«Они просто гибнут на минных полях» Наступление ВСУ проваливается. Как будут развиваться боевые действия на Украине?

Широко анонсированное контрнаступление Вооруженных сил Украины (ВСУ) идет уже два месяца, однако украинские военные практически не сдвинули линию фронта, несмотря на большие потери в кровопролитных боях. Интернет-ресурсы пестрят фото и видео со сгоревшей западной техникой, резервы и пополнение выбывают из строя, а российские части начали наступательные действия в районе Купянска в Харьковской области. Очевидно, что первый этап наступления пошел совсем не по плану Генштаба ВСУ. О причинах его неудачи и изменениях в характере боевых действий «Лента.ру» поговорила с кандидатом политических наук, директором Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» Василием Кашиным.

«Лента.ру»: Какие ожидания были у украинского командования, власти и общества от контрнаступления?

Василий Кашин: К лету ВСУ должны были войти в Крым, публичные спикеры называли именно такие максимальные цели контрнаступления. Но они не имели отношения к реальному планированию. Реальные ожидания сводились к тому, что наступление должно было резко ухудшить стратегическое положение российских войск и создать условия для переговоров с Россией о завершении военного конфликта с позиции силы. Этой точки зрения придерживались не только украинские руководители, но и американцы, позиция которых была решающей в данном вопросе.

Предполагалось, что российским войскам будет нанесен удар, который ухудшит их положение и после этого Россия будет вынуждена договариваться. В качестве задачи-максимум, по всей видимости, рассматривалось рассечение сухопутного коридора в Крым. Похоже, цели наступления рассматривались как вполне реалистичные и военными, и политиками: судя по всему, они ожидали, что ощутимый результат будет достигнут в течение нескольких недель с момента начала наступления.

Наступление анонсировалось еще в начале весны. Почему его начало так задержалось?

Было несколько важных факторов. Во-первых, России удалось навязать Киеву длительное и изматывающее сражение за Артемовск, которое по большей части проходило в невыгодных для Украины условиях. Украинские руководители совершили серьезные ошибки, поставив значительный политический капитал на оборону Соледара и Артемовска, которые были объявлены «крепостями». Говорилось, что за них будут стоять до конца, что без Бахмута нет Украины. Заняв столь твердые политические позиции, украинское руководство оказалось в ловушке, и это привело к значительному расходу сил и средств.

Во-вторых, с весны серьезно изменился характер действий российских войск. У них появились аналоги американских высокоточных бомб JDAM, планирующие бомбы УМПК, резко выросло применение барражирующих боеприпасов, в целом стало больше высокоточного оружия, современных средств разведки и управления. Все это не могло не привести украинскую сторону к мысли, что необходимо лучше подготовиться. Кроме того, у них попросту начали нарастать потери, стало труднее накапливать необходимую технику.

Какую тактику использовало украинское командование при планировании контрнаступления?

Насколько мы можем судить, они пытались основываться на опыте, накопленном с начала конфликта. ВСУ осуществляли множественные атаки, прощупывая российскую оборону и пытаясь найти в ней уязвимые точки, чтобы дальше расширять наступление именно на этих направлениях.

Были и попытки растянуть российские силы по фронту с помощью атак на «старую» российскую территорию (регионы РФ, граничащие с территорией Украины, ЛНР или ДНР до начала СВО — прим. «Ленты.ру»). Эти атаки не были быстрыми рейдами, их целью было закрепиться. При нападении на Грайворон в Белгородской области украинцы рыли траншеи, завозили туда оружие. Видимо, целью было отвлечь российские силы с другого участка и ослабить оборону на ключевых направлениях.

Прежде они атаковали небольшие по численности соединения с низкой плотностью обороны, когда батальон мог прикрывать десятки километров, и позиции были очень слабо оборудованы с инженерной точки зрения. Все это не имеет ничего общего с российской обороной по состоянию на лето 2023 года. Она была тщательно подготовлена, выстроены укрепления, улучшилось оснащение войск. Серьезно изменилось и численное соотношение сил — хотя, конечно, у Украины в зоне боевых действий войск по-прежнему больше, но превосходства уже нет.

Первые же дни показали, что выбранная Киевом тактика не работает. Почему ее не изменили?

Мы имеем дело с определенным кризисом. Он чем-то напоминает ситуацию Первой мировой войны и связан с тем, что военная техника ушла далеко вперед в развитии, а военная мысль от нее отстала. Ни у одной из сторон нет модели прорыва хорошо подготовленной линии обороны. И это отлично показывают многочисленные украинские неудачные атаки. Солдаты ВСУ просто погибают на минных полях под ударами артиллерии.

