«Две гвоздики для товарища Сталина» — такая акция под эгидой КПРФ прошла в Москве 21 декабря, в 136-ю годовщину рождения Иосифа Виссарионовича. Могилу генералиссимуса у кремлевской стены его поклонники завалили тысячами красных гвоздик, в тематических сообществах призывали «не концентрироваться на плохом», а «вспомнить все хорошее, что было в те годы». Чаще всего Сталину ставят в заслугу то, что при нем «был порядок».
Еще лучший порядок, хочется всегда напомнить, был в нацистских концентрационных лагерях. Детские ботиночки заботливо сложены в одной части склада, вырванные золотые зубы аккуратно размещены на полочках в другой. Учет, контроль, строгий распорядок дня. Четкая сортировка поступающего «человеческого материала». Никаких лентяев. «Труд освобождает». Аккуратная утилизация представителей неправильных наций. В основном цыган и евреев, хотя и не только: в Освенциме, например, погибли тысячи поляков, украинцев и русских.
С точки зрения логики невозможно осуждать концентрационные лагеря нацистов и одновременно оправдывать существование ГУЛАГа. Однако парадоксальным образом многие бывшие советские люди до сих пор оскорбляются тем, что в различных европейских «музеях террора» коммунизм рассматривается как идеология столь же античеловечная, как фашизм.
Говорить о роли, которую сыграл Сталин в истории страны, можно долго, с цифрами, с отсылками к мемуарам выживших и социологическим исследованиям. Но я хочу рассказать лишь одну, сугубо частную историю, которую услышала около пятнадцати лет назад. Произошло это в тридцатые годы в горном селе на Кавказе.
«Мой брат убил его сына, — без сожаления сообщил мне старый армянин. Он поведал историю, случившуюся в его семье в сталинские времена. — Мальчику было года четыре, брат заманил его подальше в горы и сбросил с обрыва. Отомстил за отца».
Убитый ребенок был сыном директора местного совхоза. Заканчивались тридцатые годы двадцатого века — времена, впоследствии вошедшие в историю как период «Большого террора» в СССР. Когда «из центра» пришла разнарядка на выявление определенного количества «врагов народа», директор совхоза стал одним из членов «тройки», поставившей свои подписи под приказом арестовать отца рассказчика, назначенного таким «врагом».
«Директор, конечно, сам-то этого не хотел, — продолжал рассказчик. — Но у него должность такая была, ему эту подпись пришлось поставить. Он потом приходил к матери, прощения просил».
Мать рассказчика осталась одна с тремя сыновьями, сам он был средним. Его старшему брату было 12 лет, младший — еще младенец. Двум другим, подписавшим бумаги на арест, старший брат отомстить не мог — те приехали в село откуда-то «снизу» специально для выявления «врагов народа» и арестов. А вот директор совхоза жил в селе вместе со всей своей семьей, и четырехлетний сын был у него единственным. В те годы дети всегда играли без присмотра взрослых, двенадцатилетнему подростку ничего не стоило увести доверчивого ребенка к опасному обрыву, подальше от людских глаз, и столкнуть вниз.
Происшествие сочли несчастным случаем.
«Ваш брат убил маленького ребенка? — переспросила я тогда. — Как можно этому радоваться?».
Рассказчик притушил победный блеск в глазах.
«Конечно, убивать детей плохо, — согласился он вежливо. — Но тогда времена такие были. Мать потом, как узнала, так его ругала, так ругала! Как ты мог, говорила! Зачем, как рука поднялась на такого маленького! Но брат должен был отомстить. Он потом, уже после войны, в семидесятых, когда директор совхоза болел, пришел к нему и сказал: помнишь, твой маленький сын погиб в горах? Это я его убил за отца».
Каждый раз, когда кто-то прославляет Сталина, я вспоминаю этот рассказ.
В этой жестокой и вместе с тем очень простой, деревенской, будничной истории о ссоре между соседями, все действующие лица — жертвы. И подросток-убийца, потерявший обожаемого отца, и сам отец, расстрелянный где-то, и четырехлетний карапуз, убитый в горах во имя мести, и его несчастный родитель, который «не мог не поставить подпись», приходил каяться, но никого не спас. («Мать-то его простила, — сказал рассказчик. — А мы, дети, нет»).
Настоящий же виновник остался безнаказанным. И члены КПРФ не стесняются называть себя коммунистами и помещать его лицо на свои агитационные плакаты.
И до сих пор находятся люди, которые приносят к его могиле цветы.