Привычка ругать российскую медицину стала нормой. Больницы недофинансируются, врачей не хватает, знания и навыки провинциальных медиков зачастую остались в прошлом веке, а иной раз и вовсе отдают мракобесием. Принято считать, что здравоохранение если еще и осталось, то исключительно в столицах. В регионах же не лечат, а «держатся».
Редкие исключения воспринимаются как чудо. По средам в 22 часа на телеканале TLC выходит медицинское реалити «Спасая младенцев», снятое в Центре хирургии новорожденных Ивано-Матренинской детской больницы Иркутска. Руководитель Центра, главный детский хирург Сибирского федерального округа Юрий Козлов — оптимист, у которого стакан не пустой, а всего лишь пока не наполненный. В условиях полного безденежья сибирякам удалось создать клинику, куда сегодня приезжают перенимать опыт хирурги из Европы и Америки. «Лента.ру» поговорила с Юрием Козловым о том, возможен ли прорыв в российской медицине и где найти для этого силы и деньги.
Связи и отношения
«Лента.ру»: Врачи неохотно участвуют во всяких реалити — дескать, это отвлекает от работы и отнимает время. Почему вы согласились?
Юрий Козлов: А мы не сразу согласились. Предложения поступали и раньше. Просто поняли, что это важно сделать, чтобы поднять престиж профессии медицинского работника. Врачи действительно не любят лишнего внимания, журналистов не жалуют. Но если мы хотим, чтобы люди о нас знали, нормально относились, необходимо рассказывать, просвещать, объяснять. Если есть какие-то достижения — обязательно нужно о них говорить. Чтобы народ знал, что Иркутск — не просто какой-то далекий городок, где кроме Байкала нет ничего. Мы хотели показать, что в Сибири медицина обладает высокими стандартами. По оценкам коллег, Иркутск — мекка детской хирургии.
Фото: предоставлено пресс-службой канала TLC
Мекка для российских регионов?
Наша страна достаточно мала — всего лишь 135 миллионов человек. Мир гораздо больше. Сейчас у меня в кабинете идет ремонт, а то я бы вам показал портреты людей, которые к нам приезжали. Это известные европейские и американские хирурги. Они не были в Москве, а нашу страну знают исключительно по Иркутску и Байкалу. Многие из них открыто заявляют, что наш Центр хирургии новорожденных — один из самых продвинутых в мире.
В этом году осенью мы обновили цифровое оборудование в наших операционных. Мониторы стали транслировать трехмерное изображение человеческих органов. Все управляется сенсорами. Чтобы изменить цвет, увеличить картинку, достаточно провести пальцем в воздухе. Такой аппаратуры пока больше нет не только в нашей стране, мало кто это может позволить себе и в зарубежных клиниках.
Откуда деньги?
У нас большое количество спонсоров, партнеров, которым небезразлична наша больница. Она — визитная карточка здравоохранения Иркутской области. Кто откажется помочь?
Вам не кажется, что несправедливо, когда регионы бросают все средства на «визитные карточки», а остальные больницы и поликлиники спасаются как могут?
В России так заведено: многое держится на связях, личных отношениях. И в ближайшее время это не изменится. Поэтому нужно умело пользоваться этим. Мы ведь тоже начинали с нуля. Когда нас никто не знал, приходилось сражаться за каждый рубль. Я думаю, что за границей точно так же. Я одно время жил в Америке, работал, стажировался, и знаю, что там были детские хирурги, которые имели личные контакты с президентом — это помогало им решать рабочие проблемы.
Несколько лет назад вы получили звание «Лучший детский хирург России». За что?
За создание нового направления в медицине — минимально инвазивная хирургия новорожденных и младенцев. Во взрослой хирургии эта методика активно используется, а у новорожденных, из-за малого размера их тела, практически не применялась.