Можно вспомнить и неудачные попытки российского наступления на Угледар в январе 2023 года. У нас тоже нет продемонстрированной способности успешного проведения маневренных операций. Но мы заняли оборону, и время сейчас на нашей стороне. Киев же зависит от внешнего снабжения, которое не бесконечно, и сейчас сталкивается с разрушением экономики. Велики и человеческие потери, людских ресурсов гораздо меньше. Украина не может долго ждать, на нее оказывается сильное политическое давление, Запад требует результатов. Военные вынуждены наступать, и они используют те методы и инструменты, которые у них есть.

Если кто-то сумеет сформулировать алгоритм прорыва современной эшелонированной обороны без господства в воздухе, то это будет мощнейшим достижением военной мысли. Но сейчас никто не знает, как это делать.

Почему вообще украинское командование выбрало для контрнаступления запорожское направление, где Вооруженные силы России ждали атаки и подготовили серьезную линию обороны?

Видимо, это единственное направление, где Киев мог бы получить тот самый политический результат, который предопределил бы исход всей украинской кампании. На других участках продвижение либо не дало бы немедленного эффекта, либо было бы крайне затруднено.

Если бы ВСУ добились сильного продвижения на Запорожье — даже без перерезания сухопутного коридора снабжения войск РФ из Крыма, — то возникли бы условия для ведения переговоров с Россией с позиции силы. По крайней мере, так считает украинское руководство. Разумеется, эти допущения могли оказаться ошибочными, потому что Россия в случае неудачи могла бы отреагировать резкой эскалацией боевых действий и введением новых резервов.

Что стало основным залогом отражения контрнаступления ВСУ?

Многомесячная подготовка и общий рост профессионализма и технической оснащенности российских вооруженных сил. Была выстроена мощная система обороны и проведена работа над ошибками. Кроме того, частичная мобилизация и активная программа по привлечению контрактников улучшили ситуацию с численностью войск. В результате попросту изменилось соотношение сил. Скорее всего, у ВСУ изначально не было достаточно солдат, чтобы провести такую операцию, просто они это еще не вполне осознавали.

Оборонительная тактика, выбранная российским командованием осенью прошлого года, оправдала себя?

Да, полностью. В целом если мы исходим из того, что, с одной стороны, мы наращиваем военное производство быстрее, чем противник, а с другой — у нас все равно нет готовых решений, которые позволили бы нам добиться быстрого прорыва, то лучшее решение — это делать ставку на войну на истощение и потихоньку выбивать и военную технику, и живую силу противника. Даже военную технику восполнять один к одному им будет все труднее.

Украинские удары на запорожском направлении продолжатся?

Сейчас есть некий политический императив: добиться хотя бы ограниченного небольшого успеха, чтобы показать, что у ВСУ еще есть возможности для длительного продолжения войны и нанесения поражения российским войскам в будущем. Понести такие большие потери, практически не продвинувшись, для украинского руководства будет очень политически затратно.

Все-таки Украина находится в очень тяжелом положении из-за резкого падения уровня жизни населения и крупных человеческих потерь. И для нее очень важны морально-политические факторы, мол, еще немного — и мы одержим победу.

Для украинского руководства самое страшное — тотальная деморализация, когда люди поймут, что не только потери очень большие (это все уже понимают и так), а еще и осознают, что надежды на победу нет. Вот тогда может наступить крах. Поэтому даже небольшой успех со взятием какого-то знакового пункта позволит заявить о том, что цели контрнаступления якобы достигнуты.

Россия сохранит оборонительную тактику или стоит ждать наступательных операций после окончания первой фазы украинского контрнаступления?

Я бы предположил, что к наступательным действиям перейдут, когда придут к выводу о резком исчерпании украинских ресурсов, снижении их потенциала, выбивании значительной части техники и разгроме боеспособных бригад. Тогда возникнут условия для решительного наступления, но пока российское руководство подходит к этому осторожно.

Еще летом прошлого года украинское командование анонсировало наступление на Херсон, однако основные удары в итоге были нанесены в Харьковской области. Может ли ситуация повториться? У ВСУ есть сейчас резервы, которыми может оперировать командование?

У них, несомненно, есть резервы для наступления на других направлениях, но и работа российской стороны по созданию сетей укреплений и усилению обороны не сводилась к Запорожью. Кроме того, ВСУ сейчас имеют дело и с локальным российским наступлением под Купянском, где украинскому руководству даже пришлось объявлять эвакуацию гражданского населения. Вполне возможно, что сейчас вопрос уже будет стоять о сбережении сил для отражения возможных наступательных действий России.

Можем ли мы судить о том, насколько серьезные потери понесли ВСУ?

Есть видеоподтверждения поражения техники, и их количество растет. Еще есть косвенные показатели, например активность украинских властей по проведению мобилизационных мероприятий: очень активно ведется призыв, идут облавы на улицах. Перед наступлением провели мобилизацию сотрудников правоохранительных органов. И мы уже видим значительное количество некрологов по ним. Принимаются и меры по ограничению выезда из страны молодых людей в возрасте 16-18 лет.

