Президент Владимир Путин заявил, что в России надо «подготовить и принять» решение об амнистии части женщин, отбывающих наказание в местах лишения свободы за ненасильственные преступления, а также тех, у кого есть дети. Об этом его попросила член СПЧ Ева Меркачева. Вскоре глава комитета Госдумы по госстроительству и законодательству Павел Крашенинников сообщил, что этот вопрос уже находится в стадии проработки. Чтобы узнать, кому положена амнистия, за что сидят россиянки, почему большинство из них считают неопасными, но многие снова попадают в колонии, «Лента.ру» поговорила с правозащитниками и экспертами, которые работают с женщинами в заключении.
Анна Каргапольцева, основатель центра «Нечужие» в Перми:
Пока не очень понятно, кого собираются в данном случае амнистировать, так как в колониях в основном сидят две категории женщин — распространение наркотиков, если говорить о ненасильственных преступлениях, и убийство, если говорить о насильственных. Убийство может быть в том числе в результате самообороны.
К каждому случаю здесь нужно подходить индивидуально. Например, у меня есть знакомая девушка, которая отбывает наказание за то, что она по поддельным документам продала целый речной порт. Это серьезный масштаб и урон для города, ее нельзя просто так отпустить.
Я считаю, что в целом подход должен быть индивидуальным в отношении любого осужденного. За этим, конечно же, должен следить суд, но тут я уже не могу ничего комментировать.
В свой центр я отбираю женщин, которые действительно готовы адаптироваться к жизни в обществе и меняться. Но, опять же, я не возьму к себе педофила, который утверждает, что он готов поменять свою жизнь.
Я отбираю людей, у которых есть перспектива.
Для меня меняться — это не только найти работу и жилье. Человек из колонии выходит с педагогической запущенностью. Мне недавно подарили книгу о развитии ребенка, где написано о наращивании его ответственности. Сначала его учат заботиться о себе, о своем пространстве. Второй этап — дела семьи. Ребенок помогает маме вынести мусор, сходить в магазин. Третий этап — это уже социальные задачи. Здесь подразумевается учеба и дальнейший выход в общество взрослого мира. Взросление происходит на этом этапе.
Главная проблема в том, что заключенные доходят до уровня несмышлености. И мне странно слышать утверждение, что человека надо устроить на работу, поселить где-то, и он не будет совершать преступления. Даже если женщина попала в тюрьму в результате самообороны, а не какого-то умышленного преступления, в колонии она все равно меняется.
В нашем центре мы с бывшими заключенными проходим все этапы взросления заново, и лишь потом они уходят в самостоятельную жизнь. Например, я против того, чтобы они в первый же месяц после освобождения устраивались на работу. Я лучше буду искать пожертвования, грантовые деньги, чтобы их прокормить. Две из тех, что все же не послушались и устроились на работу, уже отбывают срок заново, остальные пьют.
Те же, кто прошел программу, нормально обустроились в жизни. Во-первых, здесь важна воспитательная работа и педагогическое воздействие. Работа психолога — это только коррекционная работа, которая тоже, безусловно, важна. Но важно заново научить девушку готовить, заботиться о ком-то, потому что в колонии эти навыки атрофируются.
А дальше уже идет все остальное: поиск работы, жилья, восстановление документов. Основное — это влияние на личность. Но я, опять же, говорю только про свой центр — может быть, у общества и государства другое мнение.
С 1 января следующего года начнет действовать закон о пробации осужденных. Он предусматривает, что заключенных заранее подготовят в колонии к жизни на свободе, найдут им работу и жилье. После освобождения их встретят, и уголовно-исполнительная инспекция, возможно, поселит их в трудовые дома. А это отдельный разговор. Трудовые дома берут людей в трудной жизненной ситуации, предоставляют им жилье взамен на работу. Где-то они отдают 75 процентов заработка хозяину, где-то все 100 процентов. У нас в городе таких домов около 70. Они все работают нелегально, со следующего года их будут, возможно, каким-то образом легализовывать, но это неточная информация.
