В издательстве РОССПЭН вышла монография «Прибалтика. 1939-1945 гг. Война и память», посвященная одной из самых сложных и противоречивых тем европейской истории XX века: включению Прибалтики в состав СССР после пакта Молотова — Риббентропа, ее жизни под немецкой оккупацией в годы Великой Отечественной войны и после освобождения Красной армией. Имели ли шанс прибалтийские страны сохранить свою независимость во время Второй мировой войны? Почему к июню 1941 года их население возненавидело советскую власть? Какую участь Прибалтике готовил Гитлер? Кто и почему во время нацистской оккупации уничтожил почти всех евреев в Литве? Как СССР усмирял Прибалтику после войны и как теперь с ней быть России? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказала автор книги, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, профессор РГПУ им. А.И. Герцена Юлия Кантор.
«Лента.ру»: В своей книге вы указываете, что существующие в предвоенных прибалтийских государствах «социально-политические условия в значительной степени облегчили Советскому Союзу реализацию планов по включению Латвии, Литвы и Эстонии в свою геополитическую орбиту». Что под этим подразумевается?
Юлия Кантор: Что почти во все годы межвоенного существования независимых прибалтийских государств там функционировали жесткие авторитарные режимы, дрейфовавшие в сторону диктатуры. После государственных переворотов в Литве в 1926 году, а также в Латвии и в Эстонии в 1934 году, там фактически не работали парламенты, активно действовала свирепая политическая полиция, существовала жесткая цензура и были запрещены коммунистические партии.
Во всех трех странах накануне 1939-1940 годов не существовало условий для демократического развития или какого-либо серьезного гражданского самовыражения. Во многом именно это обусловило сравнительную безболезненность включения Литвы, Латвии и Эстонии в орбиту Советского Союза. Ну и, безусловно, податливость тамошних лидеров, которые тихо подчинялись нажиму из Москвы, сдавали собственные позиции и независимость своих государств. И при этом вели успокоительную риторику и внутри своих стран, и во внешний мир.
Каким термином, на ваш взгляд, было бы корректно обозначать включение Прибалтики в состав СССР в 1940 году? Сейчас в этих странах говорят об «оккупации» или об «аннексии», а нынешний российский президент Путин недавно употребил слово «инкорпорация».
Я в книге использую термин «советизация». Под ним подразумевается весь комплекс идеологических, военных, политических и экономических мер, с помощью которых Советский Союз в 1939-1940 годах подготавливал присоединение Прибалтики, формально осуществленное законными властями всех трех стран. А как именно все это происходило, в книге достаточно подробно описано. Податливость прибалтийских элит сочеталась с недвусмысленными угрозами применения военной силы со стороны Москвы и одновременно щедрыми посулами от нее.
Говоря про обещанные щедрые посулы, вы имеете в виду передачу Литве польского города Вильно?
Это самый яркий пример. В современной Литве не любят вспоминать, что ее нынешняя столица Вильнюс стала для нее сталинским подарком — в обмен на беспрепятственное размещение советских военных баз на литовской территории. Это случилось в октябре 1939 года, тогда Литва еще была независимым государством. Когда в сегодняшней Литве критикуют пакт Молотова – Риббентропа, как-то «забывают», что обретение столицы литовского государства — его прямое следствие.
В книге вы рассказываете, как в октябре 1939 года после размещения в Прибалтике советских военных баз, проведенного после заключения договоров с правительствами независимых балтийских государств, Молотов с трибуны Верховного Совета СССР официально заверил мировое сообщество об отсутствии планов их советизации. Примерно то же самое несколькими днями раньше в личной беседе Сталин заявил и лидеру Коминтерна Георгию Димитрову. Как вы думаете, насколько кремлевские руководители в тот момент были искренни или вся их риторика изначально была лживой?
Мне трудно сказать, о чем на самом деле думал Сталин. Возможно, он просчитывал варианты дальнейшего развития событий в Европе, внимательно наблюдая за поведением прибалтийских государств и отслеживая реакцию Англии и Франции.
Но западным демократиям, по-прежнему мечтавшим столкнуть лбами СССР и Германию, тогда было не до Прибалтики, а правительства Латвии, Литвы и Эстонии после заключения договоров о размещении у них советских войск выступили с примерно такими же заявлениями, что и Молотов. Наверняка такое их податливое поведение побудило Сталина к проведению более активной и брутальной политики.
