, как оказалось, временно «эвакуировался» с женой, которая была на самых последних днях беременности. Представить себе не могу, как они справлялись. Ей вот-вот рожать, а тут вторжение, и разговоры — дойдут до Курска или не дойдут, дойдут до атомки или не дойдут.

Уезжать почти никто не планирует, но вариант такой в голове держат. У кого из родных спрашивал — машины заправлены, документы собраны, у кого-то даже что-то типа тревожного чемоданчика. Но, может быть, просто меня успокаивают так.