«Роснано» опять упоминается не в связи с инновационными прорывами, а в криминальной хронике. Топ-менеджер госкомпании Андрей Горьков задержан по подозрению в многомиллионных махинациях почти накануне дня рождения Анатолия Чубайса. Конспирологи и кремленологи получили очередной повод порассуждать о скором неизбежном и окончательном закате «главного системного либерала», а заодно и о неприятном сигнале для его именитых соратников, включая Алексея Кудрина.
Но если «Роснано» что-то и научилось делать за десять лет своего существования, так это поддерживать политическую и аппаратную эластичность Чубайса. Было уже немало поводов предполагать, что вот сейчас обладатель «плохой кредитной истории» окончательно уйдет со сцены, однако каждый раз эти прогнозы не оправдывались, а у оскандалившейся госкомпании появлялись влиятельные союзники вовсе не из либерального лагеря.
Взять хотя бы «Ростех», сотрудничающий с «Роснано» по ряду проектов. И как раз в конце мая НПО «Сатурн», входящее в чемезовскую госкорпорацию, приобрело у «Роснано» около 50 процентов акций ульяновской компании «Новые инструментальные решения». А вел эту сделку тот самый Андрей Горьков.
Как бы там ни было, сам факт появления еще одного «околороснановского» уголовного дела — не повод прощаться с Чубайсом. Другое дело, что у задержания Горькова есть иной, не персональный, а, если угодно, институциональный контекст.
Каждый такой инцидент — еще и повод для разговоров о целесообразности существования «Роснано» и шире — государственных инновационных институтов развития в принципе. Ведь когда венчурный инвестор оперирует деньгами не собственными или партнерскими, а налогоплательщиков, риск злоупотреблений возрастает в разы, тем более что речь идет о довольно тонких материях: инвестиции в идею или в только-только созданный бизнес. То есть об активах, которые в равной степени могут и баснословно вырасти в цене, и обратиться в бухгалтерскую труху.
Вице-премьер Аркадий Дворкович был по-своему прав, когда сетовал около года назад: «Государству сложно привыкнуть, что инвестиции в инновации в девяти из десяти случаев могут не привести к результату. Объяснить это Генпрокуратуре, Счетной палате и МВД очень сложно. Они не верят, что деньги могут быть потеряны. Если потеряны — значит украдены. Так они считают. А это не так».
Но ведь рядовой налогоплательщик не должен страдать из-за того, что какой-то менеджер из института развития с окладом, которого хватило бы на роту «работающих бедных», решил поиграть в Стива Джобса или Илона Маска, но «не шмог». И здесь уже не суть важно, в чем именно заключался просчет, — в ошибочном прогнозе по спросу на поликремний или в желании покрутить пока не вложенные средства с помощью друга-банкира. Главное, что деньги чужие, а ими всегда намного проще рисковать, чем собственными.
В этом смысле сохранение существующей модели финансирования инноваций — едва ли не меньшая проблема, чем сохранение Чубайса во главе «Роснано». И если уж говорить о моменте, выбранном силовиками для задержания Андрея Горькова, то надо бы вспомнить еще и заявления, сделанные неделю назад на Петербургском экономическом форуме, — а именно призыв Владимира Путина к высокотехнологичным госкомпаниям «создать у себя подразделения, которые будут предметно работать со стартапами и малыми инновационными компаниями, а также венчурные фонды, чтобы финансировать такие проекты».
На первый взгляд, возьми «Росатом», «Ростех», ОСК или ОАК на себя эту миссию — и необходимость в «Роснано» и ему подобных институтах развития отпадет сама собой. С другой стороны, у других госкорпораций деньги из той же «тумбочки», что и у Чубайса. Их убытки тоже отражаются на казне, следовательно — на кармане налогоплательщиков.
Поэтому очередной криминал в «Роснано» скорее играет на руку тем, кто хотел бы тихо спустить на тормозах президентскую инициативу. В наличии подобных «очагов сопротивления» сложно сомневаться. Косвенное подтверждение тому — путинская оговорка: «Прошу, чтобы это не осталось просто пустой фразой».
Неизвестно, что более плачевно отражается на перспективах технологического прорыва — неэффективность государственных инвестиций в стартап-индустрию или полный отказ от них.
Страна совсем не купается в деньгах, а без этого «топлива» невозможно преобразовать даже сверхгениальные идеи во что-то более-менее осязаемое. В свою очередь, чем меньше появляется новых продуктов и новых бизнесов — тем меньше национальный доход.
Круг замкнулся? Пожалуй, да, если считать, что у государства могут быть только две опции: активно финансировать инновации либо полностью отойти в сторону. Но ведь можно сосредоточить инновационные бюджеты государства и/или госкорпораций на инвестициях не в идеи как таковые, а в их потенциальных генераторов. То есть вкладывать эти средства прежде всего в образование, причем не только университетское, но и школьное — подобно тому, как это делает, например, Samsung в Южной Корее.
«Майские указы» никоим образом не отменяют актуальности небюджетных вложений в школу, особенно в свете тех «оптимизаций», к которым прибегают региональные власти, дабы уложиться в установленные президентом зарплатные нормативы учителей. В итоге вполне удобоваримые количественные показатели, включая результаты сдачи ЕГЭ, далеко не всегда дают качественные прорывы. Психологи отмечают, что креативность у дошколят намного выше, чем у детей, которые уже начали учиться. А ведь объем «инновационного» предложения зависит не от суммы набранных баллов и даже не от числа абитуриентов, сумевших поступить в престижные вузы.
Понятно, что приход государственного венчурного капитала в образование не гарантирует стопроцентного получения гениев на выходе. Но он, по крайней мере, поможет увеличить количество образованных граждан с достаточным багажом знаний, чтобы обеспечить себя работой и содержать свои семьи. И тогда точно никто не скажет, что деньги налогоплательщиков выброшены на ветер — в лучшем случае. А в худшем — опять обогатили исключительно тех, кому посчастливилось оказаться на верхних этажах отечественной социальной пирамиды.