Какое-то тревожное послевкусие осталось в этот раз от празднования 9 Мая. Не от самого дня Победы, а от того концентрата противоречий, что накопились в обществе буквально по любому вопросу. Все, от Георгиевской ленты до марша «Бессмертного полка», вызывает шквал дискуссий. Это когда автор «Плота» лихо высказался о профессиональных качествах роллингов, и общество порвало на две половины, одни закричали: «Руки прочь, это святое!», другие: «Неприкасаемых нет!» было смешно. После 9 Мая все стало совсем грустно.
Такое чувство, что наступило время несогласных всех со всеми. Как-то незаметно мы привыкли ни в кого не верить, никем особенно не восхищаться, все ставить под сомнение и на любой аргумент выставлять лес контраргументов. Скепсис стал второй натурой, и брезгливая мина надежно проросла к лицу.
У нашей национальной памяти вообще сложный анамнез. Здесь совсем рядом архивированы воспоминания о поклонении вождю и его изображениям, когда за неподобающее отношение к портрету или бюсту можно было не просто пострадать, а лишиться жизни, и одновременно факт разрушения церквей и уничтожения икон. В каком-то смысле это закономерно. Один культ всегда вытесняет другой, наследуя самые ударные элементы предыдущего.
Но не только государству и власти, но и самому обществу необходимы связующие факторы: идеи, личности, события. Освоение Целины и «стройки века» были грандиозными проектами, в которые так или иначе вовлекалась вся страна. Полеты в космос стали поводом для всенародного ликования. Юрий Никулин, Владимир Высоцкий, Михаил Ульянов, Эльдар Рязанов находились в статусе всенародных любимцев. «Все вместе», «всей страной», «в едином порыве» — теперь эти понятия вышли в тираж, они больше не имеют веса и вызывают только иронию. «Бог умер», мир распался и человек разбежался по группам и товариществам. «Перемен требуют наши сердца!» — стало последним гимном, более или менее объединившим народ. Но Цой тоже умер, и надежды перестройки обернулись разочарованиями 90-х.
Прошло совсем немного времени. Кого сегодня можно назвать тем человеком, который объединяет уважение и симпатии нации? Не группы, не прослойки, не маргинальной секты, не профессионального сообщества — всего народа? Такого человека или людей сегодня просто нет.
Писатели? Улицкую прокляли и облили зеленкой, Акунин уехал сам под неодобрительное ворчание, Прилепина ненавидит полстраны. Режиссеры? Михалков? Ну извините... Балабанов? Умер. Но и при жизни хватало недоброжелателей. Звягинцев? Какое там, у нас венецианских львов так просто не прощают! Журналисты? Страшно даже перечислять имена. Взять того же Владимира Познера. Тут даже те, кто признают влиятельность и харизму, полны антипатии.
Мацуев? «Ломает рояли». Евгений Миронов? «Слишком широко улыбнулся власти». Гребенщиков? Да, для одних он бог. Для других — «культурное недоразумение своего времени со слабым музыкальным материалом». Плюс чай с прокурором. Спортсмены? То публичные драки, то допинг-скандалы. Анна Нетребко? Уехала. Плюс слишком жизнерадостна для оперной дивы. Космонавт? Кто вообще вспомнит, кто именно находится сейчас на орбите? И хорошо, если спустя полгода мы будем помнить, как звали того 25-летнего парня, погибшего под Пальмирой.
Отчасти проблема отсутствия современного героя связана с глобальным недоверием. Это объяснимо, поскольку между официальными сводками и реальными событиями традиционно — пропасть. Авторитет СМИ уничтожен самими СМИ. Те, кто сегодня искренне верит в «новости из телевизора», верили и в узор сатаны, зашифрованный в коврах на стенах советских квартир — гениальную разводку в пяти частях от Андрея Лошака.
Все относительно, все не точно, не наверняка. Ничто не в состоянии объединить общество. Ни отношение к инвалидам, ни празднование Победы, ни Серов, ни Лазарев, ни примадонна. Был ли мальчик, была ли девочка Лиза, сколько на самом деле зарабатывает отечественный чиновник, сидела ли Васильева, кто разместил в сети объявление о сборе денег на лечение — отчаявшиеся родители или мошенники?
