По данным правозащитного проекта «Правовая инициатива», с 2013 по 2017 год на Северном Кавказе были убиты как минимум 39 россиянок. Они стали жертвами так называемых убийств чести, мотивом для которых являются слухи об их якобы развратном поведении, а исполнителями — близкие родственники-мужчины. После огласки результатов исследования правозащитницы сообщили о слежке и угрозах, а жители региона рассказали, что подобные преступления — часть их культуры и традиций. По просьбе «Ленты.ру» журналистка Лидия Михальченко на условиях анонимности поговорила с уроженкой одного из самых патриархальных регионов Северного Кавказа о том, как она работает с женщинами, страдающими от домашнего насилия, помогает вернуть им достоинство и веру в себя.
Мне кажется, я с детства феминистка. Когда я смотрела, как женщины обслуживают мужчин, думала: он такой же человек, как она, почему она должна его обслуживать, почему он никогда не обслуживает ее? Почему многое женщинам нельзя, а мужчинам можно? Какие между ними такие отличия? Эти вещи мне были непонятны. Так я и жила с этими мыслями, но пыталась встроиться в патриархат, потому что на меня давили мои домашние, школа, общество.
Женщинам в Чечне и Ингушетии обществом разрешено до смешного мало. Возьмем спорт: только частные женские спортзалы. В кружки и секции девушек практически не пускают родители. Я читала исследования, согласно которым в Ингушетии из-за этих запретов огромные проблемы с женским здоровьем и самый низкий коэффициент занятий спортом среди женщин: отец против, брат против, муж против... Мне кажется, они боятся потерять контроль. Опасаются, что у женщин появится свой голос, свой ресурс, который придаст им силу. Ведь если женщины станут сильнее — им придется что-то с этим делать.
Конечно, есть мизерный процент девушек, которые ценой чудовищных усилий преодолевают этот барьер. Например, восьмикратная чемпионка мира по кикбоксингу Фатима Бокова — ингушка. Но она не пользуется в народе тем авторитетом и уважением, как спортсмены-мужчины. Когда ты уже прославила свой регион, прорвавшись сквозь сопротивление семьи и общества, ты действительно можешь получить признание. Но это 50 на 50. У многих к таким девушкам отрицательное отношение.
Была известная альпинистка Лейла Албогачиева, дважды покорившая Эверест. Когда она погибла, в очередной раз взбираясь на Эльбрус, земляки говорили, что она сама виновата, осуждали ее занятие. Если бы это был мужчина — наверное, было бы больше сочувствия.
Так же и в обычных школах: если девочка выиграла какую-то республиканскую олимпиаду и ей надо ехать на всероссийскую, родственники запрещают. Родители не заинтересованы в успехах дочерей, даже если учителя уговаривают. Одна знакомая, работающая учительницей в школе, мне жаловалась: ее ученицы дошли до всероссийского уровня, но от поездки в Москву родители отказались, как они их ни упрашивали. В итоге она решила, что будет работать только с мальчиками — перспектив больше.
Как-то родственница подарила мне компьютерную игру — я очень любила в них играть. Вскоре в школе прошло родительское собрание, и маме сказали: «Зачем ей компьютерная игра, пусть цветы выращивает! Ведь она женщина, ей скоро замуж, пусть учится хозяйству!» Мама пришла домой, забрала у меня игрушку и продала ее. Я три дня плакала.
С мамой у меня были очень сложные отношения. Она думала, что я буду такой же жертвой для нее, какой она была для своей мамы. Она вышла замуж против своей воли и думала, что меня так же сломает. Она приглашала парней на смотрины. Я решила, что если я им понравлюсь, на меня начнут давить. Значит, надо им не понравиться. И я вступала в споры, отстаивала в разговоре свое мнение. Женихи от меня отказывались. Мама была очень оскорблена. Она скандалила, ругала и била меня. Я терпела, говорила себе: надо это пережить и твердо дать всем понять, что не выйду замуж. Год надо переждать, и они отстанут. Это было своеобразное противостояние: кто больше выдержит. И они отстали.