А ведь это особенно важно в случае младенцев. Хирург проникает в тело пациента с помощью микроразрезов диаметром три миллиметра и меньше. Через них в любую полость человеческого организма помещаются эндоскопические камеры. Они передают изображение на мониторы. Плюс к этому создана целая индустрия микроскопических инструментов. Пациент быстрее восстанавливается, получает меньше осложнений, практически не испытывает послеоперационной боли. В результате этих вмешательств через год-два не остается даже шрамов на теле. В нашем центре сейчас практически все операции эндоскопические, от полостных вмешательств мы постепенно уходим.
Юрий Козлов
Фото: предоставлено пресс-службой канала TLC
Провинциальная мотивация
Кто-то перенимает ваш опыт в России?
Интерес к этому направлению велик, но у него немало противников. Главное препятствие — деньги. Лапароскопическая хирургия очень затратна. Операционная в Иркутске сегодня стоит несколько миллионов долларов — это много больше, чем «традиционная», даже самая укомплектованная.
Подготовка обычного хирурга и эндоскописта сильно отличается?
Не все врачи могут заниматься лапароскопическими операциями. В виртуальных играх на компьютере ведь тоже далеко не каждый может достичь хороших результатов. Первые наши малоинвазивные операции несколько лет назад длились очень долго, пока не набили руку. Время обучения, необходимое для выполнения той или иной эндохирургической манипуляции, — больше, чем для привычной полостной. То есть для того, чтобы за 30 минут выполнить эндоскопическую операцию, нужно провести 20 подобных. А для такой же операции методом открытой хирургии потребуется всего пять. Но я настаиваю, что будущее все же за малоинвазивными операциями. Этим способом сегодня можно выполнять 80-89 процентов хирургических вмешательств, в том числе и по экстренным показаниям. Польза для пациентов — однозначная.
Российские регионы сильно отличаются по качеству медпомощи?
Разница есть, конечно. Она обусловлена кадрами, технологиями, оборудованием. Но такие территориальные различия есть во всем мире. Приехав в Нью-Йорк, вы столкнетесь с тем, что не все местные врачи могут сделать такие же операции, как мы в Иркутске. Но, например, завернув в небольшой американский городок Денвер в штате Колорадо, вы увидите, что там живут и работают двигатели современной детской хирургии.
Вы намекаете, что детскую хирургическую школу двигает вперед провинция? Это мировая тенденция?
Могу назвать трех человек из маленьких городков, которые внесли существенный вклад в развитие детской хирургии. В том же Денвере живет Стив Ротенберг. Он там создал грандиозное отделение для новорожденных, которое сейчас известно во всем мире. Дэвид ван дер Зии из голландского города Утрехта с населением 300 тысяч на рубеже веков выполнил первые в мире операции с помощью минимальной инвазии. Кит Джорджесон, американский хирург из Бирмингема, штат Алабама, перевернул всю детскую хирургию: он буквально поссорился со взрослыми хирургами, которые ему говорили, что маленьких детей невозможно оперировать с помощью эндоскопа.
С чем связана провинциальная экспансия — не знаю. В большом городе славу найти гораздо проще, чем в маленьком. Возможно, поэтому в провинции у людей выше мотивация.
Документальный сериал, который сняли в вашей больнице, называется «Спасая младенцев». Многих спасли?
За 25 лет, которые существует наш Центр, мы пролечили порядка 17 тысяч человек. К нам сюда едут со всей страны, в том числе и из столиц.
Фото: предоставлено пресс-службой канала TLC
Неудачи были?
Путь тернист. Начинали с высокой летальности. Но тогда во всем мире так было: погибало около 30 процентов новорожденных больных. А затем произошла революция в знаниях. И это привело к тому, что появились отрасли, которые позволили выхаживать самых тяжелых: интенсивная реанимация и анестезиология новорожденных. Появились новые способы лечения, которые позволили уменьшить травматическое воздействие хирургических операций на организм ребенка.
Сколько сейчас пациентов гибнет на операционном столе?
