«Улыбаясь и плача, обнимаются и целуются все подряд» Великая Победа в воспоминаниях очевидцев. Как мир встретил 9 мая 1945 года?

9 мая 2025 года отмечается 80-летие Победы в Великой Отечественной войне. Этот день многие считают главным народным и одновременно главным государственным праздником России. Память о тяжелой войне с фашистской Германией, потребовавшей колоссальных жертв и усилий, стала общей ценностью для людей разных национальностей, религиозных и политических убеждений. «Лента.ру» собрала десятки воспоминаний непосредственных очевидцев, чтобы восстановить атмосферу самого первого Дня Победы, отмечавшегося 9 мая 1945 года, царившую в разных городах и селах, от Германии до Казахстана.

* * *

«Сейчас сказали, что кончилась война. 9 мая, 5 ч. 30 мин», — сделала запись красным карандашом вверху новой страницы своего дневника 17-летняя Таня Вассоевич.

В этом дневнике у Тани прежде был сделан тайник: заклеенный разворот, содержание которого не должен увидеть никто, даже если случайно или злонамеренно завладеет дневником. На этом развороте — нарисованный девочкой план Лютеранского кладбища в Ленинграде, той его части, где похоронены ее мама Ксения Платоновна и старший брат Владимир, умершие от голода в осажденном фашистами городе. Их могилы девочка аккуратно выделила зеленым.

Вова с Таней были очень близки. Брата не стало в декабре 1941 года. Его 13-летней тогда сестре пришлось самой оформлять свидетельство о смерти, причем в тот самый момент, когда начался очередной артиллерийский обстрел.

Татьяна сама занималась организацией похорон Вовы, а потом и матери, тело которой девять дней пролежало дома, пока дочь думала, что делать дальше. Девочка подошла к делу максимально собранно, внимательно и аккуратно, поэтому и план решила нарисовать.

В мае 1945 года она жила и училась в Алма-Ате, где к моменту объявления о Победе уже наступило раннее утро. А в Москве была глубокая ночь.

«В 2 часа 10 минут ночи начали передавать акт о капитуляции. Когда-то на вопрос, когда кончится война, отвечали — Левитан скажет. Так и было — читал Левитан», — пишет в своем дневнике военкор Лазарь Бронтман, дежуривший в ту ночь в редакции «Правды». С 1942 года Бронтман почти непрерывно работал на фронте, а День Победы встретил в Москве.

Водитель тяжелой самоходной установки ИСУ-152 техник-лейтенант Электрон Приклонский тоже вел военный дневник, но он у него несколько раз сгорал в объятой пламенем боевой машине, а его автор чудом оставался жив. Он терял друзей, менял экипажи, полки и фронты, но снова шел в бой и заводил новый дневник.

В ночь на 9 мая Приклонский в пятый раз ехал на фронт после переформирования корпуса, изрядно потрепанного во время наступления в Польше. Электрон обустроился прямо в своей боевой машине, двигавшейся в составе военного эшелона на Запад транзитом через Москву.

«Привычный суровый “комфорт” и ставшие родные запахи газойля и масла настраивают на деловой лад, и можно пока без всяких помех вести свои записи и хоть всю ночь напролет мучиться над рифмами: плафон дает достаточно света», — вспоминал он.

Ночью на разъезде перед железнодорожной станцией Черусти (в районе подмосковной Шатуры) самоходчик услышал частую и беспорядочную стрельбу.

«Может быть, предположил кто-то из ребят, в какой-то части отрабатывается ночной бой? — вспоминает Приклонский. — Однако ломать голову долго не стали: пора было на покой, да и стрельба вскоре утихла».

В Европе, куда отлаженная советская военная машина гнала сотни эшелонов и откуда теперь донеслась новость о капитуляции, бои еще не стихли. На юге Германии, у границы с Чехословакией, которая все еще ждала освобождения от отказавшихся сдаваться немецких частей, шоссе были запружены наступающими советскими войсками, пленными фашистами, гражданскими беженцами и… выбравшимися из немецкого плена красноармейцами.