Когда пришло время поступать в институт, моя семья была против того, чтобы я уезжала надолго. Первое образование я получила в местном университете, на Кавказе. Но после нескольких курсов попросилась за рубеж, где были родственники. В первый же год там я нашла работу, параллельно продолжила образование. Все получилось, хоть родственники и были против продолжения образования, потому что «надо замуж».
Я пыталась стать «правильной» и по традиционным меркам, и по мусульманским, но у меня до сих пор не получается. И я решила, что буду собой.
Сейчас, когда в сети доступны любые знания, и молодежь вполне себе воспроизводит европейский образ поведения — гаджеты, путешествия, модные новинки, — мы продолжаем жить в своей реальности и отказываемся видеть факты: на девушек наложены запреты позапрошлого века. Об убийствах чести на Северном Кавказе уже слышали все. Это до сих пор наша проблема.
Только в 2013 году, после конференции богословов, начали запрещать похищение невест — этот обычай противоречит нормам ислама. Однако в Ингушетии еще не так давно это было. Бывало такое: парень похищает девушку, насилует, а семья после этого ее обратно не принимает. Насильник говорит: я к ней уже прикасался — и играют свадьбу. Бывали случаи, когда крали замужних. Стоит красивая девушка на улице — недолго думая ее хватают, увозят. Потом разбираются. При этом похитители могут быть пьяными или под действием наркотиков. Жертвы этих похищений до сих пор живут в принудительных браках и молчат. Традиция и стыд закрывают им рот.
Этот обычай хорош, когда молодые хотят пожениться, а родители против. Но проблема в том, что если разрешено это, то начинают злоупотреблять. Даже уже женатые крадут себе вторую жену. Похищения стали порицать на местном уровне только после того, как четыре человека погибли в инциденте с кражей девушки. Парень ее похитил, родственники сумели забрать. Он снова украл, семья опять вернула. Потом это случилось в третий раз. Завязалась потасовка. Итог — четыре трупа. Среди них — женщина, оказавшаяся там случайно. Вопрос похищений очень остро стоял, но пока не случится убийств — ничего не предпримут.
В Ингушетии по сей день практикуется женское обрезание. Не у всех, но некоторые роды практикуют. Кроме того, во всей республике религиозное давление, расцвет фундаментализма: мода на салафизм (пуританское и ультраконсервативное исламистское течение внутри суннитского ислама — прим. «Ленты.ру»), многоженство, принуждение к хиджабам. То же самое отчасти в Чечне.
Недавно я была в исламском магазине. Туда зашел мужчина и попросил шапочки под хиджаб — на три года и на пять лет. Я остолбенела. С детского сада девочек наряжают в этот хиджаб принудительно. Я спрашиваю у знакомых женщин: почему вы хотите детей? Они отвечают: ну, чтобы все как у людей, чтобы нам в старости помогали. Мне кажется, это эгоистично: ребенок не должен отвечать за то, что подумают люди о его маме.
Это не очень заметно и удивительно, но у нас при этом всплеск феминизма. И не только в активистской среде — обычные женщины совершенно разного уровня образования, из разных слоев общества начинают говорить о своих правах. Даже те, от кого не ожидалось, женщины, которые живут в селе и всю жизнь преклонялись перед мужчинами — вдруг они заявляют, что у женщин тоже должны быть права. Вспышки феминизма возникают в разных частях Кавказа, идет процесс освобождения не только от патриархата, но и от религии. Две мои совершенно разные знакомые говорят, что разочаровались в исламе, сняли хиджаб. Они не связаны ни с какими движениями. Просто размышляли и пришли к своим выводам: решили, что религиозные нормы не совсем адекватны.
Тех дам, которые всячески стараются завоевать расположение мужчин, у нас шутливо называют «клуб любимых жен». Но и среди них встречаются феминистки. Бывает, смотришь — типичная домохозяйка, мусульманка. А при личной беседе выясняется, что она поддерживает феминистские убеждения. Просто ей страшно говорить об этом вслух. У женщин нет своего пространства, и поддержки им получить негде даже друг от друга. Допустим, нам что-то не подходит, не нравится — где это обсудить? СМИ, телевидение полностью на стороне мужчин. Единственный канал для высказываний — соцсети. Но и тут не все гладко: надо писать анонимно, но с этим связан ряд неудобств, либо открыто от своего лица, но это небезопасно. Женщинам в целом не хватает поддержки и ресурсов. Иногда таким, как я, шлют угрозы.
