В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма». Она рассказывает об одном из важнейших событий советской истории — утверждении сталинской конституции, по которой СССР потом жил более сорока лет. Собирался ли Сталин на пике своего могущества перейти от диктатуры к демократии? Почему обсуждение и принятие демократической конституции в 1936 году обернулось для нашей страны Большим террором 1937-1938 годов? Как конституция, принятая при Сталине, стала знаменем диссидентского движения при Брежневе? Почему разочарование в ней общества привело к фатальным последствиям для советской власти? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответила автор книги, профессор русской истории в Университете Северного Техаса (США) Ольга Великанова.
«Лента.ру»: У нас часто говорят про Большой террор, но гораздо реже вспоминают про ужасы сплошной коллективизации. Правильно ли я понял из вашей книги, что эти чудовищные социальные катаклизмы нашей истории связаны между собой принятием сталинской конституции в 1936 году?
Ольга Великанова: Действительно, демократическая конституция 1936 года занимает совсем не случайное место между «социалистическим наступлением» (это определение Сталина) первой пятилетки в промышленности, сельском хозяйстве и культуре и Большим террором 1937-1938 годов. Чтобы понять, что произошло, нужно посмотреть на цели и последствия принятия новой конституции. В книге я доказываю, что ее нельзя считать, как это до сих пор принято думать, циничным пропагандистским трюком во многом для международного потребления. Конституция 1936 года изначально не задумывалась как декларативный документ. Она была частью поворота к умеренности в середине 1930-х годов.
В чем выражалась эта умеренность?
В это время, например, были расширены надзорные полномочия прокуратуры Союза ССР, прошла правовая реформа и вообще заметно снизился уровень государственного насилия. Такая политика нашла отражение в знаменитых сталинских лозунгах «жить стало лучше, жить стало веселее!» и «сын за отца не отвечает». С завершением коллективизации Сталин приостановил репрессии в деревне в 1933 году, заметив:
Чем был вызван такой поворот во внутренней политике? Что это за новая обстановка?
Главной причиной поворота к умеренности и принятия конституции была искренняя вера большевиков в то, что после первой пятилетки социалистическое общество в СССР было в целом построено. Ведь они были догматиками, и Сталин следовал плану Ленина. Тот в «Государстве и революции» и в более поздних статьях представлял социализм как демократию, но очень специфическую и недостижимую сразу. Вслед за Марксом Ленин указывал, что демократия не будет установлена тотчас же после победы революции — ее следовало временно ограничить диктатурой пролетариата.
Как же диктатура может сочетаться с демократией?
Вот такая ленинская диалектика. Он выделял три причины необходимости диктатуры пролетариата. Во-первых, перед введением демократии необходимо сломить сопротивление «эксплуататорских» классов. Во-вторых, нужно заложить основы социалистической экономики и нового общества. В-третьих, требовалось время для просвещения и подготовки трудящихся к управлению страной. Ленин понимал, что население было еще недостаточно грамотное и зрелое для полноценной демократии.
И в середине 1930-х годов Сталин решил, что теперь время пришло? Поэтому и возникла идея перехода к той самой демократии, обещанной Марксом и Лениным?
Да, после успешной, на его взгляд, коллективизации, индустриализации и культурной революции Сталин много раз публично объявлял — например, на XVII съезде ВКП(б) — о выполнении ленинского плана по построению социализма в СССР. И реформа конституции была результатом такого видения. Уверенность руководства в успешном построении социализма мы видим не только в публичных заявлениях, но и во внутренней переписке, и в практических шагах.
Сначала возникла идея избирательной реформы. Впервые с этим предложением выступил секретарь ЦИК СССР Авель Енукидзе в мае 1933 года. Он рекомендовал внести поправки в действующую конституцию 1924 года, изменив порядок проведения выборов и расширив избирательные права граждан: предоставить право голоса на будущих выборах нескольким миллионам так называемых «лишенцев» — людям, социально чуждым советской власти (священникам, кулакам, бывшим дворянам и купцам, уцелевшим офицерам царской армии).
