Вот уже десять месяцев я живу со "Страной, которой нет" - именно на столько, если считать весь путь от замысла до его воплощения, растянулся спецпроект "Ленты.ру", посвященный 20-летию распада СССР. Сейчас, в последнюю неделю активной жизни проекта, мне, как его редактору, позволительно порассуждать о том, что из него вышло.
У меня нет личных воспоминаний о советской жизни. Хоть я и говорю иногда, что родился еще при "застое" (Черненко оставался месяц), я все-таки, можно сказать, не жил в Советском Союзе. Я не учился в советской школе, хотя меня еще успели принять в октябрята то ли в 91-м, то ли даже в 92-м году - до провинции, где я рос, новые веяния доходили не сразу. Я не бывал в советских пионерлагерях, не стоял в советских очередях, я с детства свободно ездил за границу. О советской жизни я могу судить только по чужим рассказам.
Рассказов за эти десять месяцев было великое множество. Мои любимые - это, конечно, байки Тазо Хуцишвили, рассказанные за бутылкой вина... на самом деле я уж не помню, сколько было бутылок...
Распад Советского Союза стал не только "крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века", как сказал один известный постсоветский политический деятель, но и поворотным моментом в миллионах биографий. Люди богатели и нищали, меняли работу, место жительства, взгляды; гибли в войнах, спивались; становились, согласно популярному лет двадцать назад выражению, хозяевами своей судьбы. Про это - и история "Гитлера-Шишкина" из Ташкента, и история Андреса Анвельта, одного из создателей современной эстонской полиции, и истории из Оша - города, пережившего за двадцать лет две резни, и изумительная история отца Михаила Шполянского из украинской Старой Богдановки. За историей упадка николаевских судостроительных заводов и за меланхолией погруженной в свою бедность Молдавии угадываются многие тысячи биографий. Свою историю надлома и надежды рассказывает каждая фотография Александра Чекменева, будь то портреты донбасских шахтеров или бедных людей на улицах украинских городов.
Еще два слова про "Гитлера-Шишкина". Интервью, которое он дал "Стране, которой нет", оказалось для него последним: вскоре после публикации он умер в нищете и забвении. Ему так и не успели сообщить, что нашелся некий состоятельный поклонник "Коррозии металла", который, прочитав это интервью, выразил готовность ему помочь. И это тоже очень характерная постсоветская история.
Мы убедились, что "новая историческая общность людей - советский народ", складывание которой было провозглашено конституцией 1977 года, после распада СССР никуда не делась. Поразительно, что из одного и того же Советского Союза вышли благополучная, по-североевропейски скучная Эстония, регулярно занимающая верхние строчки в мировых рейтингах прозрачности власти, открытости, интернетизации, - и Туркмения, которую если с кем и сравнивают, то обычно с Северной Кореей.
Когда расходились "республики свободные", которые некогда "сплотила навеки Великая Русь", всюду были свои факторы, свои "события" - этим эвфемизмом называли и "Черный январь" 1990 года в Баку, и Ошскую резню, и столкновения в Карабахе, и подавление военными антисоветских выступлений в Тбилиси в 89-м, в Вильнюсе в 90-м и в других городах в те же годы. Но в главном сценарии были разительно похожи: сначала движения в поддержку перестройки, потом - "Хватит кормить Москву!", а кончалось все часто кровью.
Многие из этих республик после 1991 года обнаружили, что одной лишь нарисованной советскими картографами государственной границы недостаточно, чтобы состояться как государство и как историческая нация. Начались лихорадочные поиски национально-исторических ориентиров. Вспоминали недолговечные досоветские национальные республики. В Белоруссии вспомнили Великое княжество Литовское XIII-XVI веков: оно занимало значительную часть нынешней территории республики, и большинство населения составляли русские (в те времена еще не существовало разделения на малороссов, великороссов и белорусов). В Таджикистане национально-историческим ориентиром решили избрать династию Саманидов IX-X веков, в Узбекистане - Тамерлана, жившего в XIV веке. В Туркмении первый том "Рухнамы" убеждает читателя, что человечество чуть ли не всеми своими достижениями обязано туркменам. На Украине прежний президент Виктор Ющенко значительную часть своего рейтинга положил на то, чтобы утвердить в национальном сознании определенные трактовки некоторых исторических событий (прежде всего Голодомора и деятельности бандеровцев).
Для многих народов СССР важнейшим приобретением советского периода стал русский язык, на котором, в отличие от их национальных языков, можно осваивать все важнейшие науки и всю мировую культуру. Ныне русский язык на всем постсоветском пространстве остается языком старой интеллигенции, почти повсюду молодежь его забывает, по возможности предпочитая английский. При этом, удивительным образом, в Белоруссии, например, национальный язык стал фактически языком оппозиции. В то же время в Латвии русскоязычное меньшинство становится все более и более политически значимой силой.
Мы наслушались и проклятий в адрес "гребаного совка", и ностальгических вздохов. В "Стране, которой нет" есть специальная рубрика "Голоса", в которой самые разные люди - от университетского профессора из Вильнюса до таксиста из Кишинева, от писательницы из Еревана до военного из Душанбе - рассказывают, что, по их мнению, было хорошего и плохого в Советском Союзе. Была защищенность и уверенность в завтрашнем дне - но тебе вечно указывали, что делать, смотреть, читать, думать. Была высокая идея, ради которой стоило жить, - но не пускали за границу. Была беззаботная молодость - но мало было свободы. Была мощная, выстроенная, состоявшаяся цивилизация - а теперь ее нет.
Любопытно, что на последний вопрос - "Хотите ли вы вернуть Советский Союз?" - большинство отвечали: "Нет, не хочу".
Сейчас для любого человека старше сорока Советский Союз - эпизод не исторический, а биографический. Его обычаи, ритуалы, нормы воспроизводятся сами по себе - ведь другого опыта у ныне живущих попросту не было. Мы не можем просто разделить этот опыт на "хорошее" и "плохое", бросить на весы - и определить, хорош или плох был Советский Союз.
Но что же стало с нами - с советским народом, оставшимся без страны? Я говорю "с нами", потому что, хоть я сам и не советский человек, у меня и на Украине, и в Белоруссии, и в Латвии, и в Грузии, и в Армении, и в Казахстане было чувство, что вокруг - не какие-то "они", а "мы". Любая из историй, рассказанных в "Стране, которой нет", понятна любому из нас. Это "мы" продолжает существовать в таких вот частных, маленьких историях, и это гораздо лучше - по крайней мере, гораздо более жизнеутверждающе, - чем уход в одну большую Историю.