Юрий Владимиров, будущий кандидат технических наук и специалист по обработке металлов, во время Великой Отечественной войны был рядовым-добровольцем. В мае 1942 года Юрий служил наводчиком орудия в зенитной батарее и стал одним из 240 тысяч солдат, попавших в котел во время неудачной попытки освобождения Харькова. После нескольких попыток прорваться оставшиеся в живых бойцы сдались в плен.

Три года Владимиров пробыл в германском плену, но накануне победы, наконец, сумел сбежать. В ночь на 9 мая, когда маршал Победы Георгий Жуков принимал капитуляцию немецкого командования под Берлином, он вместе с несколькими товарищами по несчастью остановился на ночлег недалеко от города Кенигштайн. В соседних домах и на улице были советские войска. Они спешили к Праге. Заниматься судьбой бывших пленных им было некогда. Политруки научили солдат презирать тех, кто сдается в плен, но что теперь, когда враг разбит? Как им дальше жить в одной стране? Все это решалось во время коротких, но эмоциональных разговоров.

От этой встречи с солдатом-освободителем Юрию и его спутникам стало жутко. Тогда Владимиров сказал себе: «Пусть будет так, все равно надо вернуться на Родину. Лучше умереть на Родине, чем прозябать на чужбине!» Однако выдавший гневную тираду ночной гость внезапно подобрел и угостил бывших пленных папиросами — все-таки Победа!

«Лучше погибнуть, чем позорно сдаться иудобольшевикам»

30 апреля 1945 года в 15:30 Адольф Гитлер покончил с собой. Он был в своем фюрербункере в Берлине, в 500 метрах от которого уже находились советские войска. Гибель фюрера не привела к немедленному прекращению боевых действий.

«Немцы не согласились капитулировать. В 21:15 начнется артподготовка. Будем разговаривать языком оружия», — записал вечером, 30 апреля, лейтенант Владимир Гельфанд, который вел журнал боевых действий при штабе одной из дивизий, штурмовавших германскую столицу.

Но следом в его дневнике появилась запись, что навстречу советским штурмовикам вышли несколько парламентеров с белым флагом. Согласно достигнутой с ними договоренности, берлинский гарнизон под командованием Гельмута Вейдлинга капитулировал перед Красной армией 2 мая. Тем же днем на севере Германии в городе Фленсбурге — новой столице агонизировавшего Третьего рейха — преемник Гитлера гросс-адмирал Карл Дёниц возглавил заседание вновь собранного правительства. Отныне главной целью для германского командования стало спасение от наступающих советских войск и сдача союзникам на Западе.

Немцы сделали ставку на частные капитуляции, совершаемые на уровне групп армий и ниже. Так, в Италии и Западной Австрии 2 мая капитулировала группа армий «C» во главе с генерал-полковником Фитингоф-Шеелем. 4 мая новый главнокомандующий германскими ВМС адмирал флота Ганс-Георг Фридебург подписал акт о капитуляции всех германских вооруженных сил в Голландии, Дании, Шлезвиг-Гольштейне и Северо-Западной Германии.

Затем Дёниц отправил Фридебурга в Реймс, где находилась штаб-квартира Эйзенхауэра и Главное командование союзных сил, для подписания капитуляции теперь уже всех немецких войск, воюющих на Западном фронте. Американцы увешали стены зала для переговоров картами, на которых отражалось положение дел на фронтах с обозначением готовящихся ударов, — кто знает, может, и настоящими. Фридербурга эта демонстрация весьма впечатлила. Его предложение о капитуляции только на Западе было отвергнуто. Американцы заявили, что возможна только общая капитуляция, причем войска должны оставаться на своих местах, а не сдаваться кому им хочется.

Немцам передали краткий текст акта об общей капитуляции, составленный в начале мая группой американских офицеров из штаба Дуайта Эйзенхауэра. Фридебург телеграфировал Дёницу. Тот послал в Реймс начальника штаба оперативного руководства Альфреда Йодля — категорического противника капитуляции на Востоке, чтобы тот еще раз попытался объяснить, почему нельзя сдаваться Советам.