Идея вызревала почти два года, но только в январе 1935 года Сталин дал ей ход. Сталин пошел еще дальше, решившись принять новую конституцию с невиданными для того времени демократическими правами и свободами. Но центральная роль выборной реформы в ее инициировании подрывает традиционное толкование сталинской конституции 1936 года только как фарса и декларации для внешнего мира. Во всяком случае, поначалу это было не так.
В книге вы формулируете причины введения Сталиным новой демократической конституции. Можно их перечислить?
Их можно разделить на три комплекса: международные, внутриполитические и идеологические, указанные выше. Внешнеполитические причины, о которых говорят прежде всего, играли свою роль, но они не выходили на первый план. На фоне растущих нацистской Германии и фашистской Италии Советский Союз стремился привлечь на свою сторону западные демократии и для этого смягчить свою репутацию в мире.
Но уже в августе 1936 года международный имидж «демократического» СССР Сталин принес в жертву своим внутриполитическим целям. Показательный судебный процесс «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» вызвал большой резонанс в мире, дискредитировал сталинский режим в глазах западного общественного мнения и пресек попытки европейских левых войти в правительственные коалиции. Однако идеологические и внутриполитические цели играли более значимую роль в принятии сталинской конституции.
Что вы относите к внутриполитическим целям?
Посредством всеобщего, равного, тайного, прямого и конкурентного голосования Сталин хотел повысить эффективность управления на местах. Он надеялся использовать демократические процедуры для мотивации, оживления и очищения вялой и коррумпированной местной элиты.
У Сталина были проблемы с управлением страной?
Конечно. Система была неэффективна. Качество партийно-хозяйственного аппарата на всех уровнях было крайне низким. Сталин это понимал, видел он и колоссальное общественное недовольство. Чувствуя свое бессилие осуществлять контроль над бюрократией сверху, он решил задействовать контроль снизу.
В интервью американскому журналисту Рою Говарду в марте 1936 года Сталин так прямо и сказал:
Поэтому официальная пропаганда направляла недовольство граждан на местных «баронов» и коррумпированных чиновников. Одной из целей кампании по обсуждению конституции была социальная мобилизация населения против нерадивых управленцев путем перевыборов.
На какие источники вы опирались, когда делали такие неожиданные для многих выводы?
Источникам в книге посвящена целая глава. Разнообразные по характеру источники дают перекрестное освещение темы. Они касались как власти, так и общества.
Разумеется, я использовала и традиционные источники: газеты, статьи и публичные выступления Сталина. Но глубинные мотивы советских руководителей можно понять после внимательного изучения их личной переписки и рабочих записей. Как вы понимаете, авторы этих документов не предполагали, что их когда-нибудь обнародуют, и были откровенны.
О состоянии тогдашнего общества можно судить по другим источникам. Во-первых, это регулярные отчеты местных руководителей во ВЦИК о том, как проходило обсуждение проекта новой конституции. Все вопросы и предложения, высказываемые людьми на собраниях, инструкторы-пропагандисты тщательно фиксировали и посылали в Москву. Во-вторых, это письма (зачастую анонимные) граждан в газеты либо непосредственно Сталину, Молотову или Калинину.
В-третьих, это сводки НКВД, опиравшиеся на отчеты своих многочисленных осведомителей и вскрытие личной переписки граждан. Наконец, еще один ценный источник о той эпохе — личные дневники. В те годы это было крайне опасное занятие. Например, крестьянина, а потом рабочего Андрея Аржиловского, на записи которого я в книге часто ссылаюсь, за откровенный дневник в сентябре 1937 года расстреляли.
Другой корпус моих источников — социологические опросы бывших советских военнопленных и остарбайтеров, оставшихся на Западе после Второй мировой войны. Они проводились в 1950-1951 годах в США в рамках Гарвардского проекта.
Донесения зарубежных разведок я также использовала. Разнообразие источников позволяет верифицировать информацию.
Что выяснилось во время обсуждения проекта новой конституции?
Кампания «всенародного обсуждения» проекта новой конституции продолжалась почти полгода — с июня по ноябрь 1936 года. Она преследовала несколько целей: не столько коррекцию текста закона, как оказалось, сколько мониторинг общественных настроений, мобилизацию общественного мнения в нужном направлении и легитимизацию режима. Одобрительные мнения граждан регулярно печатали в газетах, а все остальные направлялись в архив.