Связанной с хирургией летальности в раннем детстве сегодня практически нет. Главная причина неблагоприятных исходов — отсутствие действительно прогрессивных, революционных подходов в лечении, например, онкологических или наследственных заболеваний.
Потребность помочь
Многие врачи говорят, что медицина в России отстает от западной минимум на 30 лет. Согласны?
Не забывайте, что у нас были провальные 1990-е годы — практически потерянное время. А в это время на Западе все активно развивалось. До сих пор мы наверстывали упущенное. Получалось хорошо. Но вот сейчас опять настали не очень хорошие времена — из-за того, что в мире напряженная обстановка. Становится трудно устанавливать новые и поддерживать старые контакты с научным сообществом.
А с тем, что российские врачи плетутся в хвосте, не соглашусь. Не надо представлять, что у нас все плохо с медициной. У нас сильно изменилась материально-техническая база. Я сужу о медицине, ориентированной на раннее детство. Перинатальные центры есть практически в каждом регионе. Их наличие сделало гораздо больше, чем акушерство и гинекология за всю историю своего развития. Есть много людей, которые на самом деле хотят, чтобы все улучшалось. Мы в Иркутске продвигаем в жизнь лозунг: «Один мир — одна хирургия». Это значит, что не должно быть американской, российской, немецкой хирургии. Лучшие достижения медицины должны принадлежать людям независимо от их гражданства.
В плане хирургии младенцев россиянам доступны любые передовые технологии?
Не все, но многие. Сегодня в России практически не делают внутриутробные операции. Есть некоторые заболевания — например, spina bifida (расщепление позвоночника), где результаты хирургических вмешательств, сделанных неродившимся детям, на несколько порядков лучше: у них появляется шанс вести практически нормальный образ жизни. В России этот порок корректируют уже новорожденным. В этом случае большая вероятность, что ребенок не сможет ходить, у него возникнет ряд других осложнений. Следующим летом в Иркутск на ежегодный международный конгресс «Звезды детской хирургии» приезжает профессор Алан Флэйк из США. Он в этом вопросе специалист номер один. С помощью американского коллеги мы хотим оценить свои возможности во внутриутробной хирургии и запустить этот новый для нас проект.
Фото: предоставлено пресс-службой канала TLC
Если у нас все прекрасно с медициной, почему по центральным каналам собирают деньги на лекарства и операции?
Если вы включите в Америке телевидение, то на разных местных каналах, а может, и национальных увидите объявление, что какая-то семья ищет деньги, чтобы сделать операцию ребенку или взрослому. В этом нет ничего плохого. Это потребность образованных и интеллигентных людей — помочь страдающим.
Простые россияне, не говоря уже о чиновниках, мечтают лечиться за границей. То есть отечественным врачам не доверяют.
Да. Но здесь и сейчас мы ломаем эти стереотипы. У меня было немало случаев, когда прооперированные больные ехали в Германию, чтобы проконсультироваться, все ли правильно им сделали здесь. И немецкие врачи удивлялись, что в Сибири такая хирургия. В Германии до сих пор не выполняют некоторые эндоскопические операции, которые мы практикуем.
Шанс — одолжение подготовленному человеку
Количество детей с аномалиями растет?
Есть определенная сезонность. Не знаю, с чем это связано, не находит никто в мире этому объяснения. Рождаемость пациентов с аномалиями увеличивается в весенне-зимние месяцы. В Иркутской области есть ряд производств, которые делают выбросы вредных веществ. В городах, где расположены эти предприятия, — Шелехов, Братск, Ангарск, Усолье-Сибирское — самое большое количество пациентов. Но тенденция, что индустриальные города лидируют по детским порокам развития, — общемировая.
С чем чаще всего сталкиваетесь?
