В четверг, 23 февраля, в Санкт-Петербурге пройдет вечеринка Unlock, на которой выступят голландец Legowelt и Silent Servant — техно-музыкант родом из Гватемалы (его настоящее имя Хуан Мендес), который живет и работает в Лос-Анджелесе. «Лента.ру» в преддверии события поговорила с исполнителем о том, насколько политичной может быть электроника и как повлияет миграционная политика президента США Дональда Трампа на культурную жизнь страны.
«Лента.ру»: Ты уже был в России, какие у тебя впечатления и ожидания от предстоящего выступления?
Мендес: Я был в Москве дважды, выступал на «Арме 17». Это был действительно интересный опыт, я совсем не знал тогда, чего ожидать. Что меня впечатлило больше всего, так это какая-то свобода — люди просто делают то, что им нужно в данный момент, совершенно невзирая на то, что происходит вокруг них, — выжимают лучшее из ситуации. И я не знаю, чего ожидать на этот раз — я никогда не был в Санкт-Петербурге, но слышал много хорошего от друзей, которые там играли, и им очень понравилось. Надеюсь, у меня будет так же.
Опыт погружения в новую культуру помогает в творчестве?
Мне очень повезло, что я могу путешествовать. Это одна из тех вещей, которая не всем удается, так что для меня это большая удача. Особенно учитывая то, как я рос, — я вырос в семье мигрантов в Лос-Анджелесе. Я родился в Центральной Америке, и мы переехали в США, когда мне было два года. И мои родители, например, не могли путешествовать особенно. Так что если я и извлекаю что-то из поездок, так это чувство благодарности за то, что мне так повезло.
Где именно ты родился?
В Гватемале. Так что действительно рос мигрантом. Когда мы переехали, мои родители не очень хорошо говорили по-английски. Подростком мне все время приходилось работать на двух работах. С 12 до 18 лет я работал уборщиком по ночам, после школы, вместе с родителями. Днем я ходил в хорошую школу, а ночью работал в сфере обслуживания — обычно в очень богатых районах. И когда ты уборщик в офисе у какого-то богатого человека, к тебе совершенно иначе относятся. Обычно все думали, что я не говорю по-английски, потому что я уборщик. В таких ситуациях начинаешь видеть, что разница в положении очень большая.
Поэтому ты взял такой псевдоним, Silent Servant — «Молчаливый слуга»?
Да, в большой степени. Потому что работа всегда была очень важна для меня — и я очень люблю своих родителей за то, что они научили меня этому. Ты можешь говорить что угодно, но в конце концов значение будет иметь только то, что ты сделал. И мое имя — часть этого. Здорово, что ты догадалась.
То, что государственные границы вообще существуют, как-то влияет на искусство?
Враждебность, неблагоприятная обстановка всегда вызывают определенные реакции, и эти реакции могут проявляться в искусстве, музыке. Я, конечно, не считаю, что нужно устанавливать границы во имя искусства, но они существуют, и надо это принимать.
Что ты думаешь по поводу новой миграционной политики Трампа?
Я думаю, это чертов кошмар. Думаю, это плохо скажется на музыкальной индустрии, но, опять же, надо принимать вещи такими, какие они есть. В Америке вообще много неприятного, с чем приходится смиряться, — например, к чернокожим относятся иначе, чем к светлокожим, и это факт. И вообще, мигранты часто здесь выступают в роли обслуги. Кажется, многие этого не замечают, но это до сих пор так. Или возьмем, допустим, Голливуд — там до сих пор очень мало режиссеров-женщин или режиссеров латиноамериканского происхождения. Голливуд вообще очень белый. Не хочу, чтобы это звучало как возмущение с моей стороны. Но просто трудно осознавать, что некоторым людям легче все дается, потому что у них, например, родители работают на киностудии. А когда ты мигрант, тебе гораздо сложнее попасть в индустрию.