Как официальные, так и личные источники рисуют многоголосие общественной реакции на проект сталинской конституции, что ярко и выпукло характеризует советскую политическую культуру того времени. Ее обсуждение показало очень высокий уровень недовольства населения.
Советских граждан возмущали произвол, пьянство, коррупция местных властей и всеобщий товарный дефицит. Во многих личных дневниках есть свидетельства, что жители городов ночами стояли в очередях за продуктами и даже за хлебом.
Вы пишете, что главная находка вашей книги — это сосуществование в советском обществе 1930-х годов противоположных тенденций: массовое неприятие демократических нововведений и «наличие либерального, примирительного дискурса в общественном сознании».
Комментарии граждан можно разделить примерно на три категории. Одни активно приветствовали демократические нормы, гражданские права и свободы, провозглашенные в новой конституции, — то, что принято считать либеральными ценностями. Конституция вдохновила многих поборников свободы.
Озабоченность многих граждан индивидуальными и гражданскими правами, эффективной работой советов, избирательной реформой и верховенством закона, а также их политическая активность —
Это была важная характеристика сталинского общества, которую подпитывали динамика модерна и дореволюционные либеральные традиции. Хотя многие поддерживали конституцию просто как исходящую от власти.
На противоположном фланге были граждане, проявлявшие нетерпимость и враждебность к «бывшим людям», единоличникам и особенно к духовенству. При этом они почтительно относились к власти и лично к Сталину.
Обычно подобные качества свойственны авторитарному типу личности и соответствующей политической культуре. Эти комментарии требовали регулирования, продолжения дискриминации, усиления наказаний, предупреждали о вездесущих врагах.
Чем можно объяснить такое агрессивное поведение?
Во-первых, советская власть с первых своих дней усиленно насаждала в умах образ как внешнего, так и внутреннего классового врага. Травма Гражданской войны все еще разделяла советских людей. Во-вторых, многие выигравшие от социальной мобильности верили в принципы казарменного социализма и защищали диктатуру и свои позиции.
Особенно это касалось молодежи, которой не с чем было сравнивать советскую власть.
И наконец, нельзя забывать о личных корыстных мотивах. Многие активисты, проводившие в начале 1930-х годов раскулачивание, защищали свои приобретения и опасались, что вернувшиеся кулаки будут им мстить.
Третья группа комментариев к проекту новой конституции соотносилась с традиционным патриархальным крестьянским обществом и типом мышления. Коллективизм, упование на государство, клиентелизм и персонификация власти характерны именно для этой категории комментариев.
Какая из этих тенденций была выражена наиболее ярко?
Тут можно говорить только о впечатлении исследователя, а не о социологических подсчетах. Сколь-либо достоверно подсчитать мнения советских граждан середины 1930-х годов хотя бы в силу характера источников вряд ли возможно.
Трудно сказать, какая категория мнений тогда доминировала, но во время обсуждения проекта сталинской конституции все они были выражены очень рельефно. Все комментарии показывают неожиданное разнообразие убеждений и поведения за официальным советским фасадом монолитного консенсуса.
Особо хочу отметить значительную долю голосов крестьян, которые продемонстрировали, что могут вести себя не как подданные, а как полноценные граждане, рассчитывающие на закон, права и свободы.
А можно подробнее про крестьян?
У нас традиционно распространено представление о крестьянах как об отсталой, неграмотной и аполитичной социальной группе. Но столыпинские реформы, опыт Первой мировой войны, трех русских революций и Гражданской войны не прошли для них даром и стали политической школой. В 1920-е годы крестьянство активно пыталось создать Крестьянский союз — организацию для отстаивания своих интересов во власти.
В активе этого движения состояли не только те, кого большевики называли кулаками, но середняки и даже бедняки. Они выдвигали не только экономические, но и политические требования — например, равного с рабочими представительства в органах власти. ОГПУ очень быстро задушило это движение, а крестьянских лидеров репрессировали.
Все эти события я подробно излагала в книге «Разочарованные мечтатели», посвященной советскому обществу 1920-х годов. Однако в обсуждении проекта сталинской конституции отголоски этого крестьянского движения даже в 1936 году были еще отчетливо слышны.
