Ник Бостром — шведский философ, профессор Оксфордского университета, сооснователь Всемирной ассоциации трансгуманистов и директор созданного в 2005 году в Оксфорде Института будущего человечества. Он пытается осознать проблему, встающую перед человечеством в связи с перспективой появления сверхразума. Что случится, если машины превзойдут людей в интеллекте? Будут ли они помогать нам или уничтожат человечество? Можем ли мы сегодня игнорировать проблему развития искусственного интеллекта и чувствовать себя в полной безопасности? Ник Бостром описывает сложные научные вопросы о будущем человечества доступным языком.
С разрешения издательства «Манн, Иванов и Фербер» «Лента.ру» публикует отрывок из книги Ника Бострома «Искусственный интеллект».
Сверхразум сможет обладать гигантскими возможностями, чтобы согласно своим целям менять будущее. Но каковы эти цели? Каковы устремления? Будет ли зависеть степень мотивации сверхразума от уровня его интеллекта?
Выдвинем два тезиса. Тезис об ортогональности гласит (с некоторыми исключениями), что можно комбинировать любой уровень интеллекта с любой целью, поскольку интеллект и конечные цели представляют собой ортогональные, то есть независимые, переменные. Тезис об инструментальной конвергенции гласит, что сверхразумные действующие силы, или агенты, — при самом широком разнообразии своих конечных целей — тем не менее будут преследовать сходные промежуточные цели, поскольку на это у всех агентов будут одинаковые инструментальные причины. Рассмотренные вместе, эти тезисы помогут нам яснее представить, каковы намерения сверхразумного актора.
Связь между интеллектом и мотивацией
В книге уже звучало предостережение от ошибки антропоморфизма: не следует проецировать человеческие качества на возможности сверхразумного агента. Мы повторим свое предупреждение, лишь заменив слово возможность на слово мотивация.
Прежде чем развивать дальше первый тезис, проведем небольшое предварительное расследование на тему безграничности всего спектра возможных умов. В этом абстрактном, почти космическом, пространстве возможного человеческий разум составляет ничтожно малый кластер.
Выберем двух представителей человеческого рода, которые согласно общему мнению являются диаметрально противоположными личностями. Пусть это будут Ханна Арендт и Бенни Хилл. Различие между ними мы, скорее всего, оценим как максимальное. Но сделаем так лишь потому, что наше восприятие целиком регулируется нашим же опытом, который, в свою очередь, полагается на существующие человеческие стереотипы (до известной степени мы находимся под влиянием и вымышленных персонажей, созданных опять-таки человеческой фантазией для удовлетворения все того же человеческого воображения).
Однако, изменив масштаб обзора и взглянув на проблему распределения разума сквозь призму безграничного пространства возможного, мы будем вынуждены признать, что эти две личности не более чем виртуальные клоны. Во всяком случае с точки зрения характеристики нервной системы Ханна Арендт и Бенни Хилл фактически идентичны.
Предположим, головной мозг и той и другого поместили бы рядом в тиши какого-нибудь музея, — увидев эту экспозицию, мы сразу скажем, что эти двое принадлежали одному и тому же виду. Более того, кто из нас смог бы определить, какой мозг Ханны Арендт, а какой — Бенни Хилла? Если нам удалось бы изучить морфологию и того и другого головного мозга, то мы окончательно убедились бы в их фундаментальном сходстве: одинаковая пластинчатая архитектоника коры; одни и те же отделы мозга; одинаковое строение нервной клетки мозга — нейрона с его нейромедиаторами одной и той же химической природы.
Фото: David Duprey / AP
Вопреки тому, что разум человека практически сопоставим с неразличимой точкой, плавающей в безграничном космосе предполагаемых разумных жизней, сложилась тенденция проецировать человеческие свойства на самые разнообразные инопланетные сущности и искусственные разумные системы. Этот мотив великолепно прокомментировал Элиезер Юдковский все в той же работе «Искусственный интеллект как позитивный и негативный фактор глобального риска»:
«Во времена расцвета популярной научной фантастики, довольно дешевого свойства, обложки журналов пестрели картинками, на которых очередное инопланетное чудовище — в народе более известное как "пучеглазый монстр" — в очередной раз куда-то тащило очередную красотку в обязательно задранном платье — причем красотка была нашей, земной, женщиной.
