Один мой знакомый, живущий в России, был шокирован реакцией одноклассников своей дочери на попытку учителя рассказать им о Холокосте. — Эти дети хихикали.
Казалось бы, мне, как человеку, не первый год преподающему историю Холокоста, тоже впору ужаснуться такой реакции. Но это с одной стороны.
А с другой, нельзя забывать, что к нам в Израиль приезжают группы студентов, музейных работников или учителей, в той или иной степени подготовленных. Имеют определенный багаж знаний о Холокосте и участники нашего, совместного с фондом «Генезис», проекта «Феникс», с которым мы проводим образовательные поездки в Литву, Польшу, Белоруссию.
Но что делать с людьми, и особенно, молодыми людьми, неевреями, которые слышат о Холокосте в первый раз. Как у них вызвать интерес к этой трудной и тяжелой теме?
В этой связи я вспоминаю два проекта, совершенно разного плана и сделанные в разных странах, но так или иначе, заставившие заговорить о Холокосте намного более широкую аудиторию, чем обычно.
Первый — это выступление Татьяны Навки и Андрея Бурковского в телешоу «Ледниковый период», в котором использовалась музыка из кинофильма «Жизнь прекрасна». Что важно, кстати. Ведь некоторые заявляют, что Навка и Бурковский, одевшись в робы узников концлагеря с шестиконечными звездами, танцевали, улыбались и чуть ли не кривлялись. Но в самой картине Роберто Бениньи ровно так и происходит. Родители пытаются внушить своему сыну Джозуэ, что концлагерь, где они оказались, — всего лишь игра. И в этом смысле Навка и Бурковский действовали четко в стилистике фильма, который, кстати, сам был встречен весьма неоднозначно. В Каннах некоторые критики предъявляли Бениньи примерно те же претензии, которые потом предъявлялись участникам российского «Ледникового периода». В недопустимости «юмористической» подачи чего-либо, связанного с Холокостом.
Но Бениньи благодаря такой неоднозначной подаче пробудил у многих интерес к этой важной, трагичной и тяжелой теме. И точно так же нашумевшее выступление Навки и Бурковского наверняка заставило многих зрителей задаться вопросом: «А о чем, вообще, разговор? Почему столько шума? Может быть, стоит узнать, о чем речь?»
Наверное, такой эффект намного важнее, чем неуклонное поддержание приличествующей теме серьезности. Хотя именно от такого подхода отталкивается израильский сатирик Шахак Шапира, запустивший не менее резонансный проект — Yolocaust.
Понятно, что не мешает лишний раз напомнить людям, что мир сегодня открыт, и все всё видят. Что есть поступки, которых все еще стоит стыдиться. И если вы делаете легкомысленное селфи на берлинском мемориале, посвященном жертвам Холокоста, а потом еще снабжаете снимок подписью «Танцы на мертвых евреях» — ждите жесткого ответа. На коллажах Шапиры эти «танцоры» и правда пляшут на трупах.
Но чем провинился молодой человек, который просто жонглирует шариками, сидя между мемориальных плит? Ведь это не кладбище, не место, где проводились массовые расстрелы. Этот памятник — естественная, органичная часть городского пространства. И сама его структура, само его строение провоцирует на некоторую легкость. И в восприятии, и даже в поведении. Там бегают дети, кричат, пищат и смеются, и никто им не станет делать замечания. Потому что это не запрещено, и они дети. И это нормальное, естественное поведение для детей.
Если памятник посвящен Холокосту — вовсе не значит, что ты, дойдя до него, должен закрыть свои эмоции. Это как-то вообще не по-человечески.
И когда Шапира берет для коллажей настолько разные по содержанию фото — танцующих «на мертвых евреях» и жонглера — получается, что это равноценные вещи. Но это же совсем не так. В результате действительно оскорбительные поступки уже не выглядят таковыми. А вполне нормальное поведение представляется как эпатажное.
Но как бы там ни было, благодаря Yolocaust люди начали обсуждать, какое поведение допустимо, когда речь идет о Холокосте и памяти о нем, а какое — нет. А ведь долгое время это не обсуждалось. За исключением, опять же, тех споров, которые разгорелись 10 лет назад в связи с выходом фильма Бениньи, или намного менее бурных обсуждений выходок «Шарли Эбдо».
Да, эти ребята по Холокосту тоже прошлись. У них были весьма оскорбительные выпуски «Шоа Эбдо». Но они же изначально позиционируют себя как неполиткорректных, бескомпромиссных плохих мальчиков, которые не щадят ничего и никого. Поэтому во Франции понимают, что такое «Шарли Эбдо». Что это — просто юродивые, шуты гороховые, тролли. Самая лучшая реакция на таких — либо усмехнуться, либо просто пройти мимо.
Исламисты, которые их расстреляли, в тысячу раз увеличили аудиторию «Шарли», сделали их мучениками. То есть, по сути, добились обратного эффекта. Если, конечно, они и правда хотели отомстить «Шарли» за антиисламские карикатуры.
Если вдуматься, школьник, хихикающий, когда учитель рассказывает про Холокост, действует в какой-то степени так же, как «шарлист». Для него тоже важен эпатаж, стеб. Он непременно должен хихикать и прикалываться, когда взрослые призывают к серьезности.
Но тем важнее не отталкивать с порога те формы подачи, которые могут заинтересовать такую аудиторию, хотя кому-то они кажутся несерьезными или даже кощунственными. Вообще, с обвинениями в кощунстве надо быть осторожнее. Чтобы не уйти в другую крайность – в спекуляции на трагедии.
В Израиле это явление есть, к сожалению. Но оно жестко высмеивается. На нашем ТВ выступала комедийная группа «Камерный квинтет». У них был скетч. В туристическое агентство приходит клиент.
— Я хочу поехать в Польшу. Какие у вас есть туры?
Турагент рекламно-равнодушным тоном:
— Вы можете взять тур на 3 дня с заездом в три лагеря смерти. С экскурсией по гетто. А есть более дешевый вариант, но он включает в себя только один лагерь смерти.
Клиент:
— То, что вы говорите – ужасно!
— Ну, так это и было ужасно.
Или. Израильский бегун на соревнованиях в Германии. Его представитель подбегает к судье и просит дать фору.
— Ребят, вы что?! — возмущается судья.
— Ну, слушай, совесть имей. Холокост, что ли, забыл?
Мы живем в очень динамичном мире. Очень быстро все меняется, в том числе и восприятия. Это надо учитывать. И если мы хотим, чтобы люди помнили о трагедии, — это не значит, что надо все зацементировать, раз и навсегда решив, как можно о ней говорить, а как нельзя. По крайней мере, едва ли тогда нас услышат те, для кого эта трагедия стала не более чем далекой историей.
Пока тема Холокоста продолжает фигурировать в медиапространстве и в искусстве, пусть даже в спорном виде, она остается живой, актуальной и волнующей для современного общества.