«Стреляйте, товарищ!» 65 лет назад на Урале сбили американского летчика-шпиона. Как одно его решение изменило мировую историю?

1 мая 1960 года, ровно 65 лет назад, советские военные сбили под Свердловском (ныне Екатеринбург) американский самолет-шпион U-2 под управлением Фрэнсиса Пауэрса, который занимался аэрофотосъемкой секретных объектов на Урале. По плану операции Пауэрс не должен был выжить, если с самолетом что-то случится, но он решил во что бы то ни стало остаться в живых. Словно в шпионском кино, он выбрался из пикирующего самолета, оттолкнулся от него ногами и смог раскрыть парашют. Внизу летчика схватили рабочие совхоза. Затем его допрашивали на Лубянке и судили, приговорив к десяти годам. Из них он провел в тюрьме около полутора лет, после чего его обменяли на советского разведчика-нелегала Рудольфа Абеля. Скандал с полетом Пауэрса значительно ухудшил советско-американские отношения и не дал состояться подписанию ряда важных документов, касавшихся ограничения вооружений и признания ГДР. «Лента.ру» — об одном из самых ярких эпизодов холодной войны.

«Надо отличиться и сбить этот самолет»

Ранним утром 1 мая 1960 года первого секретаря ЦК КПСС Никиту Хрущева разбудил настойчивый телефонный звонок. На проводе был министр обороны Родион Малиновский.

«Со стороны Афганистана, явно из Пакистана, американский самолет U-2 следует в сторону Свердловска», — доложил он.

Услышанное взбодрило Хрущева сильнее чашки черного кофе. Он вспомнил, как тремя неделями ранее советские военные упустили американский самолет-разведчик, фотографировавший секретные объекты над Казахстаном.

Тем временем самолет-разведчик Lockheed U-2 под управлением опытного летчика Фрэнсиса Пауэрса все сильнее углублялся в воздушное пространство СССР и шел на фантастической по тем временам высоте 20 километров при скорости 750 километров в час. Еще при подготовке к полету пилот сильно волновался, но инструктор из ЦРУ успокоил своего подопечного — у СССР попросту нет технических средств, чтобы его достать.

Подразделения войск ПВО охотились за незваным гостем более четырех часов. Пауэрс уводил свой самолет на максимальную высоту и увеличивал скорость. Истребители один за другим поднимались в небо, стараясь добраться до цели, но безрезультатно возвращались на свои базы.

Близок к успеху был капитан Игорь Ментюков, который перегонял Су-9 с завода в авиачасть и случайно оказался в момент погони за Пауэрсом в Свердловске. У перехватчика отсутствовало вооружение, поэтому офицеру приказали таранить U-2 на подлете к городу.

«Таран всегда опасен, а в моем положении — верная гибель, — объяснял впоследствии советский офицер. — Вся загвоздка в том, что к боевому вылету я не готовился. Взлетел без ракет, а авиационных пушек на Су-9 нет. К тому же на мне не было и высотно-компенсирующего костюма, гермошлема». По заверению Ментюкова, на высоте 20-21 километра его в случае катапультирования разорвало бы, как воздушный шарик. Однако супруга капитана ждала ребенка, и идти на смерть он не собирался.

Задачу не удалось выполнить из-за отказа бортовой РЛС, а на вторую попытку Ментюков не пошел из-за нехватки топлива. На земле возникла неразбериха, граничащая с паникой: покинув Свердловскую область в северном направлении, американский самолет становился практически недосягаем для ракет.

Катапультироваться летчик не мог, поскольку его кресло было заминировано — сработала бы система ликвидации самолета, установленная на случай провала операции. Однако Пауэрс, как и летчик Ментюков, слишком хотел жить. На высоте четыре километра ему удалось сдвинуть фонарь над кабиной самолета, выкарабкаться из нее и с силой оттолкнуться от фюзеляжа, чтобы спокойно спуститься на парашюте. Он предпочел не использовать иглу с ядом, что предполагалось по инструкции, и понадеялся на счастливую развязку, тем более при себе американец имел и пистолет, и компас, и советские рубли.

Пауэрс приземлился на совхозное поле около деревни Поварня — это в 20 километрах от современной окружной автодороги Екатеринбурга. На розыск шпиона бросили личный состав ближайшей воинской части.

«Сын сапожника и домашней хозяйки»

Работники Леонид Чижакин и Петр Асабин тем временем подъехали к полю на совхозном «Москвиче» и уютно устроились с бидоном браги, собравшись отмечать Первомай. Мужички уже вовсю выпивали и закусывали, когда с неба на них свалился парашютист в странной форме. Понимая, что совсем рядом находится аэропорт Кольцово, Чижакин и Асабин приняли незнакомца за потерпевшего крушение летчика.