Стойкое нежелание капитулировать перед большевиками было главным образом у командования и у убежденных нацистов, но не у простых людей. В апреле 1945 года советский солдат Юрий Владимиров, находясь в городе Каменц, сбежал из плена и укрылся у одной из немецких семей, понимающих, что войне конец.

«Мне дали позавтракать и выделили на дорогу немного хлеба и ветчины, — вспоминает Владимиров. — Я собрался было уйти, но вдруг подумал, что скоро в деревню придут наши войска и кое-кто может как-то обидеть хозяев. Поэтому я решил оставить им справку о том, что они хорошо отнеслись ко мне — советскому военнопленному, когда я у них скрывался».

Чопорные немцы оказались очень рады справке от советского военнопленного. Но уже на шоссе вместо красноармейцев Владимиров встретил двоих немцев и еще раз попал в плен. До 3 мая он сидел в тюремной камере, куда посадили еще нескольких беглецов. К одному из них — раненному во время попытки побега — теперь постоянно приходил врач. Остальным простые горожане доставляли горячий суп и хлеб с картофелем, чего раньше было представить себе невозможно. Разумеется, надеялись, что это им зачтется в будущем. Владимиров продолжал выписывать свои справки. Кроме военнопленных в этой тюрьме, к слову, были еще и немцы, которые поспешили вывесить белый флаг над городской ратушей.

2 мая Юрий, работая на кухне, стал свидетелем разговора нескольких солидных немцев. Они обсуждали, защищать ли Каменц от большевиков или сдать его без боя. Один, особенно ярый фашист, на лацкане которого ярко блестел круглый значок члена нацистской партии, требовал «ни за что не сдавать русским город, превратить его в крепость и защищать до последней капли крови, мобилизовав все население, способное носить оружие».

«Лучше погибнуть, чем позорно сдаться иудобольшевикам», — заявил мужчина. Потом выяснилось, что это был руководитель нацистской партии в городе по фамилии Цицман. Разумеется, ему на снисхождение рассчитывать не приходилось.

Каменц так и не стал крепостью. 7 мая он сдался Советам без боя: об этом договорилась делегация во главе с рабочим-коммунистом Штефаном Вихой.

Йодль в Реймсе тоже не сумел убедить американцев сплотиться перед «иудобольшевиками». Беседа состоялась вечером 6 мая и продлилась около часа. Немец добился только того, что привел Эйзенхауэра в бешенство.

«Если они не прекратят искать отговорки и тянуть время, я немедленно закрою весь фронт союзников и силой остановлю поток беженцев через расположение наших войск. Я не потерплю никаких дальнейших проволочек», — жестко определил Эйзенхауэр.

7 мая в 00:40 Дёниц передал по радиосвязи разрешение Фридебургу подписать общую капитуляцию. Оказалось, что у главы нацистского ВМС уже была припасена для этого соответствующая доверенность. Церемонию подписания решили не откладывать до утра, а провести в 02:30 по центральноевропейскому времени. Нацисты все же добились небольшой отсрочки, так как военные действия обязывались прекратить только почти через двое суток, то есть 8 мая в 23:01 по центральноевропейскому времени.

Дёниц хотел использовать это время для массового бегства от Советов на Запад. Соответствующий приказ был отдан еще за час до подписания акта о капитуляции.

7 мая, днем, германское радио сообщило жителям, что война кончилась. Глава немецкого МИД граф Шверин фон Крозиг произнес речь, в которой отметил, что теперь у немцев есть три путеводные звезды для строительства нового будущего: единение, право и свобода.

От СССР акт о капитуляции в Реймсе подписал начальник советской военной миссии во Франции при штабах союзных войск генерал-майор артиллерии Иван Суслопаров. Он запросил согласие на такие действия у командования, но не дождался ответа и действовал по своей инициативе. Уже после подписания Суслопаров получил телеграмму с категорическим запретом подписывать капитуляцию. Сталин был недоволен.

