«Пришлось работать под огнем минометов» Полицейский из ДНР — о службе в Донбассе и борьбе с криминалом в зоне СВО

После начала специальной военной операции (СВО) на Украине для поддержания законности и правопорядка на занятых Российской армией территориях туда начали отправлять полицейских из Донецкой и Луганской народных республик. В отличие от мирной жизни сотрудникам МВД пришлось столкнуться там с иными противниками — мародерами, диверсантами и агентами украинской разведки. С местным криминалом полицейским зачастую приходится бороться под минометным огнем, и даже рутинные мероприятия в прифронтовой зоне становятся по-настоящему опасными для жизни. О том, как правоохранительные органы ведут борьбу с криминалом в зоне СВО, корреспонденту «Ленты.ру» Екатерине Власовой рассказал начальник одного из городских отделов МВД ДНР.

Виктор (имя изменено по соображениям безопасности): Я сам родом с Донбасса. Примером для подражания с самого детства для меня был мой дед, который больше 25 лет проработал в милиции. Он сам и его коллеги, часто гостившие в нашем доме, рассказывали захватывающие истории о службе. Увлекали меня и популярные фильмы о милиционерах.

Поэтому в 2012 году я поступил в Донецкий юридический институт МВД Украины на факультет криминальной милиции. Сыграл роль и мой интерес к этой профессии, и, конечно, возможность выйти на пенсию после 20 лет службы. Когда в 2014 году в Киеве произошел государственный переворот, я не признал смену власти. Мне казалось абсурдом, что небольшая группа людей принимает решения за всю страну.

В начале 2014 года курсантам нашего института было приказано отправиться для продолжения учебы в подконтрольные Украине города — Харьков и Киев. Из 72 курсантов моего факультета только девять человек отказались от переезда — я был среди них.

Когда меня спрашивали о причинах такого решения, я ссылался на сложное материальное положение, но на самом деле я просто решил остаться в молодой республике. В августе 2014 года меня вызвали в отдел кадров райотдела и предложили работать помощником участкового.

Параллельно я учился в созданной на базе института Донбасской юридической академии. Я окончил ее в 2017 году: служил участковым, в уголовном розыске, занимался борьбой с незаконным оборотом наркотиков.

Между тем еще в 2016 году большинство сотрудников МВД записали в сводные отряды — периодически мы выезжали на двухдневные учения. В то время нам это казалось формальностью, мы не относили себя к военнослужащим. Работа в полиции казалась далекой от военных специальностей — но время показало обратное.

«Коллеги подорвались на растяжке»

«Лента.ру»: Как вы восприняли события 2022 года?

Признание Россией Донецкой и Луганской народных республик я встретил с радостью. Новость о начале СВО мы все тоже восприняли с воодушевлением. К мирным жителям Украины никакой агрессии у меня не было и даже сейчас, после всего, через что я прошел, ее нет. Но тогда у нас наконец-то появилась надежда на завершение боевых действий на территории родной республики. 10 марта 2022 года я в составе сводного отряда оперативного реагирования на базе МВД сам отправился в зону спецоперации.

Вначале мы находились в населенных пунктах Кременевка, Никольское и Мангуш. Я хорошо помню тот холодный март: больше месяца мы ночевали без света, отопления и мобильной связи. Особенно дикий холод был по ночам, но мы как-то справлялись. При этом мы не знали, куда поедем дальше, — оставалось лишь гадать. И в какой-то момент нас отправили в Мариуполь.

Чем работа в зоне СВО отличается от привычной, мирной службы?

Если говорить про Мариуполь, то там нашей главной задачей стала эвакуация мирных жителей. Параллельно мы искали диверсионно-разведывательные группы (ДРГ) и бойцов Вооруженных сил Украины (ВСУ), которые не успели уйти из города после его окружения. А еще местные жители жаловались на бойцов бригады «Азов» (запрещенная в России террористическая организация), которые грабили магазины, занимались мародерством и стреляли по мирным жителям. Мародеры пытались вывезти как можно больше продуктов, одежды и сигарет.

Мы стояли на постах во время эвакуации — и если ловили такого мародера, то его «добычу» отдавали мирным жителям, которые находились неподалеку от нас и ждали вывоза из города. Среди них было много детей, женщин и стариков — голодных, грязных и испуганных.

Ну и понятно, что в зоне боевых действий всегда есть шанс попасть под обстрел. Несколько раз было так, что мы с коллегами отрабатывали оперативную информацию в жилом секторе, проводили рутинные опросы и оказывались под огнем минометов — к счастью, все остались живы. Кроме того, в поисках ДРГ мы прочесывали населенные пункты в окрестностях Мариуполя: однажды коллеги, открывая ворота гаража, подорвались на растяжке — все получили ранения и контузии. Но были и более трагические инциденты: участковый, оперативник и следователь погибли, подорвавшись на противотанковой мине, когда направлялись по очередному адресу.

А в конце июня нас отправили в город Волноваха, откуда мы выезжали на задания в поселки ДНР и Запорожской области.

