«Может показаться, что я зазнавшийся и крутой» Актер Александр Петров — о страхах, роли мертвеца и помощи бывшим наркоманам

Популярность — интересная штука: сначала ты к ней стремишься, а потом бежишь от любого контакта с окружающим миром. Александр Петров, пожалуй, один из немногих российских артистов, кто адекватно относится к своей востребованности. Он сейчас везде, и этим пользуется. «Лента.ру» встретилась с Александром в гостевом доме Petrov Avenue в его родном Переславле-Залесском и узнала, кому он обязан своим успехом, что мешает ему получить «Оскар» и почему некоторые люди не выдерживают работу с ним на площадке.

Всегда надо где-то недобирать. Если тебе сейчас хорошо на восемь из десяти — нужно, чтобы ты чувствовал такую же усталость. Должен быть баланс во всем. Во-первых, все имеет свою цену. Во-вторых, ты знаешь, на что идешь. И в-третьих, градус твоей усталости должен быть равен градусу твоего счастья. Потому что если ты устал на восемь, а счастлив на три — значит, ты что-то неправильно делал. Плохо уставал. А когда есть компенсация — ты даже не выглядишь затраханным.

Когда тебе 30 лет, твой организм пока тебе все прощает. И, конечно, ты это должен использовать. Так или иначе ход времени понятен. Дальше, в 40, ты уже не сможешь себе позволять такие вещи, ты будешь больше планировать отдых, по-другому к этому подходить. А сейчас ты легко можешь разрываться на все 25 сторон, и тебя на все хватит, все нормально. У организма большие ресурсы, большие резервы, об этом не стоит забывать. Все с ним будет хорошо, главное — верить в него. Если ты веришь в него, и он в тебя тоже будет верить. Он тебя не подведет.

Я ни в чем себя не ограничиваю. Просто мне повезло, наверное, с моим организмом — у меня быстрый обмен веществ. Поэтому я могу есть все что угодно, и со мной ничего не будет. Ну, если говорить про съемки или про спектакль, то это, конечно, более энергозатратное. Потому что когда ты знаешь, что у тебя спектакль, ты утром уже просыпаешься с ощущением, что у тебя спектакль. Это уже так, и никуда от этого не деться. Нервяк уже с вечера начинается. Несмотря на то что «Гамлет» у нас — сотый спектакль в декабре, все равно такая трясучка перед выходом, что кошмар. 

Я не обращаю внимания на деньги. Как-то по жизни так складывалось, что у меня их всегда было ровно столько, сколько мне достаточно в данный момент времени. Ни больше ни меньше. Я их не боюсь. Я перед ними не преклоняюсь, и во главу угла они никогда не вставали. Как это было, например, в 17 лет, когда денег у меня не было. И все мне говорили: «Нет, старик, вот, например, когда у тебя будут бабки, ты к ним по-другому будешь относиться». Нет, я к ним так же отношусь, как тогда. Абсолютно так же.

Деньги — это энергия, и ею нужно уметь распоряжаться. Я понимаю, что, наверное, стоило бы как-то копить, но это точно не про меня. Я транжира. Правда, до копейки все не сливаю. Меня отец всегда учил: должно быть что-то за душой. Сколько бы я ни тратил — всегда оставляю запас. В работе тоже всегда должен быть запас: тебе нужно четко понимать, чем будешь крыть в случае чего.

Больше всего я сейчас устал от кино. В хорошем смысле. Мне нравится эта усталость, потому что есть какие-то результаты. И я понимаю, что иду в правильном направлении. Но в голове все равно держишь дальнейшую перспективу. Всегда надо понимать, что есть куда расти, осознавать, что у тебя дальше. Следующие работы должны быть серьезнее, разнообразнее, лучше, чем предыдущие. И ты должен держать это в голове. Вот если ты думаешь: пусть будет что будет... Ну, наверное, кто-то так живет, а я не привык так жить.

Если ты не понимаешь, что тебя ждет в работе в ближайший год, — надо что-то менять. Даже если кажется, что вроде как все нормально. Я знаю, что у меня будет и в 2019-м, и в 2020-м году. Именно в плане профессии. Не в жизни, конечно. Я беспокоюсь о том, чтобы было хорошее кино, чтобы роли были разнообразнее, о том, куда идти дальше, о перспективах, о развитии. Ты можешь, конечно, жить только в сегодняшнем дне. Но ты должен понимать, что у тебя завтра будет.

Завтра у тебя может и не быть. Завтра придет другой парень. Он всех сделает, и ты станешь неинтересен. Надо быть готовым к приходу этого парня. Я буду очень рад, если у меня появится достойный соперник. И я хочу быть лучше, чем другие! Но пока есть Данила Козловский — куда уж мне! Как говорил Егор Румянцев в сериале «Звоните Ди Каприо»: пойду и отдамся ему.

Но если представить, что завтра все закончится… Это страшно. Это очень страшно! Мне кажется, никто к этому не готов. Вообще никто. Я начал это понимать в процессе съемок «Звоните Ди Каприо». Пытаясь ответить себе, что же будет дальше, я терялся: куда идти, что делать. Это какое-то пограничное состояние. Единственное, к чему пришел, например, мой герой (зараженный ВИЧ киноактер Егор Румянцев — прим. «Ленты.ру»), — это к простому счастью, которое всегда у него было рядом, но которое он не замечал, не знал и не видел. Если человек говорит, что знает, как он себя будет вести, — он врет откровенно. Потому что первое, что будет, — ему будет очень страшно, тупо страшно. Все этого боятся.