Общественные авторитеты на полном серьезе говорят бредовые вещи: что женщина от природы моногамна, а мужчина полигамен, что женщина предрасположена к подчиненному положению, что женщины глупее... Я не стесняюсь указывать на противоречия и ставить на место фактами. Местных мужчин бомбит, когда я с ними спорю.
Радикализацию я объясняю политической обстановкой: нам запрещено выражать свое мнение, критиковать власть. Молодых людей похищают силовики, происходят внесудебные расправы. Плюс безработица, ограниченные возможности для самореализации. Люди потеряли контроль над властью в своих регионах, не могут добиться ни нормальной медицины, ни образования, ни экономики. Чтобы создать себе некую другую реальность, молодые люди ударяются в религию.
Религия дает мощное ощущение самоценности, самоуважения, чувство, что ты чего-то стоишь, что ты кто-то сам по себе в этом мире и в следующем. И ты начинаешь себя ставить вровень с теми, кто хорошо зарабатывает и реализовал себя. Если носишь исламскую одежду и молишься, то в глазах Всевышнего ты молодец. Но этого мало: мужчинам где-то надо показать, что они личности, что они значимы, им нужно хоть что-то контролировать. Легче всего контролировать беззащитных — женщин и детей. И вне зависимости от религиозной направленности семьи положение женщины в ней по-прежнему незавидно.
Декриминализация домашних побоев никак не повлияла на ситуацию на Кавказе: наши женщины и так не заявляли в полицию на домашних тиранов. Одну из моих теток избивал муж, она ни разу не написала заявление. Ей даже в полиции говорили: напиши. Она — ни в какую. Хотела развестись и жить в своей квартире, работать, водить машину. Ее брат, однако, заявил: на квартире ты жить не будешь, машины у тебя своей не будет. Брат, который не пошевелил пальцем, чтобы своей сестре помочь, когда ее избивали. Кстати, она же материально поддерживала брата. Он сидел дома — говорил, работы нет. И он же запретил ей жить отдельно, когда она развелась! По традициям, если разведенная живет одна, это сразу наводит на мысли, что она гуляет.
По сути это запрет на женскую автономность. Ты можешь быть только под мужской опекой. Карьеру за пределами республики можно сразу не рассматривать. Единственное, как ты можешь «вырасти», — это пробиться в правительство, но это если ты идешь на их условия.
Проблема в том, что «винаметр», если можно так сказать, у женщин просто зашкаливает. Внутренняя мизогиния для наших женщин — это большая проблема. Пострадавшие считают себя ответственными и за дом, и за мужа, и за то, что муж пьет, и за то, что бьет. У нас такой шквал насилия, что даже сложно рассказывать об отдельных случаях.
Одну из обратившихся ко мне за помощью, по ее словам, свекор ставит в угол, кроет матом, а она должна молча выслушивать. Свекровь тоже может ударить, ущипнуть. Муж пьет, бьет, изменяет, детей не обеспечивает, они болеют. Однажды из-за скандала, когда брат этой женщины повздорил с ее мужем, муж оскорбился и бросил ее. А она говорит: «Может, мне надо было еще что-то сделать, чтобы этого не произошло?» То есть у нее настолько грандиозное чувство вины, что она даже не видит себя пострадавшей.
Другая ситуация: талантливая прогрессивная девушка, профессионалка в своей сфере, но отец и брат внезапно заперли ее дома. Нельзя ни учиться, ни работать — по сути, карьера невозможна. Но она все равно находит способ работать удаленно, потому что не может иначе.
Помимо известных есть и негласные запреты для женщин. Например, запрет на экстракорпоральное оплодотворение, даже если ты в браке, или запрет на удовольствие. И речь не только о сексуальном удовольствии! Когда видят женщину, которая улыбается, смеется, излучает позитив, ей хорошо, это не клеится с представлениями о том, какой должна быть женщина: ей предписано быть скромной, длинное платье или юбка, глаза в пол — она не должна высовываться. Нельзя быть самостоятельной. Женщина может ходить на работу и даже вести семейный бизнес, но он всегда оформляется на мужа, и его лицом выступает тоже мужчина.