Я выступаю за то, чтобы были места, где человек может жить, но чтобы это были абсолютно законные места, прозрачные для всех проверок, и там не гибли бы люди. Часто около тюрем будущих рабов уже караулят, потому что оттуда выходят здоровые рабочие руки. Девочек тоже забирают, но часто в качестве домашней обслуги. Они там могут находиться всю жизнь, пока здоровы.
Муж начал спрашивать про условия, про то, можно ли выпивать. Они ему говорят: «Ну, немного можно. Только вечером мы сами тебе нальем». Представляете? А у нас почти все мужские преступления совершаются после выпивки или под наркотиками. Дальше — еще хуже: муж их спросил, есть ли у них там врач, который поможет ему вылечиться от наркомании. Так они ответили, что врач ему не понадобится — мол, все справляются без него. И когда он уже сказал, что у него жена есть, можно ли с ней, на том конце сразу сказали, что пусть с женой разберется и как-нибудь без нее приедет. Им нужны люди без родственников.
Наши пермские журналисты внедрились в такой рабочий дом. Человеку удалось оттуда выбраться, только когда он сказал, что весь обвешан жучками.
Если все же будут контролировать эту сферу, положение бывших заключенных может улучшиться. Бывшие заключенные женщины ведь тоже туда часто попадают, если им совсем негде жить.
На самом деле я считаю, что нужно давать какую-то возможность поиска жилья еще в колонии. Если бы был интернет в местах заключения, то можно было бы искать квартиру, договориться с собственником. Многие девочки освобождаются с деньгами за работу, могут сами снимать себе жилье.
Другой вопрос, что не все об этом думают в силу своей педагогической запущенности, как я говорила выше. И здесь нужен наставник, как делают в детских домах — пример для подражания. Системы воспитания в детском доме и колонии похожи, так как и там, и там отучают от самостоятельного мышления.
Получается, что предлагают амнистировать женщин за ненасильственные преступления (а это наркотики) и женщин с детьми. Так, в основном с детьми часто в колонии находятся женщины, отбывающие срок за насильственные преступления, а за наркотики — как раз в основном без детей. Они, конечно, могут съездить [на волю] и забеременеть — уже как-то предлагали такую идею для поднятия демографии, но, честно, не знаю.
Хорошо, если уголовно-исполнительная инспекция найдет возможность заниматься социальным сопровождением индивидуально, но это очень сложно. На одного инспектора приходится около 200 подопечных. Будет хорошо, если к этому подключатся общественные организации, которые не будут эксплуатировать эту женщину, а будут реально помогать. И нужно работать с общественностью. По сути, общество должно прийти в колонию, чтобы бывший заключенный смог потом внедриться в общество. Колония не занимается его социализацией.
Сейчас мы возвращаем человека в общество, но общество почему-то его получает из рук инспектора. А само общество в колонию мы пустить почему-то не можем. И оно часто опасается вышедших на свободу заключенных.
Например, я редко беру к себе в центр девушек, которые отбывали наказание за распространение наркотиков. За практику два раза всего лишь было.
Другое дело, если это человек, который не принимал наркотики, а распространил их в первый раз или случайно. Но это можно выяснить только при индивидуальном подходе.
Колония для всех становится привычным образом жизни, поэтому часто люди туда возвращаются. Если вас отправить на Аляску и вы там проживете десять лет, то в Сахаре вам потом будет непросто.
Наталья Костина, директор фонда «Протяни руку»:
В тюрьме есть очень много женщин, которые отбывают наказание вместе с детьми, но и немало в заключении тех, у кого дети остались на воле. Это практически каждая заключенная. В этом случае амнистия больше поможет детям. И это правильно. Что бы мы ни говорили, женщина совершила преступление, но ребенок ни в чем не виноват. Если идею реализуют, то детям будет лучше. Я всегда на стороне детей.