Но чем можно объяснить такую податливость и покорность? Почему политические элиты Литвы, Латвии и Эстонии в конце 1939 года и в начале 1940 года вели себя так вяло и пассивно?
Во-первых, как я уже говорила, во всех трех государствах тогда были авторитарные режимы. Но любые авторитарные режимы крайне негибки и в критической ситуации неспособны держать удар.
Во-вторых, прибалтийские элиты после подписания пакта Молотова – Риббентропа и особенно советско-германского договора о дружбе и границе были растеряны. Тягостное впечатление произвела на них и Зимняя война СССР с Финляндией — во всех трех странах решили, что для них подобное сопротивление может лишь привести к неоправданно огромным жертвам.
В те дни в Прибалтике действительно были многочисленные митинги и демонстрации в поддержку действий СССР или это выдумки советской пропаганды?
Просоветские митинги и демонстрации в июне 1940 года действительно проходили, но все они были хорошо организованы, о чем свидетельствуют документы, хранящиеся сейчас в РГАСПИ. Что показательно, во всех этих шествиях почти все лозунги уже были на русском языке.
Имелась ли в тогдашней Прибалтике социальная база для советизации?
Имелась, причем очень широкая, о чем сейчас там тоже не любят вспоминать. Еще со времен революции 1917 года Прибалтика считалась «красным» регионом бывшей Российской империи. Наибольший процент голосов за большевистскую партию на выборах во Всероссийское учредительное собрание в ноябре 1917 года дали именно балтийские окраины. Немало рабочих и даже часть интеллигенции сочувствовали коммунистическим идеям. Вспомним, например, про латышских стрелков, сыгравших важную роль в ключевых российских событиях 1918 года.
Особенно во время выступления левых эсеров в Москве 6 июля 1918 года, когда благодаря именно латышам большевики удержали власть.
Конечно. Более того, после этого подразделения латышских стрелков почти в полном составе зачислили в ВЧК. Кстати, обо всем этом очень хорошо помнил Гитлер, относившийся к прибалтийским народам с опасливым презрением. Не забыли в Берлине и о том, как жители Прибалтики в том же 1918 году весьма активно сопротивлялись немецкой оккупации после заключения Брестского мира.
И хотя поспешно организованные выборы прошли с грубейшими нарушениями местных избирательных законов и с явными фальсификациями, о чем в книге тоже подробно рассказано, ни в одной из прибалтийских стран это не вызвало сколь-нибудь серьезных протестов.
В книге вы указываете, что «жестокая сталинская советизация» настроила жителей Прибалтики против новой власти.
Я убеждена, что если бы не жестокость тоталитарного сталинского режима, то советизация Прибалтики в предвоенный период прошла бы гораздо мягче и спокойнее. И реакция ее жителей на приход нацистов была бы совершенно иной.
Но чем были вызваны массовые репрессии против местного населения в мае-июне 1941 года, которые закончились всего лишь за пять дней до начала Великой Отечественной войны?
Мера устрашения. Причем поначалу раздражение людей было вызвано не политическими или идеологическими причинами, а неуклюжей и абсолютно безграмотной экономической политикой советской власти в Прибалтике. Национализация, на которую так надеялся местный пролетариат, прошла безобразно — рабочие от нее ничего не получили. Предприятия стали работать хуже, так как их прежние хозяева были в лучшем случае отстранены, в худшем — сразу репрессированы. После грабительского для местного населения перехода на советскую валюту зарплаты стали существенно меньше, а цены выше.
Шоком для жителей республик Прибалтики стало и первое столкновение с ассортиментом и качеством ввозимой из СССР продукции, особенно одеждой и другими товарами народного потребления. Как говорится в одном документе того времени, эти изделия «собирали у витрин злорадствующие по адресу советской власти толпы». После этого Москве пришлось пойти на попятную и «дать указание союзным наркоматам и главкам о том, чтобы производство изделий потребительского характера по прибалтийским республикам не подчинять союзной стандартизации».
Одновременно с этим раздражение вызвал ажиотажный спрос на местную продукцию среди приехавших — для советских людей такое изобилие, продукты и одежда такого качества были чудом. Тем не менее уровень жизни населения советской Прибалтики очень быстро и резко упал, что породило среди людей естественное недовольство. А советская власть сталинского образца реагировала на это единственным известным ей способом: репрессиями и высылками в Сибирь.