Вы пишете, что сталинская конституция сохраняла дискриминацию крестьянства, хотя и не в таком объеме, как раньше.
Да, особенно в социальном обеспечении. С одной стороны, сталинская конституция впервые предоставляла им равные избирательные права с рабочими. Согласно предыдущей советской конституции, принятой в 1924 году, один делегат съезда Советов представлял 25 тысяч рабочих и один делегат — 125 тысяч крестьян. Поэтому в течение 1920-х годов крестьянство настойчиво требовало равноправия.
С другой стороны, статьи 119 и 120 конституции 1936 года гарантировали право на отдых, пенсионное обеспечение, оплачиваемый отпуск, бесплатное медицинское обслуживание только городским рабочим и служащим. Пожилые, немощные и больные колхозники по-прежнему могли рассчитывать только на мизерные колхозные фонды.
Такая несправедливость вызвала возмущение крестьян, составлявших более двух третей тогдашнего населения СССР. Эти статьи получили самое большое количество комментариев.
Они не имели права покидать свой колхоз без справки из сельсовета. Фактически это стало новым вариантом крепостного права. Государство стало выплачивать пенсии колхозникам только с 1964 года, а выдало паспорта лишь в 1974 году.
В книге вы рассказываете, что во время обсуждения сталинской конституции в СССР случился очередной голод. К своему стыду, раньше я о нем ничего не знал, в отличие от катастроф 1921-1922 годов, 1932-1933 годов и 1946-1947 годов.
Голод 1936 года тоже стал следствием коллективизации. У колхозников отсутствовала мотивация к работе, потому что за нее почти ничего не платили — ни деньгами, ни натурой — а всю продукцию забирало государство. Как и в прошлые голодные годы, ситуацию усугубила засуха.
Голодные крестьяне стали повсеместно бастовать. В колхозе «Красный строитель» Воронежской области работницы избили председателя колхоза, заставлявшего их трудиться. В колхозе «Сталинец» Саратовского края престарелый бригадир Арефьев говорил: «Я не буду заставлять членов своей бригады работать без [оплаты] хлеба. Хватит их обманывать. Шесть лет обещаний, а хлеба нет. Мы голодаем».
В отчаянии мужчины бежали в города на стройки, а женщины и дети отправлялись в лес собирать ягоды и грибы для пропитания. Положение советской деревни при Сталине наглядно передает обращение 16-летнего подростка Федора Петровича Горячева из деревни Клетино Нерльского района Калининской области (теперь это Кимрский район Тверской области — прим. «Ленты.ру»), написанное им в мае 1937 года председателю ВЦИК Михаилу Калинину. Я приведу его с сохранением оригинальной орфографии:
В следующем документе Федор дает объяснения местному представителю власти Савельеву. Подросток рассказывает, как ему вместе с отцом и 17-летним товарищем во время посевной восемь дней подряд втроем приходилось вспахивать колхозное поле. Остальные односельчане в это время просто разбежались куда глаза глядят. Районное начальство вместо помощи всячески давило на Петра Горячева, на свою беду согласившегося временно возглавить колхоз, и фактически довело его до самоубийства.
Вы в книге подчеркиваете, что в 1936 году советская власть, в отличие от ситуации 1932-1933 годов, хоть как-то, но помогала крестьянам. Почему?
Во время голода 1932 года большевистский режим рассматривал сопротивляющихся крестьян как своих классовых врагов и саботажников коллективизации. Поэтому он оставил их без помощи, продолжая выкачивать из деревни все ресурсы.
Но в середине 1930-х годов Сталин считал коллективизированных крестьян полноценными гражданами нового социалистического общества. Советские руководители верили, что коллективизация автоматически преобразила крестьянство, сделав его лояльным и послушным классом.
Соответственно, в 1936 году правительство вело себя совсем иначе. Оно сократило обязательства колхозников по государственным поставкам на 44 процента и направило в пострадавшие районы продовольственную помощь и семена. В отличие от ситуации 1932 года, уже в августе 1936 года власти сократили экспорт зерна и кормов, а к февралю 1937 года полностью его остановили.
Это помогло?
Это действительно помогло. Британский историк Роберт Уильям Дэвис подсчитал, что урожай 1936 года был почти таким же низким, как и в 1932 году.