У нашего фонда есть проект «Дорожный комплект». Мы встречаем женщину, которая освободилась из заключения, и даем ей дорожный комплект, чтобы ей и ребенку было легче добираться до дома. Там все необходимое. Эта программа существует с начала основания фонда. И только с прошлого года я стала замечать, что очень много женщин стали освобождать по 82-й статье УК РФ — отсрочка отбывания реального наказания беременным женщинам и мамам с малолетними детьми до 14 лет. Это является хорошим звоночком.
Каких-то программ по адаптации у нас нет. Со следующего года появится закон о пробации осужденных. Пока мы не понимаем, как он будет работать, у всех пока смутные представления.
Проблемы адаптации действительно существуют. Как правило, их две — с работой и с жильем. В этом году очень часто ко мне в фонд стали обращаться работодатели. Люди ищут себе сотрудников. Буквально вчера я разговаривала с людьми, которые готовы брать наших подопечных с определенными судимостями к себе комплектовщиками. Некоторые статьи они не рассматривают. Например, убийство, тяжкие телесные повреждения и грабежи. Думаю, что проблема с трудоустройством будет постепенно решаться, особенно в крупных городах. Но мы все равно понимаем, что штамп судимости никуда не денется.
Есть большой риск, что женщины, которые выйдут на свободу, снова попадут в колонию. Если смотреть на статистику, процент рецидивов очень высок. Я считаю, что нужно не только амнистировать женщин, но и поддерживать их на воле, потому что просто отпустить их в вольное плавание нельзя. Ну да, кто-то удержится, но кто-то снова попадет в места лишения свободы.
Тяжких преступлений амнистия не коснется, но там довольно много женщин, которые попали в тюрьму в результате самообороны. Поэтому я выступаю за то, чтобы каждый случай рассматривать индивидуально. Для меня совершение преступления — это когда уже ничего нельзя исправить. Это или потеря жизни, или нанесение тяжких телесных повреждений.
Здесь речь больше даже не про амнистию, а про то, что нужно рассматривать глубже и шире судебную и законодательную системы. Если женщина ударила скалкой или сковородой, то это превышение самообороны, а если она защищалась ножом, то ее уже судят по статье «Убийство».
И нужен закон о домашнем насилии, потому что многих случаев можно было бы избежать уже на этом этапе. По сути, мы сталкиваемся с проблемой, когда уже все случилось.
Алексей Лобарев, член Общественной наблюдательной комиссии Москвы:
Сегодня в России 35 женских колоний, где содержится порядка 60 тысяч осужденных женщин, из них 13 тысяч — несовершеннолетние. Я в течение многих лет посещал эти колонии, разговаривал, анализировал обращения тех, кто там находится, а сейчас как член ОНК посещаю следственные изоляторы, беседую с осужденными, подозреваемыми, обвиняемыми.
Многие в сети пишут, что там очень плохо: нет горячей воды, антисанитария, люди спят на полу. Но это не так. В СИЗО есть горячая вода, на полу никто не спит, и тараканов я там не видел. Есть медицинское обслуживание, и некоторые женщины просят объявить благодарность помогавшим им докторам. Есть даже возможность на платной основе выехать к специалистам в город. Все это нужно понимать для начала.
За что сидят женщины? Около 60 процентов — за распространение наркотиков.
Есть среди заключенных и те, у кого маленькие дети. Так, на прошлой неделе разговаривал с двумя арестованными женщинами. Их задержали сотрудники МУРа. У одной — четырехлетний ребенок, у другой — пятилетний. Это цыганки, которые, согласно материалам следствия, занимались телефонным мошенничеством — обманывали пенсионеров. И к своей изоляции от общества они относятся спокойно: «Ну и что, подумаешь посадили...».
Я более 30 лет работаю с пенитенциарными учреждениями. Заметил, как меняются женщины, которые туда попадают. Среди них, как мне кажется, стало больше людей жестких, совершающих не бытовые, а заранее спланированные, хладнокровные убийства, и потом не жалеющих об этом.
Что же касается ненасильственных преступлений, то тут нужно действительно пересмотреть ряд вопросов, связанных с наказаниями за них. Этим должен заниматься депутатский корпус, но не в таком ключе, чтобы выпустить всех без разбора.
