Привет, Риветт! Семь фильмов классика французской «новой волны», которые должен знать каждый
«Из нас Риветт был больше всех уверен в своем желании делать кино», — писал о нем Годар, и не лукавил. С короткометражки Жака Риветта «Ход конем» французская «новая волна» и началась — именно после нее за камеру встали другие критики Cahiers du Cinema, от Ромера до Трюффо. Парадоксальным образом именно Риветт остался наименее понятым режиссером этого великого круга. Его фильмы, длинные, перенасыщенные идеями, требовали от аудитории неслыханного погружения, редкой готовности внимать. Зато это зрительское усилие Риветт сполна вознаграждал — научившись смотреть его кино, невозможно смотреть прежним взглядом любое другое. Главные фильмы скончавшегося 29 января классика — в галерее «Ленты.ру».
«Париж принадлежит нам» (Paris nous appartient), 1961
Кадр из фильма «Париж принадлежит нам»
Энергичный даже в сравнении с другими дебютами «новой волны» первый фильм Жака Риветта начинается как легкомысленный портрет парижской богемы — чтобы затем вдруг переродиться в тревожное, осознанно нервирующее зрителя кино о паранойе, мнимых заговорах и обыденности, ставшей кошмаром.
«Безрассудная любовь» (L'amour fou), 1969
Кадр из фильма «Безрассудная любовь»
Перекресток между искусством и порождающей его жизнью всегда был для Риветта подлинной сумеречной зоной, областью, где царят безумие, неотличимая от ненависти любовь и сырая правда чувств. В «Безрассудной любви» он находит такое пересечение нервов, что сродни оголенным проводам, за кулисами экспериментальной театральной постановки, которую готовят герои, режиссер и его жена-актриса.
«Селина и Жюли совсем заврались» (Céline et Julie vont en bateau), 1974
Кадр из фильма «Селина и Жюли совсем заврались»
Визитная карточка Риветта, его самый известный и самый популярный фильм — история иллюзионистки и библиотекарши, которым удалось прорваться по ту сторону объективной кинореальности. В сущности, это предвестник «Малхолланд Драйва» — но снятый за тридцать лет до эксперимента Линча с границами вымышленных миров.
«Дуэль (карантин)» (Duelle (une quarantaine)), 1976
Кадр из фильма «Дуэль»
Блондинка и брюнетка, мамочка и шлюха, чудовище и богиня — на этой вечной женской дихотомии Риветт выстраивает кино, ускользающее от определений и игнорирующее уныние стандартной рациональной логики. Это кино как сновидение — так могли бы выглядеть нуары 1940-х, если бы их снимал завзятый и не стесненный ничем сюрреалист.
«Очаровательная проказница» (La belle noiseuse), 1991
Кадр из фильма «Очаровательная проказница»
Для революционера от кино — а таковым быть он не перестал и спустя много лет после осуществленного «новой волной» бунта против конформизма — Риветт на удивление часто черпал вдохновение в самых посконных из французских классиков, от Дидро до Бальзака. Впрочем, экранизация последнего в «Очаровательной проказнице» дает ему, прежде всего, повод поразмышлять о тонкой грани между искусством и его предметом. Предмет здесь, прямо скажем, восхитительный (и почти все время обнаженный) — это Эммануэль Беар.
«История Мари и Жюльена» (Histoire de Marie et Julien), 2003
Кадр из фильма «История Мари и Жюльена»
Еще в 1970-х Риветт задумал тетралогию «Сцены параллельной жизни», начатую тогда же «Дуэлью» и «Северным ветром», но в итоге продолженную лишь в нулевых этой сумрачной, преступно недооцененной психодрамой. «Мари и Жюльен» со своим сюжетом о романе часовщика-шантажиста с буквальной девушкой-виденьем (Эммануэль Беар) — возможно, самая наэлектризованная в эротическом плане история о призраках в кино 2000-х.
«Не трогай топор» (Ne touchez pas la hache), 2007
Кадр из фильма «Не трогай топор»
Предпоследний фильм Риветта (финальный, трагикомедия бытия «36 видов с пика Сен-Лу» заслуживает не меньшего внимания) — костюмная драма, не похожая ни на один другой образец жанра. Экранизируя «Герцогиню де Ланже» Бальзака, Риветт заставляет своих актеров, Жанну Балибар и Гийома Депардье, кружиться в бесконечном танце эмоций, как маятник, раскачивая и камеру, мечущуюся между любовью и ненавистью, страстной романтикой и заговорщической паранойей. Через год Депардье умрет — и этот фильм послужит ему идеальной эпитафией. Которая теперь распространяется и на самого Риветта.