Как показала Елена Осокина, в 1936 году от голода погибали в основном единоличники. Позже под давлением налогов и репрессий эта группа перестала существовать.
Большинство граждан современной России, в том числе и я, потомки крестьян. Но многие из нас обо всем этом мало что знают. Неужели коллективизация и последовавшие за ней другие трагические события перепахали не только судьбы людей, но и память их потомков?
Конечно. Недавно в рамках нашего университетского исследования мои американские студенты связывались с современными молодыми людьми в России, интересуясь их семейной историей. Техасские студенты были удивлены результатами исследования. Оказывается, их сверстники из нынешней России очень мало знают о своей родословной. Это называется репрессированная память.
Вы изучили множество архивных документов сталинской эпохи. Каким, на ваш взгляд, было советское общество середины 1930-х годов, когда принимали новую конституцию?
Очень разобщенным, нетерпимым и агрессивным. Ожесточенность общества стала определяющим психологическим фоном для Большого террора 1937-1938 годов. В обществе было разлито всеобщее недоверие: как к власти, так и к другим социальным группам.
Из вашей книги следует, что особенно советскую власть испугала неожиданная для нее самоорганизация духовенства и верующих. Как действовали большевики, чтобы «попы не пролезли в советы»?
Многие советские люди, особенно из числа «бывших», действительно поверили в конституцию, а их оживление вызвало настоящую панику в местных органах власти. Чиновники на местах, понимая, что в случае честных и конкурентных выборов их могут не выбрать в совет, всячески тормозили осуществление избирательной реформы и сообщали наверх о мобилизации «врагов».
Чтобы не допустить на выборы бывших кулаков или священников, властям приходилось откровенно манипулировать и жульничать. На этапе выдвижения оказывалось прямое давление на избирателей, партийные комитеты устанавливали квоты для женщин, коммунистов и комсомольцев. Если люди выдвигали в совет бывшего священника, его тут же арестовывали. Одного неблагонадежного делегата взяли под стражу прямо на заседании съезда Советов Ярославской области.
Получается, в 1936 году Сталин представлял советское общество совсем другим, нежели оно было на самом деле? Как я понял из вашей книги, реакция граждан на проект новой конституции его испугала и озадачила.
Партийные лидеры были уверены, что к 1936 году все классы (крестьяне и рабочие) стали социалистическими и лояльными, и правительство теперь могло предоставить право голоса бывшим врагам, расширить социальные льготы и даже помочь коллективизированным крестьянам в борьбе с голодом 1936 года. Таково было сталинское видение реализованного социализма и преобразованного крестьянства. Но обсуждение конституции, комментарии населения и донесения чиновников показали, что это не так.
Во-первых, высказывалось массовое недовольство колхозами и бедностью. Во-вторых, споря с конституцией, многие граждане указывали на сохранение устойчивых враждебных антисоветских настроений среди населения: «Бывшие торговцы, кулаки и другие эксплуататоры еще не перестроились и не забыли о своем прежнем богатстве. Во время выборов они могут распространять свои взгляды и привлекать нестабильных, колеблющихся граждан. Бывшие люди должны быть ограничены в своих правах».
Бывшие враги были еще многочисленны и энергичны, сторонники советской власти громко протестовали против примирения с ними, и даже антирелигиозная пропаганда потерпела полный крах.
К тому же местные чиновники, опасаясь за свои должности, активно возражали против прямых и конкурентных выборов, прописанных в конституции. Поэтому к февралю 1937 года Сталин решил, что прекращать борьбу еще рано и стране необходима массовая и окончательная чистка.
В книге вы указываете, что «обращение к массовым репрессиям в 1937 году означало, что общество не прошло тест на лояльность». Именно поэтому спустя полгода после принятия новой конституции Сталин развязал в стране Большой террор?
На рубеже 1936-1937 годов сложились несколько факторов, повлиявших на решения диктатора о повороте в политике. Он неизбежно обратил внимание на сообщения местных властей об оживлении «врагов» в преддверии выборов. Помимо этого неприятным сюрпризом оказались результаты Всесоюзной переписи населения в январе 1937 года — через месяц после принятия новой конституции. Она показала совсем не ту картину советского общества, которую желал видеть Сталин.