Можно ли все эти репрессивные сталинские акции трактовать как геноцид литовцев, латышей и эстонцев? В современной Прибалтике именно так их и называют.
Геноцид — это целенаправленное уничтожение какого-либо одного народа. Но сталинский террор в предвоенной Прибалтике, как и во всем остальном СССР, был интернационален.
Он затронул представителей самых разных народов, в том числе и местных русских, и в неменьшей степени, чем представителей титульных народов. Если судить по документам, то, например, в Латвии в пропорциональном отношении больше всех пострадали евреи (11 процентов из пяти процентов ее предвоенного населения), а в Литве — евреи и поляки (соответственно 12,5 процента из 9,6 процента и 11,4 процента из 10,3 процента предвоенного населения).
Как вы считаете, помогла ли советизация Прибалтики в 1939-1940 годах улучшить военно-стратегическое положение СССР и подготовиться к будущей войне с Германией?
Советское руководство исходило именно из этого постулата. Вопрос в том, насколько это удалось реализовать. В критические для нашей страны первые недели гитлеровского нашествия в советской Прибалтике происходили шокирующие события. Значительная часть населения этих республик буквально стреляла в спину отступающим частям Красной армии и всячески помогала стремительному наступлению вермахта.
Уже в первые дни Великой Отечественной войны немецкая авиация уничтожила значительную часть самолетов, базировавшихся на наших авиабазах в Прибалтике. Хаотичная эвакуация из Таллина по Балтийскому морю в августе 1941 года, о которой в книге тоже рассказывается, стала настоящей трагедией.
Здесь нужно еще учесть, и это хорошо видно по документам, что в предвоенный период многие мероприятия по укреплению обороны территорий прибалтийских республик, особенно их побережья, были фактически провалены. Причин тут несколько: и плохая организация этой работы — в частности, отсутствие внятных планов ее проведения и механизмов осуществления, и откровенный саботаж со стороны местного населения, и тот факт, что прибалтийская промышленность, «со скрипом» переходившая на советские рельсы, не смогла быстро и качественно обеспечить оборонные нужды СССР.
Почему после оккупации Прибалтики летом 1941 года Германия не позволила литовцам, латышам и эстонцам иметь свои государства или хотя бы автономии, в отличие от хорватов и словаков, которые вообще были «расово неполноценными» славянами?
Как я уже говорила, Гитлер смотрел на прибалтийские народы с опасливым презрением. Поэтому даже того подобия государственности, что получили от него хорваты и словаки (для уроженца Австро-Венгрии те были «своими славянами»), нацисты никогда бы не разрешили латышам, эстонцам и литовцам. Те надеялись, что немцы помогут восстановить их независимость, но у Берлина имелись иные планы. Даже на статус колонии Прибалтика не имела шансов претендовать. Ее территория вошла в состав рейхскомиссариата «Остланд» (в переводе с немецкого — «восточная земля») с административным центром в Риге.
Национальные флаги были запрещены, национальные языки — тоже. Радиовещание и театры — только на немецком. Разумеется, прибалты не должны были иметь и своей интеллигенции — музеи, университеты, библиотеки либо закрывались, либо разорялись. Нацисты строго запретили в Прибалтике использовать слова «свобода», «независимость» и «государственность» даже в агитационных целях, когда они набирали добровольцев в Латышский и Эстонский легионы СС.
Кстати, они появились только в феврале 1943 года, после поражения вермахта под Сталинградом, а легионеры присягали на верность лично Гитлеру. До этого немцы разрешали создавать в Прибалтике только парамилитарные вооруженные формирования, выполнявшие вспомогательные и карательные функции в тылу, в прифронтовой полосе и на фронте, в том числе на территории РСФСР и Белоруссии.
Какую политику Третий рейх проводил в оккупированной Прибалтике? Там была тотальная германизация?
Да, и немцы это очень четко формулировали, совершенно не скрывая свои намерения. Так, в «Меморандуме» Розенберга о вехах активности в отношении Латвии, Литвы, Эстонии, территории которых воспринимались как будущая территория немецкого расселения, говорилось следующее:
Или вот из специально подготовленной Гиммлером для Гитлера записки про обращение с местным населением Прибалтики: дробить на этнические группы, искусственно разжигать национальную рознь. Для прибалтов не должно существовать высших школ, «вполне достаточно 4-классной народной школы». Главное, чему учить там детей — простой счет, самое большее до 500, умение расписаться, а также знать божественную заповедь о том, чтобы «повиноваться немцам, быть честными, старательными и послушными».
