1.
...Вот, скажем, с продюсером П. случилась понятная трагическая история: была у ее детей черепашка, которая много спала, черепашку кормили огурчиками и морковочкой, ела черепашка без энтузиазма, но что-то все-таки ела, в солнечный день дети выносили ее поспать на травку; потом продюсер П. все-таки напряглась и тайком отнесла черепашку к ветеринару. Ну, короче, понятно, что черепашка уже полгода как умерла, а огурчики с морковочкой просто слегка усыхали на солнышке. Но дело не в этом, а в том, что можно представить себе, как продюсер П. парилась, готовясь преподнести детям эту тяжелую новость. Ну, пришла домой, черепашку принесла в коробочке на дне сумки, чтобы дети похоронили, попрощались, закрыли гештальт: «Дети, вот помните тетю Катю? Вот и все живое со временем...» — ну и так далее. Чуть не докатилась до обещаний рая, где черепахи — ну не знаю — варятся в теплом-теплом супе. И тут дети продюсера П. перебивают маму и спрашивают: «Мама! Она мертвая?» — «Да», — говорит продюсер П. подобающе-приглушенным голосом и раскрывает объятья, готовясь принять рыдающих детей. И тут младший как завопит: «Вася, я тебе говорил!» А старший как завопит: «Это ты, Петя, мне говорил?! Это я тебе говорил!» Короче, они полгода пытались научно доказать, что хорошо обеспеченный салатиком и морковочкой зомби человечины не требует и даже солнца не боится. Вели дневник наблюдений. «Давай, — говорят, — мама, ее сюда. Переходим ко второму этапу эксперимента».
2.
…Вот, скажем, журналист Щ. рассказывает, что в молодости хаживал к одной проститутке, которая никогда не брала денег с края стола, а только с середины. «На середину стола, — говорила, — положи, я возьму. А то примета есть — вся жизнь не так пойдет».
3.
...Вот, скажем, молодая талантливая преподавательница Н. из города Курска переезжает по специальной программе для молодых преподавателей жить и работать в США. Выигрывает конкурс, у нее есть собственные разработки про творческое развитие, в которых главная идея ― детское творчество должно быть прикладным. Ребенок должен видеть, как созданные им предметы приносят радость, пользу; осколки на полу, скандалы на тему «я тебе говорила, что это упадет», — ну, понятно. Живая жизнь предметов быта. И вот молодая талантливая преподавательница Н. попадает в довольно приличную школу штата Иллинойс, небольшую, но бодрую, и там ей поручают учить по этой самой инновационной системе шестилеток-семилеток. И вот на первом же занятии молодая талантливая преподавательница показывает детям настоящую глину, настоящую печь для обжига и другие восхитительные предметы и говорит, что сейчас они сделают для пап и мам пепельницы. Ну, пепельницы. Ну, пепельницы, в которые курят. Тут выясняется, что дети не очень понимают слово «пепельницы», потому что мамы и папы, прямо скажем, не курят. И в результате у молодой талантливой преподавательницы Н. начинается паника, потому что она вспоминает свой учебный план на полугодие. В каковом плане на каждом примерно втором занятии дети делают папе и маме пепельницу. То из папье-маше, то из полимерки, то из мозаики. Потому что пепельницу очень легко делать ― шмяк-шмяк, плоский блинчик, детали не важны. А кроме того, пепельница же не бывает лишней. Она же всегда в центре этой самой живой жизни предметов быта, будь этих пепельниц хоть миллион. Над ними рыдают, в них кладут выпавшие из стены гвозди, ими кидаются в кота, из них начинаются пожары. И тогда молодая талантливая преподавательница Н. понимает, что надо что-то придумывать, очень быстро причем. И ничего ей в голову не идет. Тарелки нельзя, они будут получаться кривыми, и протекать, и идти пузырями. Пепельнице пузыри к лицу, в этом есть какая-то экзистенциальная рифма, а с тарелками выйдет кошмар. И тогда она говорит детям в последней надежде, что они сами ей подскажут что-нибудь: «Дети! Угадайте же, что мы сегодня будем делать в подарок мамам и папам! Это такое небольшое... Такое плоское... В него можно что-нибудь положить... И в доме его нужно много-много штук...» И дети радостно кричат: подставка для мобильника! Подставка для мобильника! И они стали делать подставки для мобильника. В конце концов, почему бы современному человеку не кидать в кота подставкой для мобильника?
4.
...Вот, скажем, получается так, что между фотографом Т. и сводным сыном его брата разница в возрасте составляет не то восемь, не то девять лет. И фотографу Т. достается блаженная роль клевого дяди, с которым можно и про девочек, и про траву, и про то, что родители козлы, и даже выпить свои первые 50 грамм. Лучшая роль на свете. В один прекрасный день у фотографа Т. звонит телефон, и любимый племянник спрашивает, как дела. А потом говорит: «Дядя Т.! У нас тут сложилась небольшая оргия, и я сразу подумал о тебе...» И пока фотограф Т. в ужасе представляет себе, что он должен в этой ситуации сказать, а главное ― какими словами он должен отказаться, а главное — о боже мой и т. д. — любимый племянник спрашивает: «Хочешь, дядя Т., прийти нас пофотографировать?» И что-то как фотограф Т. ни вспомнит про этот звонок, так ему делается дурно, и что-то каждый раз по-разному.
5.
...Вот, скажем, кинокритик Г. в молодости торговал пирожками возле церкви. И когда кто-нибудь подходил и спрашивал, освященные ли пирожки, кинокритик Г. старался угадать, с кем имеет дело. Потому что одни говорили: «Давайте мне тогда шесть ваших освященных пирожков! Бог помощь!» А другие говорили: «Давайте мне тогда шесть ваших неосвященных пирожков! А то тут какой-то мракобес освященными торгует, не хочу его поддерживать!» И единственным, кто покупал пирожки, ни о чем не спрашивая, был батюшка из этой самой церкви. Потому что был глубоко верующим человеком.