Похоже, все художники уверовали, что негуманоидные пришельцы с совершенно иной эволюционной историей непременно должны испытывать сексуальное влечение к прекрасным представительницам человеческого рода. <...> Скорее всего, художники, изображавшие все это, даже не задавались вопросом, а будет ли вообще гигантский жук чувствителен к прелестям наших женщин. Ведь по их представлениям любая полуобнаженная женщина просто по определению сексуально привлекательна, то есть испытывать к ней желание являлось неотъемлемой чертой мужественных представителей человеческого рода.
Все художническое внимание было направлено на задранное или порванное платье, меньше всего их заботило, как устроено сознание гигантских насекомообразных. И это составляло главную ошибку художников. Не будь одежды изодраны, — думали они, — женщины выглядели бы не столь соблазнительно для пучеглазых монстров. Жаль только, сами пришельцы так и не взяли этого в толк».
Пожалуй, искусственный интеллект своими побудительными мотивами еще меньше будет напоминать человека, чем зеленый чешуйчатый пришелец из космоса. Инопланетяне — биологические создания (не более чем предположение), появившиеся в результате эволюционного процесса, в силу чего от них можно ожидать мотивации, в какой-то степени типичной для эволюционировавших существ.
Поэтому не будет ничего удивительного, если окажется, что мотивы поведения разумного пришельца продиктованы довольно простыми интересами: еда, воздух, температура, опасность телесных увечий или уже свершившиеся травмы, расстройства здоровья, хищничество, секс и выведение потомства. Если инопланетяне принадлежат какому-нибудь разумному социуму, у них могли бы развиться мотивы, связанные с сотрудничеством и конкуренцией. Подобно нам они проявляли бы преданность своему сообществу, возмущались бы тунеядцами и, кто знает, были бы не лишены тщеславия, беспокоясь о своей репутации и внешнем виде.
Ник Бостром
Фото: nickbostrom.com
Думающим машинам по природе своей, в отличие от инопланетян, нет смысла заботиться о подобных вещах. Вряд ли вы сочтете парадоксальной ситуацию, если появится какой-нибудь ИИ, чьим единственным предназначением, например, будет: подсчитать песчинки на пляжах острова Боракай; заняться числом π и представить его, наконец, в виде обыкновенной десятичной дроби; определить максимальное количество канцелярских скрепок в световом конусе будущего.
На самом деле гораздо проще создать ИИ, перед которым будут стоять однозначные цели, а не навязывать ему нашу систему ценностей, наделяя машину человеческими свойствами и побуждениями. Сами решите, что сложнее: написать программу, измеряющую, сколько знаков после запятой в числе π уже посчитано и сохранено в памяти, или создать алгоритм, достоверно учитывающий степень достижения абсолютно значимой для человечества цели, скажем, такой, как мир всеобщего благоденствия и всеобщей справедливости?
Сколь ни печально, но человеку легче написать код упрощенного, лишенного всякого значения целенаправленного поведения машины и обучить ее, как выполнять поставленную задачу. Скорее всего, такую судьбу выберет для зародыша ИИ тот программист, который будет сосредоточен лишь на желании «заставить ИИ работать», причем как можно быстрее (программист, явно не озабоченный, чем именно придется заниматься ИИ, кроме того что демонстрировать сногсшибательное разумное поведение). Скоро мы вернемся к этой важной теме.
Интеллектуальный поиск инструментально оптимальных планов и стратегий возможен в случае любой цели. Интеллект и мотивация в некотором смысле ортогональны. Представим их в виде двух осей координат, задающих граф, в котором каждая точка представляет логически возможного интеллектуального агента. Правда, эта картинка потребует несколько уточнений.
Например, для системы, не наделенной разумом, было бы невозможно иметь слишком сложные мотивации. Чтобы мы могли с полным основанием говорить, что, мол, такой-то агент «имеет» такой-то набор мотиваций, — эти мотивации должны составлять функционально-интегрированную систему вместе с процессом принятия решений, который налагает определенные требования на память, вычислительную мощность и, возможно, уровень интеллекта.