Да, жалко женщин, особенно женщин с детьми! Но я здесь согласен с президентом страны, что нужен индивидуальный подход. Может быть, надо создать комиссию, куда и общественность пригласить, и законодателей, и адвокатов. А дальше уже коллегиально добиваться взвешенного и продуманного решения по каждому случаю.
Много случаев, когда после амнистии или условно-досрочного освобождения женщина повторно попадает в места заключения за аналогичное преступление, поэтому важно на одном освобождении человека не останавливаться. Необходимо провести качественную ресоциализацию, помочь вчерашней заключенной восстановить связь с семьей, выйти на работу.
Статистика показывает, что две трети преступлений совершаются людьми, не имеющими постоянного источника средств к существованию. Нет у женщины работы в деревне или поселке, и она опять идет наркотики продавать.
Ева Меркачева выступила с инициативой об амнистии. Она как журналист привела какие-то отдельные моменты, но здесь надо глубже смотреть. «Давайте всех отпустим» — это поверхностное суждение. Здесь нужно изучить вину конкретного человека, проанализировать, к чему приведет его освобождение. Сейчас в тренде пилотные варианты, когда те или другие решения реализуются в одном регионе, — это правильный подход, который позволяет подправить какие-то моменты в нормативных документах и правоприменительной практике.
Я бы предложение об амнистии сперва направил в Общественную палату, чтобы закон был основан не только на пожеланиях одного журналиста, но и на позициях представителей экспертной среды.
Одно время я был начальником политической и воспитательной части всех московских пенитенциарных учреждений, понимаю, как порой происходит на практике. Сперва заключенная рассказывает о своих бедах журналисту, а затем, когда ее начинаешь расспрашивать об этом разговоре, признается, что наврала и наврала сознательно, чтобы добиться освобождения и продолжать заниматься преступной деятельностью.
В СИЗО, который я посещаю, где со своими матерями находятся около 15-20 детей, — детское питание, подгузники, вкусняшки, игрушки, все это у них есть. Сейчас много спонсоров, в том числе зарубежные магазины — они безвозмездно передают в изоляторы свою продукцию. Это не просрочка. Мальчишка один — я иногда конфеты ему приношу — растет боевой такой. Его мама цыганка. Она рада тому, что ребенок с ней, а не в таборе, что он здоров.
И в СИЗО, и в колонии мне никто не жаловался на то, чтобы мать с ребенком сразу разлучали после родов. Да, заключенные хотят побольше со своими детьми времени проводить, но и так после завтрака — они с ними, после обеда — тоже. Проблемы есть, конечно, определенные, но репрессий, издевательств — такого нет.
А еще буквально неделю назад было обращение в администрацию президента и в Общественную палату лично на мое имя от женщин из одной камеры, которые — 13 из 20 человек — попросили отправить их в зону СВО. Я им объяснил, что они еще не осужденные, мол, не торопитесь. Эти женщины готовы работать там на стройках, в больницах, на кухнях. Вплоть до передовой. Одна из них, кинолог, сказала, что готова работать в зоне СВО с собакой, у другой — разряд по стрельбе. Она снайпером готова пойти служить. Полдня с ними провел и под большим впечатлением вышел.
Сюзанна Ковальчук, президент Фонда помощи заключенным, ответственный секретарь Общественного совета при ФСИН России:
Женская преступность бывает разной. Нужно четко закрепить в параметрах амнистии, что речь именно о людях, совершивших ненасильственные преступления.
Сейчас в тех учреждениях ФСИН, где есть дома малютки, проводятся различные программы для молодых матерей: курсы по уходу за ребенком и так далее. Хорошо было бы сделать одним из требований к амнистируемым наличие характеристики от руководства учреждения и от общественников, которые проводят эти программы.