Патология номер один — заболевания желудочно-кишечного тракта, затем идут аномалии мочевыводящей системы, пороки развития органов грудной клетки. Все остальное чуть реже. Новые перинатальные технологии, хирургия новорожденных раздвинули рамки жизнеспособности детей. Сейчас выхаживают 500-граммовых младенцев, родившихся на 22-23 неделе беременности. Не всегда это хорошо. У недоношенных своя специфика болезней, которые могут привести к серьезной инвалидности.
Вам не кажется, что врачи такими вмешательствами меняют генетику нации? Природа отбраковала этот плод — вы его спасли.
Это все вопросы врачебной этики. И самый главный из них — есть ли границы помощи, которую ты должен оказывать. Нужно понимать, что существует ряд заболеваний, которые не имеют перспектив. Например, пациенты с тяжелыми генетическими пороками Эдвардса, Патау. Выживаемость в среднем тут — год жизни. Но если у малыша кроме основной патологии обнаружится еще какая-то болезнь, которую можно скорректировать хирургически, с позиций гуманности вы должны это сделать. А затем уже природа сама распорядится, как с этим ребенком быть: проживет он месяцы или несколько лет.
Фото: предоставлено пресс-службой канала TLC
Но что если продлеваются страдания, а не жизнь?
Это глубокая тема, которую, наверное, не стоит обсуждать врачу-хирургу. Нужно садиться в один круг с философами и думать, находить ответы на вопросы, что есть жизнь, где ее предел и может ли человек во все это вмешиваться.
Как врач я буду делать все для того, чтобы пациент жил. Но есть большая разница между детьми и взрослыми. Продление жизни у взрослого на терминальной стадии рака и у младенца — совершенно разные вещи. И не надо забывать, что медицина постоянно шагает вперед. То, что мы научились делать сегодня, вчера еще казалось невероятным. Совсем недавно от многих патологий умирали или получали тяжелую инвалидность. А сейчас, если такому ребенку вовремя помочь, он ничем не отличается от здоровых сверстников.
О каких болезнях идет речь?
Таких диагнозов очень много. Взять хотя бы атрезию пищевода, то есть его непроходимость. Ребенок не может глотать, не в состоянии есть. Если ему не помочь — через несколько дней он умирает. Первые операции у таких пациентов были выполнены в Америке в 1941 году, в России — в 1956 году. И для пациента, и для врача эти манипуляции были достаточно непростыми. А потом появилась эндоскопия. В Америке малоинвазивное вмешательство на пищеводе у новорожденных сделали в 2000 году, в Европе — в 2008 году. В России это впервые внедрили в Иркутске в 2005 году. Сейчас мы говорим об этих операциях как о рутинных. Но на самом деле это уникальные хирургические вмешательства. Глобально во всем мире есть три человека, которые сделали больше ста таких операций. В Москве — профессор Александр Разумовский, в Польше — профессор Дарек Патковски и мы в Иркутске.
Многие хирурги верят в чудеса. В вашей практике они случались?
Постоянно возникают моменты, которые рационально, с помощью науки, сложно объяснить. Иногда что-то делаешь и понимаешь: все, возможности исчерпаны, это конец. Но происходит какое-то спонтанное явление — и выход сам собой находится. Естественно, такой шанс — это одолжение подготовленному человеку. Однажды мы оперировали девочку. В самый ответственный момент вдруг произошел разрыв крупного сосуда. Началось обильное кровотечение. Поймать в крови сосуд и наложить клипсу — из разряда невозможного. Была только одна попытка, лишь одно точное движение могло спасти ребенка. И у нас все получилось. Разве это не чудо?
Вам не тесно в Иркутске? Почему не уезжаете — все же за границей возможностей для профессионального роста больше?
У меня была возможность остаться в Германии и в Америке, где я учился и работал. Звали в столичные города. Но все мы, живущие в Иркутске, сибирской породы. Когда после Сибири попадаешь в условия столичных городов, становится сложно. Понимаешь, что тебе там неуютно. У нас в Сибири совершенно иные люди — принципиальные, честные и порядочные. Хотя соблазн работать в больших городах всегда существует.