Ты видишь, что люди хотят это изменить?
Из-за сегодняшней политической ситуации многие наконец обратили внимание на проблему, так что можно надеяться, что все изменится к лучшему.
Фото: annaspies / Flickr
Не возникает желания самому выйти на протест?
Я участвовал в протестах, и многие мои друзья тоже. Но проблема в том, что Лос-Анджелес — это совсем не то же самое, что Нью-Йорк, здесь все иначе. Мы как будто живем в пузыре, не видя, что происходит в остальной Америке. Все, что мы можем сделать, это быть чуть более вовлеченными, и когда что-то действительно идет не так, попытаться это исправить.
Можно ли повлиять на ситуацию, не выходя на улицы?
Да, мне кажется, можно. По крайней мере, надеюсь, что так. В своей работе я пытаюсь как-то воздействовать на то, что непосредственно меня окружает, на людей, которые рядом со мной. Мне важно дать им понять, что я помогу, если им понадобится что-нибудь. У некоторых людей мало возможностей чего-то добиться, и я стараюсь им такую возможность дать. Потому что все эти годы, когда я начал заниматься музыкой, многие мне помогали, и я стараюсь как бы отплатить тем же уже другим людям. Карл О’Коннор, он же Regis, Дэйв Самнер (Function) и Вероника Васика — основатель лейбла Minimal Wave — все эти люди были очень добры ко мне и всегда помогали, и меньшее, что я могу сделать, — относиться так же к тем, кто моложе меня. Потому что иногда, когда ты даешь кому-то шанс и он использует его — через пять лет он, возможно, запишет одну из лучших пластинок.
А через музыку ты можешь воздействовать, например, на тех, кто на танцполе?
Насчет себя я знаю точно, что бывали моменты, когда музыка меняла меня. Но, например, техно — это очень личная вещь, и восприятие всегда зависит от личности человека. Все происходит на эмоциональном уровне. Музыка может придать оптимизма, помочь сбежать от проблем. Когда у тебя все не очень хорошо, ты можешь пойти в клуб и потеряться в музыке на несколько часов, и тебе станет легче. У меня всегда к искусству был подход в стиле Марселя Дюшана — зритель дополняет картину. Здесь так же — слушатель дополняет музыку, воспринимает ее так, как ему нужно: она может сделать их счастливыми, грустными, дать желание работать… И это круто — я могу им представить свои треки и позволить им интерпретировать так, как они хотят.
Даже в политическом плане?
Ну, я никогда не был особо политичен, просто потому, что, я смирился с тем, что, система сломана — так было всегда, с самого начала. И я никогда не использовал свою музыку для каких-то политических целей. Но сейчас мне, возможно, придется — это может стать следующим шагом. Если ничего не изменится в лучшую сторону, то мне придется что-то с этим сделать. У меня до сих пор не бывало такого порыва — никогда в жизни.
У тебя есть единомышленники в плане творчества? Ты, например, много сотрудничал с Regis.
Чем больше я путешествую, тем больше я встречаю новых людей. Но не со всеми получается сотрудничать, иногда это просто не работает. С Карлом (Карл О'Коннор, более известный как Regis, — электронный музыкант из Бирмингема — прим. «Ленты.ру»), например, мы были друзьями до того, как начали вместе работать, но он особенный человек, по крайней мере для меня. Я очень многому научился у него в творческом плане.
Полезно ли работать в коллективах, входить в арт-группировки?
В Лос-Анджелесе есть много отличных сообществ фотографов, художников, у города вообще очень богатая история в плане искусства.
Расскажи о лейбле Sandwell District.