Мы ко всему относимся с подозрением. Любое утверждение, буквально любое, вызывает сомнение и находит оппонентов. Любой король для кого-то обязательно окажется голым. Теперь даже смерть не примиряет. Ее слишком много в информационном поле вокруг нас. Она уже не вызывает ни сочувствия, ни уважения. Это всего лишь один из разделов новостей и фаза бытия, а не повод придержать язык и не швырять гнилые помидоры вслед скончавшимся.
Шаг за шагом из общественного сознания исчезло понятие неприкосновенного. С одной стороны, десакрализация мифов была неизбежна для страны, долгое время на одних мифах существовавшей. Отравление пафосом оказалось настолько сильно, что потребовалось время и реактивное противоядие отрицания. На всякий случай, вообще всего. Но отрицание всего привело в никуда. Разобщенное общество оказалось болтливой толпой без идеи и без героя.
Где сегодня искать центры притяжения? Самые впечатляющие цифры дают религия и президент. Да, почти 70 процентов верующих могли бы закрыть вопрос об объединяющем факторе. Но на самом-то деле, при мощнейшем влиянии и возможностях РПЦ, менее 3 процентов людей не на словах, а на деле объединены вокруг идей Христа. Остальные сильны носить нательные кресты и всеми способами оберегать свои чувства.
Остаются 85 процентов. Любопытное явление.
Чувствуя пустоту в архиважном месте, власть старается заполнить ее по-своему. Она не может предложить фигуру современного героя. Ни Госпремии, ни вручения орденов и наград не гарантируют сегодня статус всенародных любимцев. Любой отличившийся и отмеченный властью, напротив, словно получает черную метку. Награда из рук президента, тут что-то не так...
И тогда власть берет эту роль на себя. Появляется сакральная цифра, скрепа всех скреп, объединяющий фактор, ось мирового сознания. Возможно, попытка зачетная, но она не работает. Запрос на всенародную любовь не удовлетворяется сверху. По мнению некоторых социологов, эта цифра вообще миф, который не имеет под собой никакого основания. Похоже, сегодня никто вообще не понимает, что происходит в национальном сознании, а цифра — всего лишь еще один инструмент в манипуляциях общественным мнением.
В Японии есть понятие «человек — национальное достояние». Допустим, нам не разобраться в тонкостях восточной философии, но с другой стороны, это вполне понятная секулярная попытка создать образ героя в массовом сознании. Его отсутствие, на самом деле, совсем не декоративная проблема. Человек, отвоевавший себе массу свобод и прав отрицать все, включая само отрицание, оказывается в подозрительном вакууме. В мире без героев и объединяющих величин на самом деле пусто-пусто и суетно, здесь нет возвышающей наивности идеалов, и всем управляют разъедающие скепсис и ирония. При таком раскладе образ скреп, конечно, неслучаен. Многим кажется, что ими всенепременно надо сшивать и соединять распадающееся на куски и фрагменты национальное сознание. А что если не надо? Что если моралисты со своими степлерами ползут там, где должен пройтись естественный процесс эволюционного распада?
Возможно, мы пока не заслужили даже покоя. Потому что, как говорит Виктор Франкл, нет никакой коллективной вины. Ничего ни на кого нельзя свалить. Ни на власть, ни на погоду, ни на природу. Есть только личная, персональная вина и ответственность за все происходящее. За каждый сделанный и не сделанный шаг, за каждое решение, слово, за каждый вспыхнувший и раздутый скандал. За каждого свергнутого кумира. За каждого несозданного героя.
Возможно, запрос на героев будет удовлетворен, когда общество дорастет до возможности коммуницировать именно с ними, а не с дутыми тузами телеэфиров и королями рейтингов. Нащупает середину между зомбированным восторгом тоталитарного единства и протестом тотального отрицания. Возможно, это будет очень зрелым осознанием.
И возможно, оно случится далеко не завтра.