«У ВСУ есть перечень тех, кто остался» В оккупированной Судже остаются три тысячи беженцев. Что сейчас происходит в городе?

В августе 2024 года Курская область пережила страшные обстрелы и вторжение ВСУ. Больше всех пострадал город Суджа, который до сих пор удерживается украинскими военными. Несколько тысяч местных жителей не успели спастись и оказались в оккупации. Они живут без связи, электричества, тепла, а из еды у них — только гуманитарная помощь, которую передают украинцы. На подступах к городу идут тяжелые бои. Что происходит в оккупированной Судже — в материале «Ленты.ру».

«Cейчас в Судже находятся около 3000 мирных жителей»

Владимир Синельников, активист:

Мы знаем, что сейчас в Судже находятся около 3000 мирных жителей. Большинство из них проживают в своих домах либо в одном доме с соседями. Те, кто лишился жилья из-за боевых действий, живут в здании, в котором есть жизненно необходимые условия — кроме электричества и всего того комфорта, что у них был. Там сейчас несколько десятков людей.

Планируем сделать небольшой сайт, где можно будет оставить заявку на поиск родственника. Я еще [финально] не консультировался с Роскомнадзором. Там могут быть претензии, что мы занимаемся обработкой персональных данных, а полномочий на это нет. Но думаю, что удастся договориться.

Мы знаем, что счет погибших в Судже идет на десятки — это люди, которые пострадали из-за боевых действий.

Есть массовые случаи мародерства, притом они распространены и там, куда не заходили ВСУ — это Глушковский и Кореневский районы. В соцсетях много сообщений об этом, у меня есть десятки видеозаписей с камер наблюдений в магазинах, домах и на заправках.

В Судже сейчас ничего не работает — электричества нет, отключен газ. Через Суджу проходит газопровод в сторону Западной Европы, он работает исправно, но все бытовые сети отключены.

У военнослужащих ВСУ есть перечень тех, кто остался. Они объезжают их и снабжают гуманитарной помощью. В гуманитарную помощь входят крупы, печенье, несколько бутылок воды. Иногда кладут что-то еще. Бывают консервы. Здесь стоит отметить, что помогают тем, кто не демонстрирует отрицательного отношения. Знаю один пример, когда [военнослужащие] ВСУ пришли в дом, где их назвали захватчиками, те ничего плохого не сказали, ушли, но больше там не появлялись и помощь не предоставляли.

Интернета в Судже тоже нет, единственным источником информации остаются украинские каналы, которые публикуют видео и фото. У волонтеров нет доступа ни в Суджу, ни в Суджанский район. Там ведутся боевые действия, войска ВС РФ находятся на подступе к городу, но пока штурма не начинают.

Значительная часть оставшихся — пенсионеры. Молодежи мало. Некоторые не верили, что все будет настолько серьезно, у некоторых не было возможности уехать, потому что эвакуация не объявлялась. Все происходило сумбурно, в панике бежали все подряд, но некоторые решили ей не поддаваться, остались дома. А потом уже украинские войска перекрыли путь, и они не смогли выехать.

Магазины вскрыли в первые дни вторжения, они больше не работают. Естественно, никаких поставок туда быть не могло, все растащили. Это была крайняя необходимость, людям надо было что-то есть. Украинская комендатура закрывала на это глаза. У меня нет данных, что ВСУ участвовали в разграблении магазинов.

Уцелевших домов в Судже много, но и разрушений тоже. Сложно судить о соотношении разрушенных к уцелевшим, но большая часть в пригодном состоянии. Во многих местах от взрывов и осколков побиты стекла.

С первых дней вторжения в городе появилась военная комендатура. О злоупотреблениях с их стороны особо не слышно. Местные жители в целях безопасности стараются не выходить из дома. Выходят только за дровами или по прямой необходимости. Круг общения ограничен соседями. Некоторые живут семьями в одном доме. Так легче отопить помещение, когда нет электричества и воды.

В городе было деревообрабатывающее производство. Те, кто жил поблизости, взяли оттуда паркетные доски еще летом. Как сейчас решается этот вопрос — не знаю, может быть, пилят деревья. Несмотря на повсеместную газификацию, у многих все равно были запасы дров для бытовых нужд.