Sandwell District больше не существует. Мы перестали этим заниматься в 2011-м году. Это было что-то вроде арт-коллектива: я, Карл и Дэйв, он же Fuction. При этом Дэйв и Карл начали играть и выступать как музыкальный дуэт. Я иногда к ним присоединялся тоже. Но моей главной задачей было делать обложки. У нас были смешные названия для должностей, я, например, был чем-то вроде директора по визуальным коммуникациям. Было весело, мы все время обменивались идеями. Еще мы с Карлом увлекались эпохой 1950-х и 1960-х, культурой тедди-боев. И еще хоррор-фильмами. И мы просто брали и смешивали эти вещи для визуализаций. И еще так получилось, что техно в то время было не очень популярным, и о таких вещах, как Бергхайн (техно-клуб в Берлине — прим. «Ленты.ру») только начинали говорить. Нам очень помогали такие люди, как Марсель Деттманн и Бен Клок, — они все очень поддерживали лейбл, делали для нас ремиксы. Так что было здорово, это одна из лучших вещей, которые я делал в своей жизни. Но я рад, что это кончилось.
То есть ты тогда много времени проводил в Берлине?
Нет, это было странно, но я работал из Штатов. Я был в Лос-Анджелесе, делал музыку, отправлял ее Карлу, мы разговаривали по телефону, Карл иногда приезжал в Америку, все такое. Еще тогда мы три раза в год проводили вечеринки лейбла в Бергхайне, и я в буквальном смысле прилетал на одну ночь в Берлин, а потом улетал обратно в США. Но мне даже кажется, что то, что я не находился тогда в Берлине, помогло нам в работе, помогло мне смотреть на то, что мы делаем, с другой перспективы.
В прошлом году ты выпустил EP, при этом у тебя только один лонгплей. Почему так мало?
Ну, я выпускаю достаточно много ремиксов. Да, я знаю, это странно, их гораздо больше, чем альбомов, но на самом деле для меня важнее качество, а не количество. Я не сравниваю себя с Дерриком Меем, но если посмотреть на его музыку, то она до сих пор суперважна сегодня, хотя он записал очень мало. Но я ни в коем случае не сравниваю себя с ним. Сейчас я сделал какое-то количество ремиксов, и я ими очень доволен. В прошлом году я записал трек для Рона Морелли, для его лейбла L.I.E.S., и я до сих пор счастлив.
Ремиксы — это переработка чужих произведений, но у тебя не возникает чувства, что иногда они тебе ближе, чем та музыка, которую ты записываешь сам?
Люди часто спрашивают меня об этом, потому что в ремиксах я использую только пару вещей из оригинала, а остальное достраиваю сам, и получается абсолютно новый трек — так я делаю в случае с техно-треками. Но когда я делаю ремикс на песню какой-то группы, то все иначе, и я веду себя так, словно продюсирую композицию, а не ремиксую ее. Потому что я большой фанат, например, Мартина Хэннета и других продюсеров лейбла Factory Records. То есть я просто проецирую свой взгляд на группу в своем треке.
А когда ты играешь диджей-сет, что происходит?
Я стараюсь делать что-то интересное с музыкой, которую я ставлю, выбирать что-то нестандартное и миксовать посильнее. Я не играю на компьютере — для меня важен сам акт, потому что я начал диджеить в 16 лет, а сейчас мне 39. Я начал радиошоу на NTS — и для меня эта идеально. Я могу начать с пост-панка или минимал-синта, а в конце концов все равно прийти к техно — для меня техно всегда было очень важным. И мне важно показать, что можно от одного перейти к другому, не сразу, но в течение двух часов это возможно. И радиошоу — лучший пример тому. Поэтому это то, чем я мог бы заниматься до старости, когда я уже не смогу путешествовать.
Какие у тебя планы?
Даже не знаю. Я продолжу работать арт-директором, что я делал последние 15 лет. Ну и, конечно, выступать с диджей-сетами. Вообще, для меня эти вещи всегда идут рука об руку. Я всегда восхищался, например, Тревором Джексоном, потому что он может заниматься огромными рекламными кампаниями, быть арт-директором и делать шоу — у него тоже есть радио-шоу на NTS.