Основная же масса населения восточных территорий, которая будет признана «расово неполноценной», должна, по замыслу Гиммлера, представлять собой руководимую арийцами рабочую силу и поставлять Германии рабочих для использования на черных работах.
Все это прописано в документах. Наиболее подходящими для онемечивания Розенберг считал эстонцев, в гораздо меньшей степени — латышей и литовцев. Некоторые послабления были сделаны, когда потребовалась мобилизация: их признали более «ариизированными», чтобы бросить на передовую.
Можно выделить несколько главных принципов оккупационной политики нацистов в Прибалтике. Это тотальное онемечивание, насаждение национальной вражды среди местных народов (особенно титульных наций к русским и евреям), превращение региона в аграрно-промышленный придаток Третьего рейха с выкачиванием из него людских и материальных ресурсов и, разумеется, «окончательное решение еврейского вопроса» руками местных коллаборационистов.
Вы в книге напоминаете, что наиболее чудовищные масштабы массовые расправы над евреями приняли в Литве. Почему именно эта республика стала главным полигоном холокоста в Прибалтике?
Потому что именно в Литве еще с дореволюционных времен существовала самая большая в Прибалтике еврейская община. К июню 1941 года там проживало, по разным оценкам, 225-265 тысяч местных евреев (литваков) и около 15 тысяч еврейских беженцев из Польши, появившихся там в 1939 году. Поскольку Литва была полностью оккупирована вермахтом уже в первую неделю Великой Отечественной войны, сбежать оттуда просто никто не успел. Результат этого был чудовищным.
Это 95 процентов от довоенной численности местной еврейской общины и 4/5 от всех евреев, живших в Прибалтике до 1941 года. В процентном отношении эти цифры — самые большие потери еврейского населения не только среди союзных республик, но и всех европейских государств в границах до начала Второй мировой войны.
Как именно в Литве убивали евреев, наглядно иллюстрирует один документ, который я цитирую в книге. Думаю, нелишним будет его повторить и тут. Один немецкий военный стал свидетелем еврейского погрома в Каунасе 24 июня 1941 года. Вот его рассказ о расправах над местными евреями:
Еще существовали гетто в Вильнюсе, Каунасе и других городах — по сути, перевалочные пункты перед отправкой в лагеря уничтожения. Были и расстрельные ямы в Панеряе и многих других местах Литвы. Практически все это осуществлялось руками местных коллаборантов — немцы не делали «грязную работу». В Латвии и Эстонии было то же самое.
То есть приведенное вами свидетельство говорит не об единичном случае, а о повсеместной картине?
После ухода Красной армии и еще до прихода вермахта жестокие еврейские погромы охватили всю Литву. «Временное правительство Литвы», возникшее в последних числах июня 1941 года вследствие восстания «Фронта литовских активистов» (подготовленного абвером), в течение нескольких дней успело напринимать множество пронацистских законов, в том числе и расовый.
Потом, конечно, немецкие оккупационные власти его ликвидировали. Им в принципе не нужны были никакие «правительства» на территории «Остланда».
Я читал вашу книгу и слушаю вас сейчас, поэтому не могу не спросить: откуда была такая звериная ненависть к евреям?
Насчет национализма — он был укоренен и в независимых государствах Прибалтики. Достаточно вспомнить, например, что в Латвии, руководимой Улманисом, стержнем официальной идеологии стал тезис «Латвия — государство для латышей».
Это следствие внутренних социальных комплексов, которые умело канализируются в политических целях. Удобно найти внутреннего врага, обвинить его в своих бедах и выместить на нем все раздражение от собственных же ошибок и неудач. А уж если этот «сконструированный» враг в чем-то успешнее тебя, то ненависть многократно усиливается.
В исторической литературе описано множество аналогичных инцидентов, в том числе документально подтвержденных. Есть книга Марии Рольникайте «Я должна рассказать», основанная на ее дневниковых записях о Вильнюсском гетто. Эти записи удалось вынести за пределы гетто ее учителю-литовцу. Она — узница Вильнюсского гетто, откуда в Освенцим были депортированы ее мать, сестра и брат (отец воевал на фронте). Нацисты отправили Марию в концентрационный лагерь Штуттгоф. Оттуда в 1945 году ее вынесли на руках наши красноармейцы. Они случайно заметили едва дышавшую девочку, лежавшую среди трупов.