Украинская военная администрация предлагает всем заинтересованным выехать в Россию через Белоруссию. Такое предложение не встречает одобрения. Возможно, потому, что многие хотят сохранить имущество, чтобы оно не досталось мародерам.

«Вывозили срочников, по лесам их искали»

Яна Чайкина, волонтер:

Мы уехали из Суджи в первые дни вторжения, когда начался обстрел. ВСУ разнесли центр города. Часа в три ночи начали бить и били до шести или до семи, не прекращая.

Надеялись, что уедем на пару дней максимум. Я возвращалась в Суджу еще весь август, потому что у нас была эвакуационная группа, которую я организовала, вывозили людей. 11 августа войска уже плотно зашли в город, въехать было можно, но дело случая и удачи. Если повезло — проехал, ну а если нет... Мальчик из нашей эвакуационной группы однажды попал под обстрел.

Сначала не говорила никому, что езжу. Когда седьмого августа поехала за людьми ночью, мне писали эсэмэски: мол, ты там еще живая? Не сдохла?

Организовала штаб по выдаче гуманитарной помощи. В первые дни все ПВР были заняты. В своей группе я написала, что нужны машины и смелые водители — откликнулись из Воронежа, Москвы, Санкт-Петербурга, Рязани. Нас сначала было пять человек, позже подтянулись еще люди. Потом глава Суджанского района дал нам бронированный «Патриот». Заезжали на этой машине в саму Суджу. Одну казенную машину пришлось оставить там. У нее сломалось сцепление. Общались в городе с помощью раций — [мобильной] связи не было.

В Судже было страшно. Работали в окружении. Весь август и сентябрь мотались туда-сюда.

Вывозили людей в любое время суток. Все делали своими силами. Однажды я столкнулась и с ВСУ. Ехала на своей машине по Судже, навстречу мне выехал «Урал» без номеров. Думала, что расстреляют. Они проехали мимо меня, на рукавах у военных были синие повязки.

За нами гонялись дроны. Однажды наш парень заехал куда не надо было, но у него там мама. Схватил ее, отчима и каких-то бабушек. На обратном пути в них начали стрелять, парня ранили, отчим погиб, женщин сзади посекло. Они даже не заметили, что ранены — вылезли, а у них все ноги в крови.

Последний раз я вывезла людей 28 августа — 12 человек из приграничного села. Потом стало уже очень опасно. Сейчас доступа туда нет никому. Просила посмотреть, что с моим домом, — даже это не удалось сделать.

Спрашивала у тех людей, кого ВСУ вывозили на Украину. Они сказали, что там некуда возвращаться. За домом поставили РЭБ, в моем доме организовали штаб, дроны летели повсюду, падали, дом просто сгорел.

В числе вывезенных людей оказалась моя двоюродная сестра со своим мужем. Он рассказывал, что их не обижали, еду привозили раз в две недели, нормально общались, не хамили. Но слышала, что кого-то расстреляли в деревне, — там были пьющие люди, видимо, начали говорить что-то.

А так муж сестры рассказывал, что люди в целом боятся выходить [из Суджи], ехать в Сумы — тоже, потому что боятся, что их продадут на органы. Но тем не менее эту партию вывезли, и все закончилось благополучно. Остальные топят печки, гуманитарную помощь так же продолжают возить, хотя это становится все опаснее.

У одной знакомой там остались дети у бабушки с дедушкой, она не смогла их вывезти. До сих пор не знает, что с ними.

Мы все остались в убытках. Дали, конечно, восемь миллионов за дом, но квартиры в Курске намного дороже [домов в Судже]. Самый дорогой город у нас сейчас в стране.

«В Судже остались родственники, мы ничего не знаем об их судьбе»

Яна Приходько, волонтер:

Изначально гуманитарной помощью стал заниматься мой папа. Ребята-срочники стояли в приграничном районе недалеко от Суджи. Можно сказать, голые и босые срочники. Сначала привезли им теплую одежду, потом скинулись на лекарства, приготовили поесть. Так и вошло в привычку. Пока были в Судже, возили еду срочникам каждые выходные.