Союзники пошли навстречу советскому вождю. Повторное подписание капитуляции состоялось в ночь с 8 на 9 мая в пригороде Берлина Карлсхорсте. Присутствовавшие на церемонии в Реймсе журналисты согласились отложить публикацию новостей о том, свидетелями чего они стали. Ослушался только репортер «Ассошиэйтед пресс» Эдвард Кеннеди, за что был уволен из агентства. Только днем 8 мая о капитуляции на Западе объявили официально.

«Ба! И французы здесь!»

По согласованию между правительствами СССР, США и Великобритании процедуру в Реймсе стали называть предварительной. Окончательный акт в Берлине приехали подписывать генерал-фельдмаршал, начальник штаба Верховного командования вермахта Вильгельм Кейтель, представители люфтваффе генерал-полковник Штумпф и кригсмарине адмирал фон Фридебург.

В Карлсхорсте их встретили маршал Георгий Жуков и заместитель главнокомандующего союзными экспедиционными силами маршал Артур Теддер из Великобритании. Свидетельские подписи поставили генерал Спаатс из США и генерал Ж. де Латр де Тассиньи из Франции.

Текст второго акта почти дословно повторил текст первого, подписанного в Реймсе, и подтвердил время прекращения огня — 8 мая в 23:01 по центральноевропейскому времени.

Кейтель, Фридебург, Штумпф, склонив головы, вышли. После чего в зале поднялся невообразимый шум. «Все друг друга поздравляли, жали руки. У многих на глазах были слезы радости», — писал Жуков.

Советские граждане узнали о подписании капитуляции в Карлсхорсте из сообщения Совинформбюро 9 мая 1945 года в 2 часа 10 минут ночи по московскому времени. Диктор Юрий Левитан зачитал Акт о военной капитуляции фашистской Германии и Указ Президиума Верховного Совета СССР об объявлении дня 9 мая Праздником Победы. К слову, именно под таким названием День Победы затем фигурировал в Большой Советской Энциклопедии.

Встречу в Карлсхорсте хоть и можно отчасти назвать вторичной, но именно она вошла в историю благодаря яркой фразе, брошенной Кейтелем в адрес французов.

Эта фраза породила популярную шутку, что, мол, французы-то немцев не побеждали, но была ли она произнесена в реальности? В воспоминаниях Жукова ее нет. Де Голля на церемонии не было. Как выяснилось, первоисточником, а вернее реальным свидетелем этого момента стал Рене Бонду, который 8 мая сопровождал маршала де Латру де Тассиньи на церемонии капитуляции в Берлине.

«Затем Кейтель встает, берет свою фуражку, перчатки, свой маршальский жезл и направляется к столу, за которым председательствовал Жуков, чтобы сесть на место рядом с де Латром, оставшееся пустым, — вспоминал Бонду. — Проходя мимо фон Фридебурга, он проворчал себе под нос: "Рядом с французом, это невообразимо"».

Весть о Победе

Бои и стычки в Европе кое-где продолжались и после 9 мая, а война с Японией и вовсе была еще в полном разгаре. Туда — на Дальневосточный фронт — отправятся самые подготовленные советские части. Простые советские люди ждали вестей от воюющих отцов, сыновей, матерей и сестер. Был ли в таких условиях официально признанный Праздник Победы тогда, 9 мая 1945 года, по-настоящему народным? Ответ, который мы находим в уникальных воспоминаниях простых людей, которые собирали по деревням и селам две сотни студентов Костромского государственного техуниверситета для книги "Последние свидетели Великой Отечественной...", — однозначно да.