Все это говорит о том, что украинские потери значительны даже в соотношении с общей численностью украинских мобилизационных ресурсов. И, видимо, они растут. Мы видим, что атаки идут каждый день, и мы знаем, что успешной тактики их проведения у украинцев нет. По данным опросов, 76 процентов украинцев лично знакомы с кем-то, кто погиб на фронте.

Судить о потерях можно только тогда, когда станут доступны внутренние документы другой стороны, на основе открытых данных оценить их трудно. Все, что мы можем сказать, — что они очень велики и приближается истощение мобилизационных сил Украины.

А ВСУ удается сохранять офицерский состав на фоне этих высоких потерь?

Судя по тому, что мы знаем, они бережно относятся к офицерам. Доля офицеров в этих потерях не очень велика. Офицеры ВСУ гораздо реже появляются на передовой, чем наши, и у них гораздо меньше шансов оказаться убитыми. Причем это касается офицеров всех уровней и в особенности генералитета. Безусловно, украинский командный состав несет потери, растет число некрологов, но эти потери некритичны. У них скорее солдаты будут заканчиваться, чем командиры.

Качество украинской пехоты падает с массовой мобилизацией?

ВСУ пытаются сохранять качественные опытные кадры в отдельных соединениях, их стараются расходовать экономно. У них подход к личному составу вообще очень дифференцированный: есть люди, которыми особо не дорожат, а есть те, которыми дорожат. Конечно, общее качество людей с каждой новой волной мобилизации падает, и это, безусловно, так. Но и костяк опытных бойцов сохраняется. И они способны на многое.

Потери в ходе этого контрнаступления могут надломить украинское общество? Насколько долго оно способно сохранять волю к сопротивлению?

Опыт военной истории говорит, что предсказать точку психологического слома практически невозможно. Были и экстремальные случаи, самый известный пример — Парагвайская война 1864-1870 годов, которая завершилась практически полным истреблением мужского населения страны. Но, даже когда в последние сражения отправляли фактически детей, Парагвай не надломился. Бывают обратные примеры: некоторые из участников Первой мировой войны на фоне лишений и потерь переживали революции и выходили из войны.

Для того чтобы делать такие предсказания по поводу Украины, надо иметь полную социологию на руках, а в воюющей стране это невозможно, к тому же надо иметь детальное представление о том, что происходит в элитах и отношениях между Украиной и ее союзниками. Надеяться на то, что Украина вдруг сама «сдуется», мы не можем.

То есть каких-то изменений в обществе после провала первых этапов контрнаступления нет?

У нас нет надежных источников информации о том, что конкретно происходит в украинском обществе. Отдельные инциденты, когда, например, люди на улице бьют морды сотрудникам военкоматов, ни о чем не говорят, непонятно, насколько это массовое явление. Некое разочарование и усталость есть, и они нарастают. Но могут ли они трансформироваться в полную апатию, панику и стремление любой ценой скрыться от этого — большой вопрос. Пока Украина в состоянии обеспечивать пополнение своих вооруженных сил.

После неудач ВСУ могут измениться позиции западных стран по поставкам военной техники?

Ставки Запада в этом конфликте тоже высоки. Однозначная победа России будет иметь глобальные последствия, это, по сути, крах старого миропорядка. И для Запада это неприемлемо, поэтому решимость поддерживать Украину очень большая. Но ведь это не так работает, что на Западе увидят, как ВСУ плохо воюют, и перестанут давать деньги. Дело в том, что появляются другие претенденты на помощь и ресурсы.

В частности, это Тайвань. У Тайваня мощная экономика, и они не просят денег, но западные страны вынуждены перераспределять поставки вооружений, потому что Тайвань надо срочно вооружать, и он, в принципе, важнее Украины. Резкое обострение тайваньской проблемы может привести к тому, что количество оружия, которое можно дать Украине, уменьшится. Но когда это произойдет, мы не знаем. Вероятно, его стоит ждать уже в следующем году, после выборов на Тайване.

Украина может отойти на второй план, скажем, в США, где в следующем году намечаются президентские выборы?

Украина важна для Вашингтона, и конфликт на Украине важен, слить его полностью нельзя. Но если президент в США сменится, у его администрации будет больше поля для маневра, она сможет пойти на какой-то компромисс с Россией, который они объявят частичной победой Украины.

Решение о поставках истребителей F-16 Украине, кажется, уже принято, вопрос лишь в его сроках. Сколько понадобится времени Западу на подготовку пилотов?

Пилотов вполне могли начать готовить заранее. Многие вещи, о которых велись дискуссии раньше, например установка ракет Storm Shadow на украинские боевые самолеты, готовились заранее, первое применение ракет состоялось уже вскоре после первых официальных заявлений об их поставках. Точно так же было, кстати, и с танками.