Еще у нас уже действуют 29 реабилитационных центров при женских колониях, куда заключенные попадают за полгода до освобождения. Им там уделяется большое внимание со стороны разных специалистов, чтобы женщины были физически и психологически готовы к новому этапу своей жизни. Туда, к примеру, приходят из центра занятости. Получат ли такое сопровождение женщины, попавшие под амнистию?
С 1 января 2024 года в учреждениях ФСИН (а с 1 января 2025 года на свободе) заработает закон о пробации. Он служит основой для системы ресоциализации бывших заключенных, которая сегодня создается в России. Суть в том, что осужденная женщина, еще находясь в местах лишения свободы, может добровольно написать заявление о том, что ей необходима помощь, и получать ее сперва в колонии, а затем и на свободе.
Важно, чтобы женщины, попавшие под амнистию, имели все основания, чтобы воспользоваться этими новыми возможностями. В нашем фонде мы в любом случае от них не откажемся и готовы будем помочь: консультацией юриста, психолога, даже допобучением. Бывает, что человек в течение месяца на свободе понял, что ему эта помощь нужна, кто-то понимает позднее. Но сказанное мной выше не означает, что амнистия не нужна.
Константин Кобелев, протоиерей, тюремный священник:
Амнистия — не такая однозначная вещь. В обществе всегда к ней относятся с осторожностью. Насколько человек исправился, осознал свою вину?
Вообще судьба женщины, попавшей в тюрьму, очень сложна. Зачастую они сами ни в чем не виноваты: бывает, что муж или любимый человек принуждает ее взять вину за его преступление, бывает так, что она лишь помогает мужу в его преступной деятельности, а потом одна несет всю ответственность, не упоминая супруга во время следствия. «Ты женщина! Тебя пожалеют!» — убеждает он ее.
Еще, когда осуждают мужчину, в большинстве случаев женщина ждет его годами, а вот в противоположной ситуации, даже когда муж просит жену взять его вину на себя, он заводит на свободе себе другую.
Безусловно, амнистия имеет большое позитивное значение. В ее основе лежат человечность, общественные нравы, которые были смягчены и преображены христианством. К слову, сразу после Крещения Руси в 988 году князь Владимир собирался выпустить всех, кто тогда находился в тюрьмах, на свободу. Его остановил митрополит, сказав примерно следующее: «Наше дело миловать, а ваше — следить за порядком».
На практике мы видим, что женщины, которые долго находятся в заключении, теряют навыки ведения хозяйства. В колониях, к примеру, в подмосковной колонии №5 в Можайске, есть даже своеобразное семейное общежитие, где люди готовятся к освобождению, учась заново готовить на плите, стирать, гладить и так далее. Не у всех там есть рвение эти навыки восстанавливать.
Другими словами, нам надо работать над тем, чтобы человек был готов к тому, чтобы выйти на свободу, а выйдя из колонии — не оказывался брошен на произвол судьбы. На каждого сидельца, пока он в заключении, государство тратит большие деньги, а затем сразу ноль. Лучше, чтобы это происходило плавно.
Выгоднее выделять освободившемуся человеку еще какие-то средства некоторое время, чем опять брать его на полное обеспечение, когда тот снова в скором времени совершит преступление.
Еще амнистию нужно подкрепить стремлением общества окружить вчерашних осужденных, особенно женщин с детьми, любовью и заботой, готовностью оказать им помощь, снисхождением к их ошибкам.
Александр Передрук, адвокат:
Как я понимаю, приурочат амнистию к 30-летию Конституции, но продлиться она может довольно длительное время. К примеру, [объявленная в 2013 году] амнистия к 20-летию Конституции продлилась шесть месяцев с момента публикации соответствующего постановления и коснулась примерно 25 тысяч человек.
Объявлять амнистию могут как по конкретным составам преступлений, так и по категориям преступлений, а также для конкретных лиц. К примеру, последняя амнистия была объявлена для осужденных, впервые совершивших преступления небольшой или средней тяжести, которые участвовали в боевых действиях и были награждены государственными наградами.
Амнистии были, среди прочего, для женщин, но не только для них — в этом будет новизна.