«Каждый день ходил почтальон и говорил, что война скоро кончится. Каждый день ходил, — вспоминает Нина Смирнова из деревни Григорково Красносельского района Костромской области, которой в мае 1945 года было 19 лет. — И перед Днем Победы мне снится сон. Я молюсь в церкви, а на воротах сидит попугай и все повторяет: “Скоро, скоро, скоро война кончится”. Утром маме рассказала. И на самом деле недели не прошло, как к нам в деревню приехал вестовой на лошади. Едет по деревне и кричит: “Кончилась война, кончилась!”»

9-летняя Ксения Малышева встретила 9 мая в Иркутской области. День там выдался ярким и солнечным. Девочка запомнил открытые окна, массы людей, заполнивших улицы. «Плакали, обнимались, танцевали под баян, пели песни. Такое радостное столпотворение продолжалось дня два, — рассказывает Малышева.

Их, детвору, особенно порадовала весть, что в магазине отменят «пайку» — хлебную норму, значит, можно будет купить аж десять буханок хлеба.

6-летняя Светлана Баранова запомнила, как все обнимались и целовались в Костроме: «Улицы были полны нарядных людей. Но помню, как среди общего веселья плакала соседка. У нее погибли два сына и муж. Она осталась совсем одна», — отмечает она.

В деревнях Костромской области, по словам старожила Бориса Гусева, люди не отходили от радио, ожидая вестей из Берлина, но все же проспали. 9 мая всех в два часа ночи разбудила председатель колхоза, соседка Гусева Параскева Похолкова. «Она бегала по деревне и стучала граблями по окнам и стенам: “Вставайте! Победа!”» — описывает он.

Утром в райцентре Судай был митинг, на котором красноречиво выступил секретарь райкома партии Тимофей Гусев. Борис запомнил его слова на всю жизнь: «Немцы хотели получить пироги и пышки, а получили тумаки и шишки!»

Надежде Шубровой из Хабаровска было 11 лет. Она запомнила необычный салют, который люди устроили себе сами с помощью где-то раздобытых ракетниц. «Все кричали, хлопали, радовались, поздравляли друг друга и плакали от счастья», — рассказывает она.

16-летний Виктор Пинчук из кубанской станицы Новолеушковской играл в тот день с оркестром на крыше Дома культуры. Весь день.

В некоторых поселках и деревнях не было ни радио, ни телефона. Новость там передавалась из уст в уста. Но не только в глухой деревне, но и в Москве были те, кто узнал о Победе не по радио. К примеру, танкист Приклонский и все, кто был с ним в железнодорожном эшелоне, шедшем 9 мая через столицу.

Электрон Приклонский: «Безоговорочно?! А как же иначе!»

Вздрагивающей рукой закрываю люк на ключ и начинаю перебираться с платформы на платформу к нашей теплушке, надеясь там найти подтверждение своей догадке. Сердце то сжимается, то начинает колотиться от какого-то радостного предчувствия. Не успеваю немного доскакать до своих (хорошо, что прыгать приходится по ходу поезда), как эшелон наш замедляет движение и вскоре совсем останавливается.

Все офицеры горохом сыплются из широко разинутой двери теплушки на перрон и окружают растерянно улыбающуюся железнодорожницу в красной фуражке. Она медленно переводит теплый взгляд повлажневших глаз с одного лица на другое, на которых написано одно немое ожидание, и губы ее начинают дрожать. Но вот она подобралась, поправила на правом виске прядь темных волос и глубоким голосом, прерывающимся от волнения, сказала-выдохнула:

— Так вы еще не… Ночью нынче, в два часа и одну минуту… Германия капитулировала… безоговорочно.

Безоговорочно?! А как же иначе! Мы бросились наперебой обнимать начальника станции. Выражение лиц своих товарищей я плохо различал… Тут паровоз наш длинно засвистел, и мы неохотно полезли в вагон.

Радость и слезы

Таня Вассоевич, сделавшая запись красным карандашом о победе в своем военном дневнике, в этот день отправилась к своей школе в Алма-Ате, где взялась писать плакат «Слава Героям Победы», хотя прежде никаких плакатов не рисовала.