Когда же парашютист вдруг заговорил по-английски, изумлению выпивох не было предела. Они посадили Пауэрса в машину и повезли в сторону аэродрома — и по дороге их перехватили военные. Впрочем, от своего первого контакта с русскими американец сохранил только позитивные впечатления.

«Они выглядели заботливыми и любопытными», — отмечал он, припоминая, что первым делом ему дали воды и закурить.

Проведя аэрофотосъемку объектов на Урале, Пауэрс должен был спокойно покинуть СССР и совершить посадку в Норвегии, но вместо этого оказался в Свердловске, куда его для надежности отправили на вертолете.

На Красной площади в Москве в те же минуты начинался военный парад, за ним — демонстрация трудящихся. Как вспоминал в своих мемуарах Хрущев, она проходила с большим подъемом, настроение у всех было очень радостное. Неожиданно на трибуну мавзолея Ленина вбежал командующий войсками ПВО Сергей Бирюзов. Маршал был не в парадной форме, а в обычном служебном кителе, и сразу принялся что-то эмоционально нашептывать в ухо первому секретарю. Это насторожило собравшихся на трибуне, в том числе иностранцев — они поняли, что произошло нечто неслыханное.

Из Свердловска Пауэрса доставили на Лубянку. Вскоре в столицу привезли и обломки Lockheed U-2: их долго изучали, после чего демонстрировали как ценный трофей. Уже 11 мая Хрущев деловито осматривал самолет в парке культуры имени Горького.

Выяснилось, что борт, вопреки расчетам американцев, не имел шансов проскочить воздушное пространство СССР незамеченным: после конфуза 9 апреля 1960-го, когда другому летчику Бобу Эриксону на U-2 удалось уйти, количество расчетов ПВО на Урале значительно увеличили — несколько зенитно-ракетных батарей были разбросаны вдоль маршрута Пауэрса в шахматном порядке, и он неизбежно напоролся бы на одну из них.

Шпион ждал изощренных пыток на допросах, издевательств, света лампы в лицо. Но ничего этого не было: чекисты вели себя с ним сдержанно, но без злобы, давали выспаться, не ограничивали с туалетом, даже предоставили книги на английском, разрешили написать письма домой. В свою очередь, американец не отказывался отвечать на вопросы следователя и первым делом выложил на стол медальон с отравленной иглой.

Несмотря на шпионскую миссию летчика, сотрудники КГБ не рассматривали его как классового врага, видя в Пауэрсе «среднего американца-работягу».

В Америке тогда о судьбе Пауэрса ничего не знали. После сообщений СССР о сбитом U-2 американцы попытались запустить дезинформацию: мол, летчик занимался метеорологическими исследованиями и просто заблудился, сбился с курса и случайно нарушил границу. Легенда разбилась сразу, как только советская сторона предъявила обломки самолета-разведчика и показания самого Пауэрса, который, к разочарованию некоторых в США, остался жив (уже после возвращения ему предъявили претензии за добровольную сдачу в плен и отказ геройски уйти из жизни).

Суд над Пауэрсом проходил в Колонном зале Дома союзов, где в 1930-е режиссировали знаменитые Московские процессы над политическими оппонентами Сталина. Вопреки ожиданиям, прокурор Роман Руденко потребовал не высшую меру, а 15 лет тюрьмы. Суд смягчил наказание, назначил приговор в виде десяти лет лишения свободы, причем три первых года Пауэрсу полагалось провести в знаменитой тюрьме во Владимире.

«Во время судебного разбирательства я заявил, что я не испытываю никакой враждебности по отношению к русскому народу, — констатировал он в своих мемуарах. — Это было правдой. Хотя у меня не было любви к моим следователям на Лубянке, и я испытывал презрение к прокурору и адвокату, большинство людей, которых я встретил в России — от фермеров, задержавших меня на поле, до моих надзирателей во Владимире, — были дружелюбны и незлобивы».

Успех отечественной ПВО — сбитие американского суперсамолета ракетой — необычайно воодушевил Хрущева: он распорядился «построить ракетный забор» на юге СССР, для чего в Ташкентский отдельный корпус ПВО перебросили 100 зенитно-ракетных дивизионов. Во вновь формируемые войсковые части направлялись тысячи солдат и офицеров со всей страны.