Если раньше мы занимались правоохранительной деятельностью, то тут нам пришлось решать уже военные задачи. За полгода в том районе погибли семь полицейских из Донецка, больше десяти сотрудников уголовного розыска и участковых были ранены. Некоторые мои коллеги и сейчас находятся на передовой.

«Мы просто не замечаем обстрелы»

Как вы снова оказались в ДНР?

30 августа во время очередного минометного обстрела я получил контузию. Меня госпитализировали, а после лечения отправили на службу в один из городских отделов МВД ДНР.

Что-то изменилось в работе полиции на «мирных» территориях после начала СВО?

Кардинально ничего не изменилось. Обстановка у нас сложная, но контролируемая. Обстрелы мы уже не замечаем — привыкли за девять лет. Что касается службы, то преступлений в целом стало меньше: видимо, это результат мобилизации, поскольку большинство мужчин 18-55 лет отправили в зону СВО. Сократилось население, а с ним и число лиц, склонных к совершению преступлений.

Сейчас мы чаще всего сталкиваемся с традиционными карманными и квартирными кражами — но в этом году стало больше преступлений против половой неприкосновенности. Раньше на территории отдела, где я служу, такое случалось максимум раз в год. А за последние пять месяцев таких случаев уже четыре.

Мы связываем это с тем, что для участия в боевых действиях привлекли заключенных, в том числе и осужденных за тяжкие преступления. Когда они получают ранения, их госпитализируют в местные больницы с правом свободного передвижения — отсюда и проблемы.

В целом большинство преступлений совершают ранее судимые, наркозависимые, алкоголики и подростки из неблагополучных семей — так было раньше, так остается и сейчас.

Много ли преступлений удается раскрыть?

Мы раскрываем более 50 процентов преступлений общекриминальной направленности (кражи, грабежи и прочие) — это на уровне среднероссийского показателя, притом что у нас не хватает 80 процентов сотрудников. По тяжким преступлениям, которые входят в компетенцию Следственного комитета России (убийства, изнасилования и другие), раскрываемость в районе 95 процентов.

Что касается банд и организованных преступных группировок (ОПГ), то у нас и раньше их практически не было — сейчас какой-то активизации мы тоже не видим. Действительно острая проблема — преступления, которые совершают приезжие цыгане. После того как ДНР вошла в состав России и наша граница с Ростовской областью открылась, они ринулись к нам. Их типичные преступления — это мошенничества и карманные кражи.

«Украинцам сложно вербовать здесь агентов»

Часто ли вы сталкиваетесь с диверсиями?

На территории города, где я работаю, к счастью, не было ни диверсий, ни терактов. У нас подавляющее большинство населения полностью поддерживает вхождение ДНР в состав России — поэтому украинцам сложно вербовать здесь агентов по отработанной технологии через соцсети, а личная вербовка тут просто опасна.

Присылать сюда шпионов и диверсантов с Украины тоже бесполезно: местное население очень настороженно относится к посторонним. К слову, сейчас у нас отменили комендантский час, который действовал девять лет, но люди все равно неохотно выходят на улицы в темное время суток.

В свою очередь сотрудники правоохранительных органов по привычке проверяют лиц, передвигающихся по ночам, — и это также сильно усложняет жизнь возможным диверсионным группам. Вообще, диверсии в основном происходят на территориях, которые до СВО находились под контролем Украины.

А как обстоит дело с нелегальным оружием? Его стало больше?

Что касается схронов оружия и боеприпасов, то на тех территориях, которые до начала СВО находились под контролем ДНР, создавать тайники нашим противникам было нецелесообразно. А вот на своей территории украинцы оставили большое количество «спящих» диверсионных групп и схронов с оружием для них.

В городе, где я служу, число преступлений с использованием огнестрельного оружия осталось на прежнем уровне, но не стоит забывать, что этот уровень в принципе выше, чем среднероссийский. Это объясняется тем, что боевые действия у нас идут с 2014 года.

В нашем городе каждый районный отдел полиции задокументировал как минимум по два факта хранения нелегального оружия и боеприпасов — автоматов, пистолетов и гранат. Но эти преступления не были направлены на подрыв государственной безопасности. Скорее, это чисто человеческая привычка брать «что плохо лежит» с мест боев.

Вы сказали, что многих мужчин, в том числе ваших коллег, отправили в зону СВО. Много ли теперь женщин среди ваших коллег?

Теперь много. Среди полицейских в моем городе примерно 75 процентов сейчас составляют женщины. Они служат в следствии, дознании, в отделах кадров и секторах информационных технологий. Половина участковых — тоже женщины. Пока их немного разве что в уголовном розыске.

В наше непростое время, когда большая часть мужчин-полицейских в командировках, женщины — это не просто наш тыл, они наш основной фронт. Причем люди к полицейским идут за помощью очень охотно, — у нас очень хорошие отношения с местным населением. И это неудивительно, ведь мы столько лет шли к общей цели.