Из Суджи мы уехали во время вторжения 6 августа этого года. Все произошло очень неожиданно. После работы мы встретилась с друзьями-одноклассниками, пошли гулять. Обратили внимание, что нет ракетной опасности и БПЛА. Очень странно для нас было.

Затем приехала домой, легла спать, и ночью мы услышали ракету, прилеты. На тот момент уже различали прилеты от вылетов, это вошло в привычку. Потом еще раз прозвучала ракетная опасность, это напрягло. До последнего лежала и не вставала, а затем услышала прилет такой силы, что деревянные окна в комнате чуть не выпали.

Пошла к маме, у нее комната с несущей стеной без окон, где можно спрятаться. Папа обычно никогда не просыпался от сирен и громких звуков, а тут тоже пришел. Мы все сели. Слышали, как летят осколки по улице, очень надеялись, что это работает ПВО. Только потом увидели, что разбили двухэтажный дом.

Отсиделись в подвале, а утром папа посадил меня и сестру в автобус, который возил рабочих из Суджи в Курск. Сам уехал на работу в Рыльск, дома остались мама и дедушка. Вечером родители уехали окольными путями, дедушку еле-еле уговорили.

Успели взять паспорта, кроссовки и кофты. Как и все, думали, что уедем ненадолго. Пыталась найти кота, но он куда-то убежал, испугался громких звуков.

Мои знакомые в основном уехали. Соседка уезжала чуть позже, ее вывозили через Украину. Она рассказала, что наш дом цел. Но в Судже остались дальние родственники, мы ничего не знаем об их судьбе.

Дома у нас большой огород, но нет сетки (забора — прим. «Ленты.ру»). Соседка сходила к нам на огород, собрала спелые помидоры и перцы и каким-то образом без света и воды законсервировала несколько банок. Еще говорила, что военные из ВСУ приносили ей воду. Она сказала, что их не обижали.

Те родственники, что остались, достаточно пожилые. Одной бабушке вообще 90 лет.

«Психологи посещают ПВР каждый день»

Алексей Гапонов, Российский Красный Крест:

Мы выдаем гуманитарную помощь в натуральном виде: продукты, гигиена, одежда, постельное белье, лекарства — в зависимости от потребностей. Перед планированием работы мы всегда проводим процедуры оценки, общаемся с пострадавшими, властями, изучаем [публикации] СМИ и смотрим сами. Кроме товаров есть помощь денежная, ваучерная, психологическая, розыск пропавших, консультирование разного рода.

Важная концепция для нас — поддержка наиболее нуждающихся в момент кризиса, чтобы они не чувствовали себя брошенными, смогли сэкономить на базовых товарах, проще устроить свою жизнь.

Адресная помощь включает в себя преимущественно медицинские изделия и изделия для реабилитации. Это то, что не успевают брать с собой при эвакуации, но что очень важно для качества жизни. Государство может выдать часть этих наименований, но это требует времени, а, например, коляска или ходунки нужны прямо сейчас.

Эвакуируемые жители — это в основном пенсионеры и дети, которые не успели уехать и остались на территориях, контролируемых Украиной. Людям пришлось пережить страшные события, часть из них потеряла родных, у большинства повреждено или уничтожено имущество.

В среднем каждый день [в Курске] выдается около тонны гуманитарной помощи и около 50 единиц адресной помощи. Каждый день приходят около 1000 человек, в пик кризиса в августе приходили более 2000 человек.

Самое страшное — эти настроения влияют на детей в ЧС, у них появляются пробелы в социальной сфере, учебе, им труднее гармонично развиваться. Психосоциальные программы РКК позволяют вернуть детей в детство, наладить режим дня, настроить на учебу. Для кого-то из детей это способ выявить глубинные проблемы и назначить лечение у специалиста.

Сотрудники экстренных служб выезжали и выезжают в опасные места. Известны случаи, когда воздушные атаки были направлены именно на эти службы. Постепенно экстренные бригады оснастили разного рода защитой, но вопрос в сроках — у нас в РКК закупочный процесс шел оперативнее, и удалось найти и купить сто хороших удобных жилетов для коллег из скорой. Хорошо, что они не пригождаются по прямому назначению, но с ними все равно спокойнее.