Оказалось, что численность населения СССР почти не выросла, как ожидали большевистские вожди, а грамотность не стала всеобщей. С религиозностью не было покончено — несмотря на многолетнюю антицерковную пропаганду, почти
В итоге результаты Всесоюзной переписи аннулировали и засекретили, а ее руководителей потом расстреляли.
Переоценке Сталиным состояния советского общества и усугублению его подозрительности могли поспособствовать и внешние факторы. Во-первых, это заключение Антикоминтерновского пакта между нацистской Германией и Японией 25 ноября 1936 года. Во-вторых, события гражданской войны в Испании во второй половине 1936 года убедили Сталина в опасности «пятой колонны» — скрытой внутренней оппозиции во время войны. Это полностью соответствовало страху Сталина и руководства перед потенциальными «предателями» в осажденной крепости СССР.
Как вы думаете, когда Сталин перешел от политики умеренности, апофеозом которой стала демократическая конституция 1936 года, к новым репрессиям и террору?
Перелом наступил к февральскому-мартовскому Пленуму ЦК ВКП(б) 1937 года. Сочетание всех вышеперечисленных факторов привело к заметному ужесточению сталинской риторики по сравнению с его выступлением на съезде Советов в ноябре 1936 года.
На Пленуме Сталин призвал слушать «голоса простых людей» (вероятно, предупреждающих о врагах) и заявил о необходимости чистки неэффективных кадров. Известно, что перед Пленумом ему предоставили перечень «антисоветских сил» в обществе из 18 категорий. По сталинским пометкам видно, что он очень внимательно изучил этот список и основательно над ним поработал.
С трибуны Пленума сталинский выдвиженец Жданов сообщил о консолидации «церковников» и предложил использовать «нажим» против их попыток войти в состав советов. По итогам Пленума в июне 1937 года НКВД издал приказ о преследованиях священников и обычных верующих. В 1937 году были закрыты восемь тысяч церквей, 136 тысяч человек арестованы, 85 тысяч из них были расстреляны. В 1938 году число арестованных по «церковным делам» составило 28 тысяч, а расстрелянных — 21 тысячу.
Переоценка Сталиным состояния общества повлияла на поворот к массовым репрессиям на Пленуме, на возобновление гонений на верующих как завершающему удару по «пережиткам прошлого» и на других «врагов». Основными группами репрессированных в селах во время Большого террора стали возвратившиеся из ссылки кулаки, верующие, священники и сектанты.
Чистки чиновников и особых групп (армия, национальные меньшинства) продолжались.
До сих пор не было аргументированных объяснений перехода к ним. Отмена конкурентности на выборах в Верховный Совет в 1937 году была последствием переоценки состояния общества.
Почему вы считаете, что «в 1937-1938 годах поток арестов привел к тому, что власть потеряла легитимность в глазах значительной части населения»?
Легитимность — это доверие к власти. Во время уничтожения политической и военной элиты граждане постоянно высказывали недоверие к руководству страны и партии. Об этом говорят сводки НКВД и письма граждан в газеты, почти ежедневно сообщавшие об арестах: «Теперь я не доверяю ни одному члену Центрального комитета. Сегодня Гамарник застрелился, а завтра Калинина арестуют». Или вот такие голоса: «Трудно доверять Политбюро, когда ведущие фигуры Красной армии оказались шпионами» и «мы должны распустить весь ЦК и избрать новое правительство».
Масштабные репрессии в Красной армии летом 1937 года подорвали боевой дух солдат и командиров. Дезориентированные бойцы спрашивали: «Кому же тогда доверять? Откуда мне знать, когда командир отдает приказ, хороший он или плохой». Чрезмерная секретность в Красной армии усугубляла замешательство и недоверие. Все это привело к снижению воинской дисциплины и увеличению числа чрезвычайных происшествий — до 400 тысяч за четыре месяца 1937 года, в том числе самоубийств.
Большой террор усилил разобщенность общества. Писатель Пришвин в те дни писал в своем дневнике:
Как вы полагаете, что стало причинами Большого террора?
