«Советский Союз вернул себе империю» Как мир делил Европу после Второй мировой войны

Саймон Дженкинс написал историю континента, который внес самый значительный вклад в формирование современной цивилизации — Европы. Однако его книга «Краткая история Европы» — повод не столько поговорить о прошлом, сколько посмотреть, как это повлияло на его будущее. На русском языке книга вышла в издательстве «Альпина нон-фикшн». С разрешения издательства «Лента.ру» публикует фрагмент текста, посвященный переделу территорий влияния после Второй мировой войны.

В 1945 году Европа столкнулась с непреложным фактом. Часть света, которая за пятьдесят лет до того правила третью населения мира, сама растерзала себя в клочья. Европа убила 40 миллионов своих обитателей, искалечила свои древние города и обрекла половину населения на голод и нищету. Экономики воюющих стран откатились до уровня 1900 годов, полувекового прогресса как не бывало. С религиозных войн XVII века не случалось в Европе ничего, что сильнее ударило бы по ее культуре и процветанию. Гордыня была наказана.

И когда континент принялся собирать себя по кусочкам, то, как и в 1918 году, все думали только об одном: больше никогда. Мироощущение людей, возглавлявших послевоенную Европу, было в корне иным, чем в 1918-м — в год окончания Первой мировой. Тогда, вычерчивая границы стран, европейские лидеры ориентировались на предыдущие мирные договоры, вознаграждая победителей, наказывая побежденных и создавая новую напряженность между старыми врагами.

В 1945 году империя Гитлера распалась, Германия лежала в руинах. Ее уцелевших руководителей судили как военных преступников; многих казнили. Страну разделили на четыре части, общественную жизнь деполитизировали, а во главе центральных и местных органов власти поставили назначенных союзниками администраторов.

Германии грозила опасность возвращения к добисмарковской раздробленности. Более того, поговаривали, что страну лишат индустриальной экономики и заставят вернуться к сельскохозяйственному производству. На месте немецкого государства образовался новый баланс сил, самый очевидный из всех, что видела раньше Европа.

С одной стороны — торжествующий Советский Союз, которому Потсдам позволил расширить сферу влияния примерно до Эльбы и нижнего Дуная. С другой — точная копия Версальской коалиции, партнерство Западной Европы и Америки. Эти два блока быстро расходились в противоположные стороны, и казалось, что Европа не в состоянии перекинуть мост через древний разлом.

Британский историк Тони Джадт назвал этот водораздел «определяющей для обитателей континента одержимостью». Как мы увидим далее, ее следы сохраняются и по сей день. Однако первоочередную проблему представляло собой массовое перемещение беженцев. В результате развала Германии из своих домов были изгнаны порядка 12 миллионов человек, в основном немецкоязычное население, депортированное Сталиным из Польши и других стран Восточной Европы, а также те, кого Россия переселила на их место.

Миллионы бежали в страхе подвергнуться мести по этническому признаку или не желая жить под властью коммунистов. Жестокости мира, а не войны, подняли волну крупнейшего вынужденного переселения народов в истории Европы (за первые послевоенные годы с территории Польши, Чехословакии, Венгрии, СССР были выселены, по разным оценкам, около 10-12 миллионов немцев. — прим. науч. ред.). Всем им требовались еда, работа и крыша над головой.

Сложная рыночная экономика деградировала и свелась к борьбе за выживание. Экономисты Союзнического Контрольного совета предрекали социальный коллапс и голод, и в Америку летели отчаянные призывы о помощи. Однако, несмотря на непродолжительный голод, первые же послевоенные годы стали временем потрясающего восстановительного роста. Европейские экономики — и коммунистические восточные, и капиталистические западные — уже к 1950 году вернулись к довоенному уровню производства.

Эксперты недооценили два фактора. Первый — укоренившуюся за долгие военные годы дисциплинированность. Правительства и армии никуда не делись и могли распределять ресурсы по собственному усмотрению. Еще важнее оказалось то, что весь континент пришел в движение: миллионам людей требовалась работа, и они находили ее на фермах и фабриках.

Правительство Британии поручило инженеру Айвану Хёрсту разобрать и по возможности продать то, что осталось от разбомбленного до основания танкового завода «Фольксваген». Американский промышленник Генри Форд от предложения отказался, заявив, что заводу «грош цена». Но уже через несколько недель завод Хёрста начал собирать автомобили и к 1946 году выпускал по тысяче машин в месяц. Огромную роль сыграло введение новой валюты — дойчмарки.