У интеллекта, способного самопреобразовываться, скорее всего, будут наблюдаться ограничивающие динамические характеристики. И то сказать: если обучившаяся модифицировать самое себя думающая машина вдруг испытает острое желание стать глупой, то довольно быстро она перестанет быть интеллектуальной системой. Однако наши замечания никак не отменяют основной тезис об ортогональности интеллекта и мотивации. Представляю его на ваше рассмотрение.
Тезис об ортогональности
Интеллект и конечные цели ортогональны: более или менее любой уровень интеллекта может, в принципе, сочетаться с более или менее любой конечной целью.
Это положение может выглядеть спорным из-за своего кажущегося сходства с некоторыми постулатами, хотя и относящимися к классической философии, но до сих пор вызывающими много вопросов. Постарайтесь воспринять тезис об ортогональности в его более узком смысле — и тогда он покажется вполне достоверным.
Обратите внимание, тезис об ортогональности говорит не о рациональности или здравомыслии, но исключительно об интеллекте. Под интеллектом мы понимаем здесь навыки прогнозирования, планирования и сопоставления целей и средств в целом. Инструментальная когнитивная эффективность становится особенно важной чертой, когда мы начинаем разбираться в возможных последствиях появления искусственного сверхразума. Даже если использовать слово рациональный в таком смысле, который исключает признание рациональным сверхразумного агента, подсчитывающего максимальное количество скрепок, это ни в коем случае не исключает наличие у него выдающихся способностей к инструментальному мышлению, способностей, которые имели бы огромное влияние на наш мир.
В соответствии с тезисом об ортогональности у искусственных агентов могут быть цели, глубоко чуждые интересам и ценностям человечества. Однако это не означает, что невозможно предсказать поведение конкретных искусственных агентов — и даже гипотетических сверхразумных агентов, когнитивная сложность и характеристики производительности которых могут сделать их в некоторых аспектах «непроницаемыми» для человеческого анализа. Есть минимум три способа, благодаря которым можно подступиться к задаче прогнозирования мотивации сверхразума.
Фото: Richard Brian / Reuters
1. Предсказуемость за счет проектирования. Если мы можем предположить, что программисты способны разработать систему целеполагания сверхразумного агента так, что он будет последовательно стремиться достичь цели, заданной его создателями, тогда мы в состоянии сделать хотя бы один прогноз: этот агент будет добиваться своей цели. Причем чем более разумным будет агент, тем с большей интеллектуальной изобретательностью он начнет к ней стремиться. Поэтому еще до создания агента мы могли бы предсказать что-то о его поведении, если бы знали что-то о его создателях и целях, которые они собираются ему установить.
2. Предсказуемость за счет наследования. Если прототипом цифрового интеллекта непосредственно служит человеческий разум (что возможно при полной эмуляции головного мозга человека), тогда цифровому интеллекту могут быть присущи мотивы его человеческого прототипа. Такой агент мог бы сохранить некоторые из них даже после того, как его когнитивные способности разовьются настолько, что он станет сверхразумом. Но в таких случаях следует соблюдать осторожность. Цели агента легко могут быть искажены в процессе загрузки данных прототипа или в ходе их дальнейшей обработки и совершенствования — вероятность подобного развития зависит от организации самой процедуры эмуляции.
3. Предсказуемость за счет наличия конвергентных инструментальных причин. Даже не зная детально конечных целей агента, мы в состоянии сделать некоторые выводы о его более близких целях, анализируя инструментальные причины самых разнообразных возможных конечных целей при широком выборе ситуаций. Чем выше когнитивные способности агента, тем более полезным становится этот способ прогнозирования, поскольку чем более разумным является агент, тем больше вероятность, что он распознает истинные инструментальные причины своих действий и будет действовать так, чтобы при любой вероятной ситуации добиться своих целей. (Для правильного понимания следует заметить, что могут существовать недоступные нам сейчас инструментальные причины, которые сам агент обнаружит, лишь достигнув очень высокого уровня интеллекта, — это делает поведение сверхразумного агента менее предсказуемым.)