В России наконец предложили запретить выселение за долги из квартир, купленных на средства материнского капитала. Соответствующее обращение уже направлено в Минтруд. Более того, уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова заявила о необходимости в принципе отменить практику, когда из-за долгов лишаются единственного жилья семьи с детьми. Обе инициативы призваны дополнительно защитить несовершеннолетних. Между тем в российской глубинке суды спокойно принимают решения по квартирным спорам отнюдь не в пользу не достигших 18-летия. Жительница Кемерово Анна Саматова рассказала «Ленте.ру», как судебная система сначала скостила срок убийце ее матери, потом вынудила жить с ним в одной квартире, а затем и вовсе оставила ее с двумя дочерьми без крыши над головой.
Я родилась в городе Кемерово и живу в нем до сих пор. Мне 36 лет, была в браке, на данный момент — в разводе. У меня две дочери — 13 и 11 лет. В школу ходят, в секцию плавания, получают дополнительное образование. Награды, всякие призы завоевывают. Все хорошо. Большую часть своей жизни я работала в одном крупном городском агентстве недвижимости. Сейчас тружусь педагогом дополнительного образования в детском центре творчества недалеко от дома. Я там хореограф, но на этом месте работаю недавно, меньше двух месяцев.
В детстве жила с мамой и сестрой в общежитии в Ленинском районе. Потом мы переехали в жилой район Кедровка — это как бы пригород, но по факту часть города. Мне было четыре или шесть лет, точно не помню. Мама познакомилась с мужчиной, он был напарником моего дяди, стал ухаживать, приносил нам мороженое, мы были счастливые, довольные. Завязались серьезные отношения, этот мужчина — Александр Акимов — пригласил маму и нас к себе, чтобы мы жили все вместе одной семьей.
А мы тогда временно ютились с бабушкой, там жили еще трое маминых братьев. Они тоже оказывали давление, выгоняли нас. Потому что не хотели, чтобы мама там жила, у бабушки. В общежитии тоже было опасно, это же 90-е, там появилось много асоциальных личностей, наркоманов. Они кололись прямо на лестничных площадках, раскидывали шприцы.
В общем, мы переехали к маминому ухажеру в двухкомнатную квартиру. Он прописал маму, меня, сестру. По сути, это квартира была выдана ему по ордеру, то есть фактически принадлежала ему (согласно имеющимся у «Ленты.ру» судебным документам, квартира была предоставлена матери Акимова в 1990 году). Но он нас пригласил. А потом стал пить, маму избивать, за волосы таскал. Я все помню, хотя была маленькой. Мама плакала, мы убегали от него. А в феврале 1997-го решили уйти совсем. Хотя было некуда — жилье в общежитии к тому времени продали, купили на вырученные деньги телевизор и видеомагнитофон. Только на это и хватило. Этой техникой мамин сожитель, к слову, тоже охотно пользовался.
Мы съехали с вещами в феврале 1997 года, поселились у бабушки. А 8 марта Акимов пришел, стал якобы мириться, просить прощения. И зачем-то мама с ним пошла. Хотя ей надо было уходить на работу, она же трудилась в четырех местах одновременно, в том числе на рынке и лифтером. Она все делала для семьи. И ей как раз надо было уходить в лифтовую. Она ушла и пропала без вести, ее не было пять дней.
Дата смерти моей мамы установлена — 8 марта. Я потом долго этот праздник вообще не праздновала. Он убил ее из-за квартиры (в распоряжении «Ленты.ру» есть копия приговора суда, из которого следует, что Акимов задушил мать Саматовой — в девичестве Митраковой, будучи в состоянии алкогольного опьянения; тело он спрятал в подвале жилого дома). Она, наверное, к нему полезла, сказала — ты же мою квартиру продал, а мне уходить некуда, братья меня тоже поджимают, выгоняют. И он ее убил — я так думаю, что именно из-за этой квартиры. Из-за того что она предложила ее разменять. А он отказался. Тогда законы еще были другие. То есть прописка имела значение, мама могла претендовать на жилплощадь. Квартира ведь не была приватизирована.
Маминого сожителя осудили, дали ему 11 лет строгого режима, но так как он бывший милиционер — сидел с поблажками, на «красной зоне» в Иркутске (в колонии для бывших сотрудников правоохранительных органов; в приговоре суда указано, что на момент совершения преступления Акимов работал машинистом экскаватора, «Лента.ру» не смогла документально подтвердить бывшее место работы). У него были хорошие условия. А уже в 2004 году его освободили условно-досрочно, наверное, за хорошее поведение. То есть вместо 11 лет Акимов отсидел шесть с половиной.