Этот очень большой вопрос можно рассматривать на нескольких уровнях. На самом общем уровне Большой террор был частью системы тотального государственного насилия, осуществляемого большевиками с момента захвата ими власти. Просто в 1937-1938 годах это насилие приняло невиданные ранее масштабы.
Склонность решать проблемы силой коренилась в нестыковке утопического марксистского проекта, навязанного большевиками, с российской реальностью. Просвещенческий проект создания нового человека и совершенного общества понимался как необходимость «чисток» общества. Результатом классовой идеологии и Гражданской войны было черно-белое видение мира, бескомпромиссное противопоставление «своих» и «чужих».
На уровне политики причинами репрессивных операций было постоянное ожидание империалистического нападения — впервые в 1927 году, а затем в 1937-1938 годах — и желание укрепить тыл. Непосредственной причиной было недоверие обществу перед всеобщими тайными выборами по конституции 1936 года. Приговоренный к расстрелу Бухарин в предсмертном письме Сталину писал из тюрьмы:
Ваш коллега Олег Хлевнюк, говоря о причинах Большого террора, утверждает, что так Сталин готовился к будущей войне.
Это верно. Я бы даже расширила его тезис. Страх перед возможной войной существовал в СССР и раньше — достаточно вспомнить советские военные тревоги 1923-го, 1924-го, 1927-го и 1930 годов. А когда в Германии к власти пришел Гитлер, ожидание будущей войны усилилось еще больше.
Вспышки государственных репрессий коррелируются с восприятием военной угрозы в правительстве — например, особенно ярко в первой сталинской массовой операции 1927 года, как я доказываю в своей более ранней статье.
Подготовка к войне была заложена в радикальной природе большевистского режима, бросившего вызов всему миру. Большевики, захватившие власть и удерживавшие ее с помощью насилия, претендовали на полное переустройство всего человечества и видели окружающий мир враждебным и опасным. Советский Союз с первых его дней они воспринимали как огромный военный лагерь, окруженный реальными и мнимыми врагами.
Получается, новая конституция не помогла Сталину добиться своих целей, на долгие годы превратившись в фикцию и декларацию, но жестокую цену за его иллюзии заплатило общество?
Да, но сталинская конституция не сразу стала фикцией. Она превратилась в нее зимой 1936-1937 годов по тем причинам, которые я перечислила. На февральском-мартовском Пленуме 1937 года решение Сталина о свертывании попыток ввести управляемую демократию и переходе к массовым репрессиям поддержали многие местные чиновники. Они опасались перевыборов, но Большой террор в итоге и их тоже затронет.
Какие уроки советские граждане усвоили при обсуждении и принятии сталинской конституции 1936 года?
С одной стороны, превращение демократической конституции в пустую декларацию их разочаровало. В подпольной листовке из Западной области РСФСР, написанной в то время от имени нелегального «Национального рабочего союза», так и заявлялось:
Недоверие и скептицизм, вызванные несоответствием между законом и реальной жизнью, разъедали общество и нарушали «общественный договор».
С другой стороны, демократическая конституция 1936 года служила ориентиром для бесправного населения и просвещала его, укореняя в сознании советских граждан понятия о гражданских правах.
По многим документам того времени видно, что во время Большого террора советские граждане пытались отстаивать свои права, ссылаясь на недавно принятую конституцию. Например, некоторые при аресте требовали от сотрудников НКВД предъявить им санкцию прокурора — разумеется, безуспешно. Это требование конституции было тайно приостановлено летом 1937 года самим прокурором СССР.
Вы пишете, что конституция 1936 года дала еще и непредвиденный долгосрочный эффект.
Точнее, номинальный характер этой и других советских конституций. Это вдохновило диссидентское движение в 1960-1970 годах. Мотивом диссидентов брежневского времени был колоссальный разрыв между нормами конституции и реальностью. Один из главных лозунгов диссидентов гласил: «Соблюдайте свою конституцию!»
Как показал Владимир Лукин, несоответствие между законом и практикой привело к моменту истины для многих демократов перестройки на пути к критической оценке режима. Но главным итогом принятия и бездействия конституции стало недоверие и скептицизм у граждан, порожденные ее фиктивным характером. Это способствовало росту цинизма в обществе, который в конечном итоге подорвал легитимность существующей политической системы.