Ситуация на Корейском полуострове после окончания войны — вернее, подписания перемирия 27 июля 1953 года — всегда развивалась по синусоиде. За кризисом следовал период дипломатии, а потом какие-то акции с той или иной стороны (чаще c северной) вызывали новое обострение. На протяжении последних пяти лет, в период президентства ныне сидящей в тюрьме Пак Кын Хе (она была почему-то уверена в неизбежном крахе КНДР), межкорейские отношения были хуже некуда: Пхеньян и Сеул балансировали на грани войны. Насколько инициативы нового президента южан Мун Чжэ Ина, пришедшего к власти под лозунгами улучшения отношений с Севером, могут изменить ситуацию к лучшему?
Не знаменует ли предложение Сеула провести переговоры с участием представителей оборонных ведомств Севера и Юга (а также консультации по линии Красного Креста) в Пханмунджоме новую оттепель? Мун предлагал также встречи разделенных семей, участие северокорейской сборной в зимних Олимпийских играх-2018 в Пхёнчхане, и даже третий межкорейский саммит (первые два с участием предыдущего лидера КНДР — Ким Чен Ира — состоялись в 2000 и 2007 годах, а вообще попытки наладить взаимопонимание между Севером и Югом насчитывают десятилетия: первое межкорейское заявление было принято ровно 55 лет назад).
Пхеньян, наученный прежним опытом, не торопится отвечать на инициативы Сеула. КНДР нужны решения базовых вопросов безопасности и конкретные гарантии выполнимости обязательств. Важно еще и то, как на такие южнокорейские идеи посмотрят из-за океана. Ведь главный военно-политический союзник Республики Корея — США — сейчас настроен по отношению к Пхеньяну крайне недружелюбно. Трамп, как мантру, повторяет, что давление на КНДР должно быть максимальным, страна должна быть в экономической изоляции, а еще лучше — в блокаде. Американский лидер полагает, что так можно заставить Пхеньян образумиться и отказаться от своей ракетно-ядерной программы. Иначе как смехотворным этот подход не назовешь.
Кроме того, Трамп полагает, что в «закрытии» северокорейского ракетно-ядерного досье решающую роль должен сыграть Китай, от которого (в том числе из-за экономической привязки) якобы зависит само существование Северной Кореи. Значит, и на Пекин надо давить объединенными силами.
К тому же предлагающая пути межкорейского урегулирования «Берлинская декларация» Муна от 6 июля предусматривает ядерное разоружение КНДР: сначала бессрочный мораторий на проведение ракетных и ядерных испытаний, затем переговоры о ядерном разоружении, и только потом — меры, нацеленные на создание режима мира на Корейском полуострове.
Все это абсолютно неприемлемо для КНДР, которая официально провозгласила себя ядерной державой и зафиксировала это в конституции. Да и ядерную тему Пхеньян готов обсуждать только с Вашингтоном, а не Сеулом, который не может обеспечить ему гарантии безопасности. Так что все прочие пункты декларации — «мирные отношения, новая экономическая система на полуострове, обмены на неполитическом уровне» — носят пока умозрительный характер. Соответственно, и реальная отдача от межкорейских контактов может показаться Пхеньяну недостаточной, поскольку они вряд ли позволят снять экономическую блокаду.
Так что переговоры с Сеулом Пхеньян может счесть полезными только с точки зрения публичного провозглашения своей позиции и внесения разлада в стан противников, прежде всего между США и РК. Иллюзий относительно их долгосрочных целей КНДР не испытывает, справедливо полагая, что в конечном счете американцы и южане хотят ослабить и подчинить Северную Корею. В американской и южнокорейской стратегии не исключается и возможность исчезновения КНДР как государства. Цели объединения полуострова под эгидой Юга никто с повестки не снимал, пусть при новой администрации она не воспринимается как дело завтрашнего дня. То есть все опции «на столе», не исключая применение силы.
Пока разразиться полномасштабному конфликту мешает логика взаимно гарантированного взаимного уничтожения: у КНДР хватит сил нанести своим противникам, прежде всего, Южной Корее и Японии, неприемлемый ущерб. На самом деле ядерная программа северян помогает стабилизировать ситуацию, давая Пхеньяну дополнительную уверенность в своей безопасности и удерживая, как США, так и КНДР от резких движений. Потому, наверное, в Вашингтоне раньше считалось допустимым поддерживать «контролируемый (США) хаос» — поскольку такое положение вещей позволяет наращивать военные силы в регионе и давить на главного глобального конкурента — Китай. Однако статус-кво изменили декларации КНДР об обретении способности запускать межконтинентальные ракеты (первая была испытана 4 июля как «подарок» ко Дню независимости США), которые могут превратить в пепел города западного побережья Америки. И Вашингтон, и Сеул опасаются, что возможность нанести «второй удар» развязывает Пхеньяну руки: дескать теперь КНДР, напав на южан, может не опасаться кары со стороны США, поскольку Вашингтон не будет рисковать безопасностью Сиэтла и Сан-Франциско ради того, чтобы остановить северокорейцев.
Россия и Китай давно предлагают другой подход — политико-дипломатический, поиск компромисса с учетом законных интересов всех участников процесса. Совместное заявление, подписанное министрами иностранных дел 4 июля, во время визита в Москву Си Цзиньпина, как раз и предлагает дорожную карту на сей счет. Суть ее: сначала «двойное замораживание» (КНДР прекращает испытания в обмен на встречные шаги со стороны США и РК), потом «параллельное продвижение» — согласование параметров отношений в двустороннем формате одновременно с переговорами по ядерному вопросу, и наконец, создание системы обеспечения мира и безопасности в регионе, включая отказ от ядерного оружия.
Таким образом, и Москва, и Пекин приветствовали бы налаживание межкорейского диалога. Об этом шла речь на первой встрече руководителей России и РК в Гамбурге. Для нас важно способствовать усилению позиций «голубей» и в Сеуле, и в Вашингтоне (при том понимании, что и Пхеньян воздержится от провокаций). Это позволило бы также предотвратить накачивание региона новым американским оружием, включая сильно беспокоящие нас противоракетные системы в Южной Корее. Однако признаков изменения американской политики пока не видно.