Министр экономики Людвиг Эрхард не подчинился приказу союзников ввести нормирование продовольственных продуктов и ценовой контроль. Он отменил то и другое, твердо уверенный, что для того чтобы денежная экономика сменила бартерную, рынок должен быть максимально свободным. Он оказался прав.

Американская помощь запаздывала. В 1947 году госсекретарь США Джордж Маршалл сказал: «Пока врачи совещаются, пациент умирает». Он подчеркнул необходимость «восстановления работоспособной экономики… создающей такие политические и социальные условия, в которых могут существовать свободные институты».

В соответствии с планом Маршалла в Западную Европу потекли колоссальные деньги (от какой бы то ни было помощи советскому блоку Сталин отказался). Британский министр иностранных дел лейборист Эрнест Бевин назвал помощь «невероятно щедрой». Историки до сих пор спорят о значении плана Маршалла, потому что ко времени введения его в действие восстановление европейской экономики уже шло полным ходом. Скорее всего, важнейшей помощью Америки оказалось списание государственного долга Германии.

Даже в годы, когда народы Европы с трудом могли прокормиться, ее руководители упорно шли к построению лучшего общества. Уже в 1942 году, за три года до окончания войны, Британия опубликовала доклад экономиста Уильяма Бевериджа, который ратовал за всеобщее страхование, выплаты по безработице и бесплатную медицину. Его идеи легли в основу первого в Европе полномасштабного социального государства, учрежденного после 1945 года правительством лейбористов во главе с Эттли.

Это же правительство национализировало значительное число государственных предприятий и коммунальных служб. Повсюду в Европе развернулось массовое строительство жилья для тех, кто лишился его в результате бомбежек. Несмотря на повсеместную социальную разобщенность, в деле восстановления правительства насаждали прямо-таки военную дисциплину — в Великобритании под лозунгом winning the peace («завоевание мира»).

Победившие на выборах политики проводили программы социальных реформ, немыслимые нигде в мире, даже в США. Европа лишилась превосходства и утратила самодовольство — раненая и присмиревшая, она, как многие надеялись, стала и более социально ответственной. Народы Европы стали свидетелями апофеоза государства.

Наднациональные институты, предложенные Атлантической хартией, постепенно приступали к работе. Организация Объединенных Наций, заменившая расформированную Лигу Наций, впервые собралась в Сан-Франциско в апреле 1945 года; присутствовали представители пятидесяти стран. На конференции был учрежден Международный суд ООН, предусмотрено создание миротворческих сил. Премьер-министр ЮАР Ян Смэтс назвал Организацию Объединенных Наций «добром с кулаками», институтом, чья задача — пресекать любую будущую агрессию, если таковая проявится.

Штаб-квартиру ООН разместили в Нью-Йорке, подтверждая серьезность намерений США. Одновременно в Вашингтоне были основаны Всемирный банк и Международный валютный фонд. Очевидно, что к середине ХХ века Европа полностью отказалась от претензий на звание стража нового мирового порядка. Прошли те времена.

В одном только Америка не собиралась идти на компромисс. США отказались отправлять солдат на другую сторону земного шара и снова посылать их на смерть по указке европейского национализма. Джон Фостер Даллес, будущий госсекретарь США, сказал, что Америка стала «первой колонией… которая добилась независимости», и призвал остальных последовать ее примеру.

В Индии, крупнейшей британской колонии, поднялось движение за независимость, которое вдохновил Махатма Ганди. Вскоре лейбористское правительство Великобритании объявило об уходе с субконтинента, что в 1947 году привело к неоднозначному, замешанному на крови разделу Британской Индии. Другие колониальные страны, в том числе Франция и Португалия, уступать не желали — так же, как и Британия в отношении прочих своих колоний. «Только в союзе с заморскими территориями, — сказал президент Франции де Голль, — Франция будет великой державой».

А вот Советский Союз, напротив, вернул себе империю; при этом Потсдамское соглашение развеяло всякую надежду, что страна присоединится к демократической Европе. Сталин отстоял не только свою сферу влияния, но и право диктовать ей идеологию. Неустойчивые демократические режимы, на короткий срок пришедшие к власти в послевоенной Польше, Чехословакии и Венгрии, буквально за пять лет были задушены, а страны Восточной Европы — стиснуты в крепком советском объятии. Страны — союзники в годы войны в мирное время стали диктатурами.

Слова Черчилля, сказанные им в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури, в 1946 году, когда он уже оставил свой пост, отражали дух времени: «На Европу опустился железный занавес». Образ он позаимствовал у Геббельса. За этим занавесом, сказал Черчилль, лежат «все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы: Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София».