В нас всадили патриархальные чипы с малолетства, и нам нужно избавляться от них, но не у всех хватает ресурса. Работает включенное с детства унижение женщины, это заставляет ее идти на многие жертвы, в том числе влюбляться в тех мужчин, кто ее не достоин, жить в отношениях, которые ей не подходят. И это не зависит от уровня образования или достижений.
На практике я веду просветительскую работу с женщинами. Напоминаю им, кто они есть. Недавно мы разговаривали с одной женщиной. Она говорит: по адатам (обычаям, древним законам Северного Кавказа — прим. «Ленты.ру») и по религии нельзя перечить мужчине, высказывать свое мнение, идти на открытое противостояние. Я объясняю: понимаешь, когда человек рождается, ему нужны витамины, чтобы он рос и развивался, чувствовал себя хорошо, психике — то же самое. Что бы тебе ни говорили адаты или религия, если к тебе нет нормального, адекватного отношения, если тебя не принимают как личность, заслуживающую уважения, ты начинаешь болеть. Как и твой организм, не получающий питания. Кажется, она задумалась.
Многих женщин я просто хвалю, поддерживаю. Была у меня знакомая, которая без памяти влюбилась. Видно было, что парень ей не подходит. Она очень умная, красивая, перспективная. А он... Я даже не знаю, что ей понравилось. Я говорила о ее достоинствах, талантах. На следующей встрече она сказала, что вообще не понимает, что в нем нашла.
Наша культура отчасти разрушительна. Сейчас мы готовимся к свадьбе подруги. До сих пор идет спор, где проводить торжество — дома или в ресторане. Мужчины не хотят идти в ресторан, мотивируя тем, что это не по адатам, это не в нашей культуре. А в принципе тратятся те же деньги. В чем же разница? Поддержания этих адатов мужчины хотят за счет бесплатного труда женщин. Дома — ясное дело, кто будет готовить пиршество, подносить и убирать-перемывать. Не мужчины!
Многие девушки проявляют изобретательность, чтобы не выйти замуж. Одна моя знакомая на смотринах сказала жениху, что болеет раком, и ее просто хотят поскорее выдать замуж, чтоб не возиться. Жених дал заднюю. Они-то рассчитывают, что женщина будет их обслуживать, — значит, нужна здоровая. Будет угождать, рожать детей...
Мне пишут сообщения, иногда анонимно, порицают меня, говорят, что я индивидуалистка, эгоистка. Пытаются сбить меня с пути, грозят, что я «закончу на эшафоте», «меня сожгут» — и все в этом духе. Кто-то не угрожает от себя, но пишет, что был бы рад, если бы кто-то меня убил или причинил мне вред. И это пишут далеко не самые глупые люди.
Я понимаю, почему другим женщинам трудно просто взять и уехать. Наша культура во многом обособленная. Это не Европа, где нормально выходить замуж за людей других наций. У нас запрет на это, хотя он и противоречит религии. Мы стараемся максимально обособиться от других культур. Видимо, это создает препятствия для иной жизни.
Одна моя землячка купила квартиру, отделилась от родителей, но в итоге это стало для нее так невыносимо, что она пытается продать эту квартиру и вернуться. Уезжать — страшно и больно, потому что ты привязан к своей земле, работе и близким.
С юридической точки зрения, нужно однозначно криминализировать домашнее насилие. Каким бы ни был мужчина в нашем обществе образованным, на тему прав женщин его взгляды, скорее всего, остаются пещерными. Если человек вырос в семье, где насилие было нормой, это вплетено в его подсознание. Это применимо. «Иногда нужно совершить насилие» — большинство в этом убеждены, поскольку это подкреплено эмоциями, ведь их самих в детстве били. Люди говорят: «Меня били — и ничего страшного». Они говорят от лица своей боли, эта боль затвердела, и они так себя защищают. Отстаивают, что насилие — это правильно. Сказать «мне больно», «это было неправильно» — это огромная работа. Эту боль нужно вскрывать, потом с этим работать.
Но у нас пошла хорошая тенденция — обращаться в правоохранительные органы. Например, в прошлом году парень подал заявление в полицию и прокуратуру по факту похищения сестры. Правда, общество не одобрило: все говорили, что он слабак и не мужчина.