«Но главное — желание, а оно у меня было очень сильно; и вот, взяв красное полотнище и вооружившись мелом, я стала писать. Плакат лежал на площадке школы, — вспоминает она. — Кругом стояли девочки и пели. Как только кто-либо подходил, все кричали “ура, ура, ура!” Я писала, пела, кричала “Ура!” — все вместе. Так хорошо! Я действительно чувствую, что победа, я рада ей, мне хочется писать красивый плакат…»

Военкор Лазарь Бронтман днем 9 мая отправился в друзьями в центр города. Все обсуждали, когда выступит Сталин. Они сели в метро на Белорусской и доехали до Театральной. Там была толпа людей и даже давка, особенно на выходе. Из-за этого метро вскоре закрыли. На улице тоже была толпа. Многие люди, по его словам, успели надеть праздничные одежды, особенно женщины.

Бывалым фронтовикам, оказавшимся 9 мая в Москве, было не по себе. Электрон Приклонский и его товарищи, пока их эшелон стоял на Окружной дороге, где теперь проходит МЦК, отлучились за едой. А когда вернулись, то выяснили, что состав уже ушел. Нужно было успеть нагнать его на Красной Пресне. Офицеры побежали через город.

«Спешим, стесняясь своего вида и прикрываясь друг другом. На улицах и площадях царит небывалое оживление, — описывает Приклонский этот необычный марш-бросок. — Знакомые и вовсе незнакомые люди поздравляют друг друга, улыбаясь и плача, обнимаются и целуются все подряд, и всюду одни и те же речи: войне конец!»

Где-то самоходчикам приходилось выстраиваться клином, чтобы легче протискиваться сквозь праздничную толпу. Головным был комбат Сергей Федотов, у которого на груди красовались ордена Александра Невского, Отечественной войны и Красной Звезды. Он был единственным, чья форма была чистой и опрятной. Остальные были в чем-то затрапезном. На самом Приклонском — замасленный танкошлем и заячья трофейная душегрейка — совсем не парадный набор.

На Белорусском вокзале они «попали в окружение» и были «вынуждены» танцевать с праздничной публикой, но в целом марш-бросок через столицу, кипящую, словно роящийся улей, для самоходчиков завершился успешно, даже часа два еще пришлось ждать отправки эшелона.

Однако время было непростое. Многие люди в тылу вообще голодали. И 9 мая запомнили по-своему. Тамаре Андреевой из деревни Неверово Нерехтенского района было 14 лет. В День Победы ее отец принес домой мешок сухарей и сахара. Семья к тому времени не ела четыре дня. «Мы молча и жадно макали сухари в воду без сахара и не могли насытиться, словно проходило все в бездну, пролетало мимо желудка», — рассказывает Андреева.

В деревню Ишутино Вачского района Горьковской области весть об окончании войны привез специальный верховой посыльный, так как другой связи не существовало. По словам местного жителя Александра Давыдова, которому тогда было 10 лет, всего в этот день было вдоволь: и радости, и ликования, и слез.

Именно в этот день на деревенской конюшне появилась на свет молодая кобылка, которую назвали Победой. Ее решили на всю жизнь освободить от пашни и других тяжелых работ.

Многим в тот день трудно было улыбнуться даже через слезы — к примеру, семнадцатилетней Елене Семенниковой. Ее отец погиб на фронте, брат пропал без вести, а мама умерла во время блокады Ленинграда. Девушка переехала к бабушке в Судиславский район, училась в Галичском техникуме. Девушка ходила пешком из Галича в деревню к бабушке 40 километров, чтобы взять молока и печеной картошки на неделю, а затем обратно. День Победы выпал как раз на такой непростой 80-километровый поход.

«Подхожу к деревне Пронино. Навстречу идет дед и говорит: “Девчонка, знаешь, новость-то какая — война кончилась”, — вспоминала она. — И я всю дорогу до Галича, а оставалось еще 25 км, ревела, вспоминала. Шла и глядела под ноги на камни. Как было горько: “Надо же, война кончилась. Радость-то какая, а какая радость? Мне-то ждать чего? Никого нет».