«Колебания Хрущева сыграли роковую роль»

Через две недели после инцидента над Свердловском Дуайт Эйзенхауэр, Никита Хрущев, британский премьер Гарольд Макмиллан и президент Франции Шарль де Голль собрались для обсуждения послевоенного мирного урегулирования и разоружения.

Парижской встрече придавалось особое значение: планировалось обсудить германскую проблему, то есть признание ГДР западными странами, а также советско-американские отношения и ограничение гонки вооружений. Это было невыгодно США, имевшим значительное преимущество над СССР по количеству ядерных боеголовок.

По заверению Бурлацкого, по мере приближения даты вылета в Париж Хрущев сильно колебался, стоит ли заключать соглашения с американцами, поскольку до паритета с США по ядерному и ракетному арсеналу было еще далеко. Кроме того, советское руководство сомневалось, что Вашингтон готов к дипломатическому признанию ГДР.

«Колебания Хрущева сыграли роковую роль, — отмечал Бурлацкий. — Не хватало только капли, чтобы весы качнулись в другую сторону. Такой каплей стал полет американского разведывательного самолета U-2 над Советским Союзом незадолго до встречи в Париже. Самолет был сбит советской ракетой, и американский летчик капитан Пауэрс оказался в плену».

Перед самым вылетом в Париж Хрущев собрал в аэропорту заседание Президиума ЦК КПСС и предложил отменить все подготовленные ранее предложения и документы, мотивируя это тем, что обстановка для соглашения неблагоприятна со всех точек зрения. В итоге серьезный труд советских дипломатов, партийных работников, военных и других служб пошел насмарку.

В своих мемуарах Бурлацкий высказывал мнение, что лидер СССР разыграл взрыв негодования, но втайне остался рад, что обстоятельства сложились таким образом.

Более детально этот эпизод, серьезно повлиявший на течение холодной войны, описал в своих мемуарах министр иностранных дел Андрей Громыко. По его свидетельству, американская делегация появилась в зале заседаний на три минуты позже советской. Эйзенхауэр сделал было шаг навстречу Хрущеву, чтобы обменяться рукопожатиями, но поймал леденящий взгляд советского премьера, «все понял и остановился». Два деятеля, еще недавно называвшие друг друга друзьями, даже не поздоровались.

После непродолжительного вступления де Голля слово взял Хрущев.

«Совещание может начать свою работу в том случае, если президент Эйзенхауэр принесет свои извинения Советскому Союзу за провокацию Пауэрса», — сказал он. Эйзенхауэр ответил еле слышным голосом: «Подобных извинений я приносить не намерен, так как ни в чем не виноват».

Затем, по рассказу Громыко, все участники встречи поняли, что оставаться на своих местах нет никакого смысла и, не произнося ни слова, покинули зал.

Впрочем, переводчик советских вождей Виктор Суходрев, наблюдавший за многими политическими событиями, что называется, из первого ряда, придерживался иной версии: осведомленный о программе разведывательных полетов лишь в общих чертах Эйзенхауэр взял всю вину на себя и заверил, что ничего подобного больше не повторится.

Ожидаемый визит американского лидера в СССР на фоне грандиозного скандала, конечно же, отменили. Советский бюджет потерял на этом колоссальные деньги, потраченные на организацию приема: на берегу Байкала построили шикарный особняк, подвели к нему дороги и коммуникации.

«Будучи великой державой, которая сыграла решающую роль в разгроме фашизма, располагая огромной армией и неисчерпаемыми ресурсами, Советский Союз не мог смириться с мыслью об американском превосходстве, — констатировал Бурлацкий. — Так был упущен исторический шанс приостановить гонку вооружений».

В США между тем набирало силу движение за освобождение Пауэрса. Его решили обменять на советского разведчика-нелегала Вильяма Фишера, который при задержании назвался Рудольфом Абелем и под этим именем вошел в историю, — после разоблачения в 1957-м при помощи предателя его приговорили аж к 32 годам тюрьмы.

Обмен состоялся 10 февраля 1962 года на мосту Глиникер-Брюкке, по которому проходила граница между ГДР и Западным Берлином.

Вернувшись на родину, Пауэрс работал летчиком-испытателем в Lockheed и писал воспоминания. 1 августа 1977-го он попал в катастрофу во время возвращения со съемки тушения лесных пожаров близ Санта-Барбары. У вертолета, которым он управлял, закончилось топливо, машина падала на детей, игравших на площадке для бейсбола. Ценой своей жизни Пауэрс увел вертолет в сторону. Причиной трагедии могла стала неисправность топливного датчика.