В книге Рольникайте очень ярко описано, как литовские соседи и одноклассники, с которыми раньше всегда были добрые отношения, внезапно не только переставали здороваться, но и начинали травить и издеваться. Одно из самых интересных исследований последнего времени на эту тему — монография Руты Ванагайте, литовской журналистки и историка, под названием «Свои» (другой перевод на русский язык названия этой книги — «Наши» — прим. «Ленты.ру»). Она на материалах устной истории и документов анализирует эту проблему, до сих пор неизжитую литовским обществом. Настолько неизжитую, что Ванагайте в Литве после выхода книги подвергли остракизму и стали изымать ее книги из магазинов. Книга переведена на русский и многие другие языки.
В Вильнюсе в бывшем здании управления КГБ Литовской ССР есть Центр исследования геноцида и резистенции жителей Литвы, отделом которого является музей оккупаций и борьбы за свободу. Судя по представленной на его сайте экспозиции, под геноцидом там подразумевают страдания литовцев от нацистов и особенно от Советов. А трагедии холокоста, когда литовцы под немецким руководством убивали евреев, отведена лишь скромная небольшая комната. Но разве не об этом геноциде в первую очередь нужно рассказывать?
Рассказывать нужно обо всем. И делать это честно. В Латвии и Эстонии тоже есть «музеи оккупации».
Все эти три музея объединяет то, что в них о немецкой оккупации рассказывается очень поверхностно и мягко. Зато очень подробно, жестко и весьма односторонне представлен весь советский период в истории этих стран, с 1940 года по 1991-й.
В книге очень подробно рассказано о массовом коллаборационизме в Прибалтике во время немецкой оккупации. В то же время вы подчеркиваете, что в годы Второй мировой войны ее жители воевали и на стороне вермахта, и в составе Красной армии. Где их было больше?
О процентном соотношении сказать трудно, потому что всех участников боевых действий по объективным причинам достоверно подсчитать почти невозможно. Я отвечу так: по обе стороны фронта прибалтов было очень много. Но хочу обратить внимание на любопытный и показательный факт: когда советские войска в 1944-1945 годах освобождали от нацистов прибалтийские столицы, первыми в них входили именно прибалтийские формирования Красной армии. И это было принципиально важно в идеологическом плане.
Вы отмечаете, что широкий размах антисоветского повстанческого движения в Прибалтике после ее освобождения от немцев для Москвы оказался полной неожиданностью. Как советская власть боролась с «лесными братьями»?
Это было сочетание жесткости с некоторыми компромиссами. Применялись карательные методы и тактика устрашения местного населения. Аресты, депортации и показательные процессы над повстанцами и крестьянами, подозреваемыми в помощи им, приняли массовый характер. Особенно это касалось Литвы, где масштаб вооруженного сопротивления советской власти был существенно больше, нежели в других балтийских республиках. Трупы убитых «лесных братьев» нередко выставляли на всеобщее обозрение.
В то же время для более эффективной борьбы с антисоветским повстанческим движением в Прибалтике власти несколько раз объявляли амнистию для тех «лесных братьев», кто согласится сложить оружие и сдаться. Своей цели эти меры достигли — после 1946 года вооруженное сопротивление постепенно стало затухать.
Однако получив прощение и возможность легализоваться, многие бывшие «лесные братья» избежали ответственности за свои преступления, совершенные как во время войны, так и после нее. Не будем забывать, что они убивали (нередко самым жестоким образом) не только представителей власти, но и членов их семей, не жалея стариков и детей. У меня в книге есть воспоминания людей о зверствах, учиняемых повстанцами: кого-то подожгли в своем доме вместе со всей семьей, кого-то застрелили или закололи штыками.
Как Москва проводила повторную советизацию Прибалтики после освобождения от немцев и в послевоенные годы? Она учла ошибки 1940-1941-го?
Конечно. Ресоветизация там проходила осторожно и продуманно, с учетом местной специфики. Например, коллективизация проводилась в очень мягких формах.