Семенникова тогда еще не знала, что ее брат жив. Он попал в окружение, а потом в плен, откуда сумел сбежать и закончить войну в Берлине. Бывшему военнопленному Юрию Васильеву и его спутникам 9 мая, как и Семенниковой, тоже выпало весь день Победы идти. Идти в сторону Дрездена, не зная своей судьбы.

«Двигалась масса народу, большей частью военнопленные, а также гражданские лица, угнанные во время войны из СССР и Польши, немецкие семьи, — вспоминает Владимиров. — По обочинам шоссе стояли наши солдаты, пристально вглядываясь в лица бывших пленных, надеясь увидеть родных, близких или товарищей, пропавших без вести на войне. Они не только внимательно смотрели, но и громко выкрикивали их имена и названия родных мест. Но чаще всего им отвечали: “Нет. Нет, не встречали”».

В Чехословакии 9 мая советским солдатам тоже было не до праздника. Иван Новохацкий в годы войны командовал взводом связи, взводом разведки, батареей 76-мм полковых орудий ЗИС-3, прошел путь от Демянска до Праги, затем участвовал в знаменитом марше по монгольской пустыне во время советско-японской войны.

В День Победы он шел с одним из батальонов на верную смерть, зная, что капитуляция уже подписана. Им предстояло вызвать на себя огонь всех видов оружия противника, чтобы остальные подразделения, составляющие главные силы дивизии, смогли засечь огневые точки и подавить их, а затем уже атаковать противника.

Иван Новохацкий: «В последнюю атаку в этой войне»

Конечно, неприятные чувства теснятся в груди и сознании у всех — кому охота умирать, когда война официально уже окончилась. Это нелепо и обидно. [...] Командир батальона встает в полный рост и, обращаясь к нам, говорит: “Ну, мужики, пошли”. Потом дает команду батальону: “Славяне, в атаку, вперед!” Солдаты батальона дружно поднялись во весь рост. Цепь грозно ощетинилась штыками, суровы лица солдат, солча идущих в атаку. Противник подозрительно молчит. Что это — решил подпустить поближе, а потом прицельным огнем хладнокровно расстрелять батальон? Или же пока нас не обнаружил? Прошли 20 шагов… 30… Вскоре тишину утра распорол захлебывающийся, какой-то испуганный треск вражеского пулемета.

Кто-то упал убитый или раненый, кто-то залег, и тут надрывный голос командира, подхваченный командирами рот, взводов: “В атаку, вперед, УРА!!!” Батальон словно вздрогнул, выдохнув многоголосое: “УРА! УРА-А-А!” Цепь двинулась вперед бегом. Вдруг позади нас раздался могучий рев сотен голосов: “УРА-А-А!!!” Весь фронт дивизии, насколько нам было его видеть, выскочил из окопов и двинулся вслед за нами. Случилось непредвиденное — не выдержали солдаты других батальонов, видя своих боевых товарищей, идущих в атаку на смертный бой с врагом, в последнюю атаку в этой войне.

Вот она, солдатская верность фронтовому братству, без лозунгов, без лишнего пафоса, порыв солдатской души, идущий от самого сердца: товарищи в беде, противник сосредоточит весь свой огонь по жидкой цепи батальона, и вряд ли кому уцелеть, а если весь фронт идет в атаку, то на всех вроде и опасность меньше. Вряд ли в тот момент кто из нас думал об этом. Какая-то неведомая сила вытолкнула солдат из окопов без всякой команды.

Враг не выдержал атаки. Бросая оружие, немцы выскочили из окопов и, петляя и озираясь, убегали по кустам в свой тыл. Некоторые с поднятыми руками и невыразимым страхом в глазах, втянув голову в плечи, ждали своей судьбы.