Между тем нам с сестрой как сиротам никакого жилья не дали. По идее нам полагалось жилье от государства, но мы остались ни с чем — чиновники сказали, что мы вроде как прописаны в этой квартире, в которой жил убийца нашей матери (в распоряжении «Ленты.ру» есть копия предписания администрации Кемерово от декабря 1999 года о закреплении квартиры за сестрами Митраковыми). И вот он пришел и сказал — это моя квартира. Подал на нас в суд, чтобы принудительно вселиться. А мне тогда только 18 лет исполнилось. У меня слезы градом. Я такой стресс перенесла, меня буквально трясло. Судья что-то протараторила, я вообще ни слова не поняла. Потом мы как-то наняли адвоката (деньги собирали всем миром), судились три года, даже заключали мировое соглашение, чтобы разъехаться. Но убийца мамы хотел выкинуть нас в частный дом на окраине, в Промышленку — это еще большая дыра, чем Кедровка (Промышленная — поселок городского типа в Промышленновском районе Кемеровской области). У моей сестры тогда был годовалый сын. В развалюхе сидели алкаши, везде валялись бутылки, страшно воняло перегаром. Мы, конечно, отказались от такого обмена. Акимов хотел нас обмануть, воспользоваться тем, что мы совсем молодые, ничего тогда не понимали.
С 2007 года я писала уйму писем во все инстанции. Губернатору Аману Тулееву (занимал пост губернатора Кемеровской области в 1997-2018 годах), президенту, в администрацию города Кемерово. Там мне ответили, что сочувствуют, но ничем помочь не могут. Тем временем у меня родились дети, они подрастали, узнали, что совершил мужчина, живущий с нами в одной квартире. У меня даже кухни нет. У меня в спальне стоят холодильник, печка. Я хожу через всю квартиру в ванную, чтобы помыть посуду. Зал отдала детям, потому что их двое, — надо куда-то поставить две кровати, два письменных стола. А бывший мамин сожитель занимает кухню. Это квартира улучшенной планировки, поэтому кухня девятиметровая, немаленькая. То есть в «двушке» нам с детьми достались две комнаты, а ему — кухня.
Акимов в суде заявлял, что я на него кидаюсь. Но у нас изначально был конфликт. Мы не могли проживать вместе под одной крышей. Конечно, когда я была молодая, была очень негативно настроена. У нас был миллион ссор. После трагедии в «Зимней вишне» в 2018 году (пожар в торговом центре в Кемерово, унесший жизни 60 человек, в том числе почти 40 детей) я даже хотела обратиться на телевидение, в программу «Мужское / Женское», чтобы нам помогли разобраться в сложившейся ситуации. И попросила Акимова дать его номер телефона. А он отказался — мол, ничего мне не надо, ничего не скажу. Вышел конфликт. Он меня зажал дверью, оттаскал за волосы, я его, вероятно, поцарапала. Написала заявление в полицию, он тоже написал. Обоим дали административное правонарушение. Оштрафовали на 5 тысяч рублей. А я в то время вообще бедствовала. Мне муж не помогал, платил алименты на двух детей в размере 3,5 тысячи рублей в месяц. Сделок в агентстве недвижимости не было. Для меня этот штраф стал шоком, дикой обидой. Тогда решила, что больше к нему не полезу — он мужчина, он все равно сильнее. И дети все это видели, плакали. Творился просто ад кромешный.
Как раз после «Зимней вишни», в апреле 2018-го, нас позвали в суд, назначили эти штрафы. После этого я полиции не доверяю. Я даже думаю, что у Акимова, возможно, еще остались какие-то связи в органах. Я сколько обращений ни писала, меня никто не защищал, всегда все были против меня. А тут один раз за все эти годы рассмотрели дело и оштрафовали. Было очень обидно.
В 2021 году я опять обратилась в суд. До этого действовала в досудебном порядке, то есть написала в городскую администрацию заявление с просьбой о расселении квартиры. Она же до сих пор принадлежит муниципалитету. Пусть бы и забрали ее, а нам дали бы отдельное жилье (у «Ленты.ру» есть копия ответа из администрации, в котором говорится, что Саматова не является членом семьи нанимателя квартиры, поэтому понудить Акимова к обмену власти не имеют оснований; там же указано, что Саматова стоит на очереди на жилье с 2007 года как малоимущая). 24 июня подала иск о принудительном обмене жилого помещения, он адресован властям города.