Но это будут самолеты относительно старых модификаций, которые уступают в техническом отношении современным российским истребителям. Плюс Запад не сможет одномоментно дать настолько много самолетов, чтобы изменить соотношение сил. Это просто улучшенная замена выбиваемым нами украинским самолетам советских типов.

Поставки истребителей смогут реально изменить ситуацию на фронте или это будет очередное «чудо-оружие», основной эффект которого окажется пропагандистским?

Поскольку это западные истребители, они могут нести на себе весь спектр западного управляемого оружия. Это не то же самое, что перепиленные на коленке советские МиГ-29 и Су-24, которые, конечно, украинцы приспосабливают к применению этого оружия, но с целым рядом ограничений. Тут всю номенклатуру вооружений можно будет применять штатно. Разумеется, это приведет к росту наших потерь и создаст нам трудности. Но изменить общую ситуацию не получится, потому что у нас останется и количественное, и качественное превосходство в воздухе.

Какое оружие мог бы дать Запад для реального успеха ВСУ?

Нет никакой отдельно взятой системы оружия, которая бы радикально изменила положение на фронте, будучи предоставленной в ограниченных количествах. Для изменения ситуации на фронте нужно изменение всего соотношения сил. Для этого необходимо тотальное перевооружение ВСУ и насыщение их новыми видами вооружений в огромных количествах. А производственные возможности стран Запада ограниченны. Они даже текущие потребности ВСУ закрывают на пределе своих способностей. Происходит и исчерпание запасов.

На Западе делается то же самое, но там наращивание военного производства связано с большим количеством бюрократических ограничений и с необходимостью увязки интересов государства и частных компаний, которые требуют гарантий высокого спроса на длительную перспективу. Возникают проблемы и с дефицитом рабочей силы для промышленности. Все это не позволяет нарастить производство для полноценного удовлетворения потребностей ВСУ. Нужны совершенно другие масштабы выпуска. А сейчас в Европе танки, например, производит только Германия, и то — штучно.

Насытить ВСУ, как это делалось во Вторую мировую войну, в Корейскую войну или даже в войну во Вьетнаме, когда поставлялись партии в тысячи единиц техники, сейчас сложно. Очень сильно ужалась промышленная база.

В чем смысл ударов по портовой инфраструктуре Украины после отказа от продления зерновой сделки?

В этой истории есть несколько уровней. Во-первых, судя по всему, Украина действительно использовала зерновую сделку для того, чтобы в районах портов хранить большое количество военной продукции, потому что мы видели мощные вторичные детонации после ударов по портам. Во-вторых, удары по портам — это наиболее безопасный способ поддержания морской блокады, поскольку сочетание имеющихся у Украины береговых противокорабельных ракет, морских беспилотников и целеуказания, предоставляемого НАТО, делает действия нашего флота в северо-западной части Черного моря довольно опасными.

Еще один важный момент — это подрыв экономического потенциала Украины на длительную перспективу, что, в свою очередь, затруднит американцам всевозможные проекты по превращению послевоенной Украины в новый Израиль и накачку ее вооружениями. На данный момент украинская экономика в целом уничтожена. По итогам прошлого года ВВП упал на 30 процентов, в этом году ситуация стабилизировалась, но из той экономической активности, которая осталась на Украине, большая часть — это просто побочный продукт их военных усилий.

В Украину закачиваются огромные объемы помощи, помимо оружия и военной техники. Эти десятки миллиардов долларов обмениваются на гривны и используются для выплат денежного довольствия и всевозможных пособий, что поддерживает Украину на плаву и относительную стабильность валюты. Эти деньги тратятся в стране на те или иные товары и услуги, что создает видимость экономической активности, но реально это гальванизация трупа. Если эта помощь начнет сокращаться, то и активность будет падать.

Какое-то производство на Украине осталось, но его немного. Есть резко ужавшееся сельское хозяйство, есть небольшие остатки металлургии и оборонки.

Чего нам ждать в будущем? Война на истощение уже началась?

Она идет фактически с самого начала. Стратегия войны на истощение была избрана после неудачного первого этапа спецоперации, когда не удалось сломить Украину и навязать ей выгодные условия мира на российских условиях. Меняются только модели ее ведения, первые месяцы ее пытались вести с минимальными издержками, сохраняя Россию в режиме мирного времени, когда не было не только мобилизации, но и за контрактниками сохранялось право на увольнение из армии, чем многие пользовались в начале 2022 года.

По результатам украинского наступления в Харьковской области стало ясно, что сохранять этот режим не получится, ну, вот и перестроили эту модель, провели частичную мобилизацию и изменили правовую базу, ускорили наращивание военного производства, выстроили оборону. Вот сейчас мы наблюдаем плоды этого.