Особый акцент советская власть сделала на возрождении национальных культур прибалтийских народов. В частности, университет в Вильнюсе вновь открыли сразу же после освобождения Литвы от немецкой оккупации, не дожидаясь окончания войны.
На восстановление лежащих в руинах Литвы, Латвии и Эстонии Москва бросила колоссальные ресурсы, нередко в ущерб другим республикам. И такая политика продолжалась все годы советской власти. В развитие местной промышленности, повышение жизненного уровня и благоустройство союзные власти постоянно вкладывали огромные средства.
Это чувствовалось и в быту — там даже к дачникам из России относились с прохладцей. Не зря и многие фильмы про заграничную жизнь снимались в Риге, Таллине и Вильнюсе.
Современные литовцы, латыши и эстонцы наверняка в ответ вам возразят, что все это достигалось за счет принудительной русификации и поощрения миграции из России, Украины и Белоруссии.
Современные литовцы, латыши и эстонцы — очень разные. Не надо всех причесывать под одну гребенку. Вопрос, какова официальная историческая политика. Насчет притока приезжих — не будем забывать, что именно стараниями этих людей удалось не только очень быстро поднять Прибалтику из руин, но и превратить ее из преимущественно аграрного края в самый экономически развитый промышленный регион Советского Союза.
Поощрение Москвой массовой русскоязычной миграции способствовало встраиванию Прибалтики в советскую систему. Языковая проблема — больной вопрос, обоюдоострый. Скажем прямо — люди, приезжавшие в Прибалтику из других регионов СССР, не считали нужным учить национальные языки, хотя оставались там на всю жизнь или как минимум жили там десятилетиями. Это, конечно, не могло не раздражать местное население.
Заметим: сами коренные жители Литвы, Латвии и Эстонии тоже весьма охотно приспосабливались к советской власти. Многие представители не только политических, но и культурных элит этих республик сознательно уезжали учиться в Москву, Ленинград или, допустим, в Казань. Немало артистов из Прибалтики сделали успешную карьеру в советском кино, театре или на эстраде. Получить всесоюзную известность для них считалось очень престижным. Прибалтику удалось надолго замирить, но, как показали события конца 1980-х годов, отнюдь не усмирить.
Теперь мы видим, что во всех странах Прибалтики, несмотря на все их различия, память о Второй мировой войне стала одной из самых болезненных точек массового сознания. Заметьте, именно война, а не события после революции 1917 года, не краткий период независимости, не ее восстановление после перестройки.
Ваши коллеги-историки не так давно сформулировали три главные версии Второй мировой войны. Первая, которая доминировала много лет: коалиция западных демократий и коммунистического СССР победила абсолютное зло — гитлеровскую Германию. Вторая: два жестоких тоталитарных режима боролись между собой; один рухнул, а другой потом еще несколько десятков лет господствовал в Восточной Европе. Третья: главное событие Второй мировой — холокост, осуществленный нацистской Германией при активном содействии части населения оккупированных стран Восточной Европы. Какая концепция вам ближе?
Безусловно, ключевую роль в Победе сыграл СССР, что никак не умаляет роли его союзников. Совершенно ясно, что условия для неизбежного столкновения Германии и СССР создал «Мюнхенский сговор» 1938 года.
Давайте не будем забывать, что в течение нескольких месяцев 1939 года именно западные демократии не хотели вступать в коалицию с Советским Союзом против Германии. Как говорили тогда в Лондоне, между СССР и Британией есть подобие Великой китайской стены. Поэтому Сталин в августе 1939 года пошел на договор с Гитлером только после провала переговоров с англичанами и французами, и широкую коалицию против нацистов с участием СССР удалось создать лишь в 1941 году.
Теперь что касается холокоста. Безусловно, он стал одним из важнейших и главных событий Второй мировой войны. Одним из главных, но, конечно, не единственным. Вторая мировая война содержит в себе переплетение самых разных военных, политических, культурных и этических проблем, многие из которых до сих пор не исследованы.
Например?
Преступления против человечности и тесно связанная с этим тема коллаборационизма на территориях, оккупированных нацистской Германией. Это то, что предпочитают замалчивать наши соседи по Восточной Европе, которым очень нравится представлять себя жертвами двух одинаково бесчеловечных тоталитарных режимов.