Было несколько — штук пять — предварительных заседаний, приходила прокурор, внимательно слушала, вникала в ситуацию, задавала вопросы, я в свою очередь все объясняла. Ведь я тоже наниматель жилого помещения. И я Акимова не выгоняю на улицу, не выселяю. А он подал встречное исковое заявление о выселении меня и моих детей. 10 ноября почему-то на заседание пришла другой прокурор. Она меня отругала за то, что якобы я не оплачиваю счета за жилищно-коммунальные услуги. А я их оплачивала — 4/5 от всей суммы, но когда еще жила с мужем. Тогда нас было четверо в квартире, а Акимов один, все справедливо. Потом мы развелись, муж съехал, и я сказала Акимову, что теперь платить за коммуналку нет возможности, согласилась вносить одну пятую и честно это обещание выполняла. Но на каждой квитанции все равно его имя — в управляющей компании мне пояснили, что он наниматель, поэтому его имя и указывается. И в суде Акимов спокойно заявил, что я не плачу ничего.
25 ноября на суд пришли участковый и другие соседи, которые сказали, что якобы они меня в доме редко видят. Хотя до этого в суде уже были соседи, которые подтвердили, что я действительно живу в этой квартире. Администрация города ни разу не участвовала в разбирательствах. Чиновники только написали, что они с моими требованиями не согласны. В итоге суд вынес решение: в моем требовании об обязательном обмене отказать, а иск Акимова удовлетворить. То есть меня и детей выселяют на улицу. Сейчас я жду, когда в интернете будет опубликовано судебное решение. Буду подавать апелляцию.
Я считаю, что все это ненормально. Как можно оставить детей без крыши над головой? Представители органов опеки на судах не присутствовали ни разу. При этом исковое заявление я подавала не просто от своего имени, но и от имени обоих своих детей тоже. Получилось, что в свое время нам с сестрой отказали в положенном жилье, заявив, что есть вот эта квартира, и мы там можем жить. А теперь те же чиновники решили, что эта квартира все же не наша.
Пока я остаюсь на прежнем месте. Уходить нам с дочками некуда, другого жилья нет. Почему я должна скитаться? Были бы варианты, я бы, конечно, с убийцей матери не жила. Но их нет. Он теперь в квартире главный, а нам с детьми жизни нет.
«Необходимо внимательно изучать обстоятельства дела, в частности, установить, есть ли у женщины с детьми права на другое жилье, проживала ли она временно по другому адресу, отказывалась ли от квартиры, — прокомментировал сложившуюся ситуацию Юрий Нетреба, руководитель практики судебной защиты московской коллегии адвокатов «Арбат». — По закону признать гражданина утратившим право пользования жильем по договору соцнайма <...> можно, только если проживающее лицо выбыло по другому адресу добровольно. Поэтому следовало бы выяснить, как долго человек не жил в спорной квартире и почему решил переехать. <...> Данные вопросы обязательно необходимо поднимать теперь в апелляционной инстанции, а также обратиться с заявлением к уполномоченному по правам человека Татьяне Москальковой, по инициативе которой некоторые решения судов пересматривают после обращения в Верховный суд РФ».
«Лента.ру» обратилась в пресс-службу администрации города Кемерово за комментариями по поводу обоснованности жалоб Анны Саматовой. Запросы о неучастии органов опеки в судебном разбирательстве направлены в министерство образования Кузбасса и кемеровское Управление образования. Из последнего пришел ответ, в котором говорится, что Анна Саматова и ее сестра не получили статуса сирот, так как официально их отец не был лишен родительских прав. Там же указывается, что квартира на Стахановской улице, действительно, была закреплена за сестрами. «Повестку на судебное заседание специалисты органов опеки <...> не получали, в связи с этим участия в судебном заседании не принимали. Для получения мер социальной поддержки Саматовой необходимо обратиться в управление социальной защиты населения», — поясняется в письме.
На момент публикации материала ответы из других вышеуказанных ведомств не получены.
***
«Лента.ру» направила обращения с просьбой вмешаться в ситуацию уполномоченному по правам ребенка при президенте Марии Львовой-Беловой, уполномоченному по правам ребенка в Кемеровской области Валентине Богатенко и в кемеровское отделение Общероссийского народного фронта (ОНФ).