До чего же отходчив наш солдат! Немецкие солдаты только что вели огонь, а теперь стоят с поднятыми руками, и на любой вопрос у них один ответ: “Гитлер капут!” [...] Тут же угощают пленных махоркой, а потом машут руками, чтобы они шли в наш тыл, на сборный пункт, — описывал этот боевой эпизод Иван Новохацкий. — Солдаты ловят по кустам немецких солдат, которые от страха не решались сразу сдаться в плен и теперь растерялись: куда идти, вперед или назад?

Салют

Когда стемнело, эшелон с самоходками, в котором непонятно теперь зачем, но верный приказу ехал на Запад Электрон Приклонский, остановился в Можайске. Он и его товарищи вылезли из своих машин, чтобы подышать воздухом и проводить этот сумасшедший, невероятный день.

А в Москве люди вечером собрались в центре города. И Красная, и Манежная площади набились битком. В 21:50 начали объявлять приказ товарища Сталина. Тогда центр города буквально замер в тишине. Люди, по словам Бронтмана, останавливали шедший во время чтения приказа транспорт, чтобы эта тишина ничем не нарушалась. Но вот прозвучали слова Левитана, чья речь сменила обращение вождя народов: «30 залпами из тысяч орудий…» И площадь ахнула, закричала, зааплодировала, засмеялась. Дальнейшие слова уже не были слышны.

Иван Новохацкий и его сослуживцы вечер 9 мая встретили на пути к Праге после прорыва обороны. Наступление не прекращалось и всю ночь на 10 мая.

«Солдаты устали до изнеможения. Ухитряемся отдыхать, вернее, поспать часа два по очереди на повозках. Моя лошадка тоже устала, — описывает он. — В середине ночи послал разведчика в хвост колонны батареи с приказом, чтобы старшина прислал подменную лошадь».

Этой подменной лошадью оказался ишак, но Новохацкий узнал об этом только на рассвете, что рассмешило и его, и однополчан. Ночью же движение по ровной асфальтовой дороге действовало усыпляюще. Офицер ехал впереди колонны, зная, что впереди советских войск нет, но все равно периодически засыпал в седле. Не знал Новохацкий и того, что ему еще предстоял путь на Дальний Восток и бои с Японией.

Для Юрия Владимирова 9 мая закончилось в городе Пирна, где он с группой других бывших военнопленных остановился на ночлег по пути к Дрездену.

«Набрав во дворе воду из колодца, мои товарищи принялись готовить ужин, а я занялся шитьем нового вещевого мешка из холста... — вспоминал он. — Кроме того, я удалил с кителя (немецкого, найденного по пути) почти все немецкие пуговицы и пришил вместо них свои — с изображением пятиконечной звезды, серпа и молота».

А Таня Вассоевич вечером 9 мая поделилась с дневником мыслями о том, что же представляет собой этот праздник со слезами на глазах.

Татьяна Вассоевич: «У меня была какая-то строгая радость»

Мне хочется плакать, но теперь я считаю, что плакать нельзя. Какой сегодня особенный день! Мне не хочется, чтобы он кончился; я медленно иду домой. Вот день, которого миллионы людей ждали почти четыре года. А ждала ли я его? Да, я повторяла за всеми: «Скорей бы кончилась война!»

Конечно, я хотела, чтобы она кончилась, но было что-то другое. Может, «я немного боялась этого дня»; я считала, что встретить его я должна как-то серьезно, что к этому времени должно что-нибудь произойти. И когда я утром одевалась, чтобы идти в школу, я одела форменный (почти пионерский) костюм. Мне хотелось встретить его как-нибудь серьезно, чтобы я в это время где-нибудь по-настоящему работала.

У меня не было радостного веселья, у меня была какая-то строгая радость. Я танцевала и пела, но мне (пожалуй) больше хотелось сказать людям что-нибудь такое, чтобы они стали бы сразу смелыми, честными, добросовестными и трудолюбивые. Чтобы они поняли, что в жизни есть хорошее, когда бывает действительно весело, а действительно весело бывает только тогда, когда ты сделала какое-нибудь трудное и благородное дело и потом веселишься. Тогда веселье и счастье бывает настоящее.