Неудивительно, что в истеблишменте балтийских стран сейчас очень популярен такой подход к истории, когда собственные страдания (реальные или мнимые) представляются как результат чьей-то чужой злой воли. Когда себя позиционируют исключительно как жертву, а в соседе хотят видеть только палача. Это очень удобно, поскольку подобный прием удовлетворяет вполне понятную потребность забыть неприятные и позорные страницы своего прошлого, взвалив всю вину и ответственность за них на кого-то другого.
В книге вы это называете классическим советским подходом к истории, когда «в массовое сознание привносится хорошо отретушированная, "идеологически правильная" версия событий».
Так оно и есть, потому что среди руководителей прибалтийских стран много людей с советским партийным бэкграундом. Взять, например, предыдущего президента Литвы Далю Грибаускайте.
Она сначала училась в Ленинградском университете, а потом преподавала в Высшей партийной школе в Вильнюсе, диссертацию защитила в Академии народного хозяйства при ЦК КПСС. Таких политиков, поначалу сделавших успешную карьеру в СССР, а потом легко расставшихся и с прошлым и, очевидно, с прежними убеждениями, немало в руководящих кругах балтийских государств.
И в определенном смысле политические установки довлеют над историческим сознанием. Но я должна заметить, что в среде профессиональных историков Балтии такая ситуация не в почете, и у них есть возможность от нее абстрагироваться. Другой вопрос, что голос историка всегда менее слышим, чем голос правящего политика.
Но ведь во всех этих исторических спорах речь идет не о конкретных фактах, а об их интерпретациях.
Не всегда. Мне странно слышать разговоры о «недопустимости переписывания истории». В этом есть лукавство и отчетливый политический подтекст.
Потому что под «переписыванием» явно подразумевается вскрытие для кого-то неудобных фактов и документов. Историю никогда невозможно переписать, но дописать ее на основе ранее неизвестных фактов и документов, порой и переосмысления и сопоставления, можно и даже необходимо. Если ее пишут раз и навсегда, а все, что не укладывается в «утвержденный» канон, вычеркивается или цензурируется, то она из науки неизбежно превращается в идеологию.
В Прибалтике, и не только там, нам теперь предлагают «платить и каяться», ссылаясь на исторические факты, которые замалчивались в советское время.
Раскаяние не тождественно извинению, это добровольное осознание и преодоление.
А вот ситуация, когда пособники нацистов, виновные в смерти и бесчестии тысяч своих сограждан, теперь героизируются как «борцы за независимость», должна вызвать тревогу самих тамошних элит. И быть в поле внимания Евросоюза, который сквозь пальцы смотрит на весьма симптоматичные факты.
Какие факты?
Например, на марши сторонников легионеров СС — а ведь вступившие в балтийские легионы давали присягу на верность лично Гитлеру. На торжественные перезахоронения бежавших с немцами «идейных марионеток», проводивших мобилизацию в СС, — как это произошло с генералом Рудольфом Бангерскисом, перезахороненным на Братском воинском кладбище Риги.
Именем Казиса Шкирпы, сотрудничавшего с абвером и возглавившего летом 1941-го уже упоминавшееся мною пронацистское «Временное правительство Литвы», названа улица в Каунасе. А эстонские школьные учебники и вовсе пишут о том, что «Эстония оказалась в числе государств, проигравших Вторую мировую войну». Такие историко-политические метастазы губительны для массового сознания.
Политические элиты государств Балтии сегодня строят новую идентичность своих народов на антироссийских (даже не антисоветских) идеологемах. Поэтому все их претензии никак не зависят от существующего у нас политического контекста: в 1990-е годы они относились к нашей стране, из рук которой получили независимость — второй раз за ХХ столетие, — почти так же, как теперь. Предъявлять нам счет за десятилетия «оккупации» абсолютно бесперспективно.
Но они пока так не считают.
Увы. Сейчас в этих государствах предпочитают вспоминать только про депортации и репрессии (а у нас как раз предпочитают об этом не вспоминать), но совершенно забыли, что именно Советский Союз спас литовцев, латышей и эстонцев не просто от онемечивания, а от тотального уничтожения — культурного и физического.
Их цель — не поиск истины, а стремление оправдать чьи-то действия в прошлом. Поэтому пока что мы должны стремиться хотя бы к открытому и честному диалогу со своими ближайшими соседями в Европе, чтобы иметь возможность спокойно обсуждать с ними спорные вопросы нашего общего прошлого.