В те же дни американский дипломат в Москве Джордж Кеннан отправил домой секретный анализ советской политики, известный как «длинная телеграмма» в 8000 слов. Он утверждал, что главная цель Советов — «повсюду распространить свое влияние», но, так как эта цель пророчит капитализму «неминуемую гибель», Кеннан считал, что наилучшей политикой Запада в отношении Советского Союза будет «долгосрочное, терпеливое, но, твердое и бдительное сдерживание советских экспансионистских тенденций».

Сдерживание путем устрашения — такой будет политика США в отношении СССР. Америка, писал Кеннан, «должна держаться подальше от российской сферы и держать русских подальше от нашей сферы влияния». Эта стратегия поможет сохранять мир на протяжении пятидесяти лет.

Три западные зоны Германии недолго оставались разделенными. Америка заявила о намерении уйти из Европы в ближайшие два года, и обострилась необходимость в той или иной форме вернуть стране самоуправление. С целью предотвратить очередное явление «сильной Германии» было предусмотрено децентрализованное федеративное устройство страны. Столицу предполагалось разместить в скромном Бонне — подобно тому, как в довоенные годы она находилась в Веймаре, а регулярные выборы должны были держать германское правительство в узде.

Новым канцлером Западной Германии стал Конрад Аденауэр — жесткий, однако совершенно точно не запятнавший себя связью с нацистами мэр Кельна. Аденауэр был крайне враждебно настроен к Прусской/Саксонской Восточной Германии и жаждал открыть Западной Германии дверь в «европейское» будущее. Рассказывают, что, когда ему приходилось посещать Восточную Германию, стоило поезду пересечь Эльбу, Аденауэр опускал шторки на окнах и вздыхал: «Ну вот, снова в Азии».

Он, как и многие другие, с облегчением наблюдал, как немецкие провинции, расположенные к востоку от Эльбы, скрываются за железным занавесом. Он даже требовал, чтобы Америка отдала Берлин Сталину. Сталин же был в бешенстве от того, что расчленению Германии на четыре части так быстро пришел конец. В апреле 1948 года он начал ограничивать доступ в Восточную зону все еще многонационального Берлина, вскорости доведя дело до полноценной наземной блокады.

Обусловленный блокадой кризис заставил союзников задуматься о принудительном установлении безопасного коридора, но, так как это грозило возобновлением враждебных действий, продовольствие в Западный Берлин стали доставлять по воздуху. С самолетов сбрасывали даже сладости для детей. Сталин прекратил блокаду в мае 1949 года и в пику Федеративной Республике Германия учредил собственную — Германскую Демократическую Республику (ГДР).

Берлинский кризис ознаменовал начало холодной войны.

Запад отреагировал на него основанием в 1949 году Североатлантического альянса (НАТО), члены которого договорились, что «вооруженное нападение на одного или нескольких из них в Европе или Северной Америке должно расцениваться как нападение на всех». Что самое важное, Америка обязалась прикрыть страны НАТО своим ядерным арсеналом. Была составлена Европейская конвенция по правам человека, включая право на миграцию и самоопределение.

Летом 1949 года Сталин испытал советскую атомную бомбу. К 1950-м годам был найден ответ на «германский вопрос» столетней давности — не объединение, а разделение. Послевоенное возрождение Германии оказалось таким же впечатляющим, как и межвоенное. Ему способствовало не только списание Америкой госдолга Германии, но и бесперебойная «помощь» коммунистического Востока — неиссякаемый поток трудоспособных беженцев, ищущих работу. Фабрики восстанавливались, производительность росла. Объем производства Западной Германии вскоре превысил уровень Британии. И разделение не стало этому помехой.

Европейские дипломаты ясно представляли себе возможности новой западноевропейской экономики. В 1951 году Западная Германия, Франция и страны Бенилюкса по инициативе французского министра иностранных дел Роберта Шумана сформировали Европейский союз (или «объединение») угля и стали (ЕОУС) — не в последнюю очередь как способ «сделать войну не только немыслимой, но и невозможной по материальным соображениям». Был создан общий рынок угля и стали и Общенациональная ассамблея, в которую вошли парламентарии от стран-участниц. Это был своего рода Европейский союз для начинающих.

Британия, которой необходимо было поддерживать свободную торговлю со странами Содружества, вступить в ЕОУС отказалась. Дух Уолпола и Питта был жив.

Переводчик Галина Бородина