Настоящая жизнь в простых вещах. Смеяться, гулять... Их надо замечать и ценить. Хочется к этой простоте стремиться. И в этом самая большая сложность, особенно когда ты окружен чем-то типа популярности, денег или еще какими-то ништяками. Поэтому мне и хочется этой простоты, наверное. Поэтому было подсознательно желание сделать что-то — например, построить в родном городе гостевой дом, а не соорудить себе большой особняк и в нем закрываться. Я пока не пришел к простоте, но я на пути.

Я все время боюсь кого-то обидеть. Я не готов к тому, чтобы человеку сделать больно. Правду сказать не могу и высказать все, что думаю, тоже! Я знаю, что человек расстроится, а это будет конфликт. Поэтому лучше промолчу. Но это в жизни. Во время работы я сразу выговариваю всем в лицо, если меня что-то не устраивает. Неважно, кто передо мной — человек взрослый, супернародный артист, большая звезда или человек маленький, трогательный, смешной и беззащитный. Любому лично скажу, что мне не нравится в его работе в данный момент. Если я отрабатываю на какое-то количество процентов, то я должен спрашивать и с других.

Иногда после моего недовольства людям приходится увольняться. Либо их увольняют. За дело абсолютно! Ну, не готов я на съемках терпеть какие-то вещи. И пусть передо мной будет человек, с которым мы успели подружиться, и пусть мне тяжело будет потом, но я дал себе установку: никогда не ври на съемочной площадке. В жизни можешь слукавить, недосказать, обойти ситуацию, подбить угол, округлить его, а на съемках — нет. Режь и руби!

Может показаться, что я слишком зазнавшийся и крутой. Но это мнение нескольких процентов людей, которые на самом деле не понимают, как идет подготовка к роли. А я знаю, поэтому так себя и веду. Во время съемок фильма «Стрельцов» (о жизни советского футболиста Эдуарда Стрельцова — прим. «Ленты.ру») ни один день не обходился без мата. Я не то что ругался — я разговаривал на нем, от меня шел просто двадцатипятиэтажный мат! Пофигу, сколько людей вокруг, я озвучивал мысли матом. Не потому, что я быдло, а потому, что в кино материться нельзя, а мне нужно было настроиться. Стрельцов был человеком определенного склада характера, у него была сложная судьба, и мне хотелось внутренне быть в нужном состоянии.

Я могу вести себя настолько вызывающе, что тот, кто меня не знает, подумает: Петров что-то употребляет. А на самом деле это часть рабочего процесса. Мало кто об этом задумывается. Я же не буду подходить к каждому и объяснять, что происходит. Есть такая шутка: Наташа матом не ругалась, Наташа матом смотрела. Это как раз про меня в том же «Стрельцове». Настолько хулиганство за кадром зашкаливало, и настолько странной выглядела моя подготовка. Я человек-энергия, и уж точно ничего не употребляю. В юности, конечно, мне предлагали попробовать. Сидишь с другом, у него травка какая-то с собой. В общем, легкое что-то. Ну, пару раз затянулся. Мне дико не понравилось, с тех пор даже и не думал об этом.

Меня очень любят в определенных структурах по борьбе с наркотиками. Я часто езжу к подросткам, которые находятся на реабилитации. Выхожу к ним, общаюсь. Они видят человека, который плюс-минус такой же молодой, в обычных штанах, который говорит им: «Я успешный, ребята, у меня все нормально, и вы такими можете быть». Для них это очень важно. Для меня это своего рода гражданский долг.

«Жизнь без наркотиков другая, интересная. Есть много стран, куда можно ездить. Для этого нужны деньги. Деньги можно зарабатывать абсолютно легальными способами, сейчас не девяностые. И не надо при этом становиться кем-то, нарушать закон. Ты можешь спокойно выучиться, если ты приложишь к этому усилия. Ты можешь осуществить любую свою мечту без каких-либо связей. Вот у меня не было ни связей, ни родственников в Москве, вообще никого не было. Я приехал в Москву один и не понимал, что меня ждет. Но никто за меня не впрягался, не просил голоса какого-то, не советовал. Поэтому — у каждого есть такая возможность. И есть огромное количество амбициозных молодых людей, среди которых найдутся и друзья, и жены, и мужья. И можно и нужно создавать семьи, строить дома, ездить в другие страны. Можно кайфовать от жизни, придумывать разные идеи и воплощать их».

Примерно такие слова я говорю тем, кто пытается избавиться от зависимости. На своем примере показываю: вот я, простой человек, тоже не раз мог поддаться разным соблазнам. Но выбрал другое.

Я сто раз оказывался в плохих компаниях. Я же из Переславля-Залесского. Там что ни сборище — то сомнительные типы. И живут они такими же сомнительными ценностями. Для них самое главное в жизни — тачка, бабки, побухать с друзьями и телками в ночном клубе. Потом обязательно надо подраться на улице, сходить на стрелку или просто избить ни в чем не повинного человека, чтобы показать свою силу. Когда я в школе учился, я сам был таким. И бил, и меня били. Например, за то, что из своего района приехал в чужой. Сейчас, конечно, в городе более спокойно, хотя не настолько, чтобы совсем уж расслабиться.

В юности жил в каких-то черно-белых цветах. Например, мне нравилось заниматься в театральной студии, но во дворе это считалось западло. Поэтому приходилось скрывать. Как многие ребята стеснялись того, что занимаются танцами или играют в КВН. Не афишировали это. Но потом что-то начало меняться. Все это становилось классным. Появлялись свои звезды, их узнавали. Девочки на них обращали внимание. И в какой-то момент весь город шел на концерт или на спектакль, а не как обычно — бухать в клуб.

В моей жизни есть человек, которому я многим обязан. Это мой преподаватель в театральной студии Вероника Алексеевна Иваненко. (Нет, конечно, у меня есть семья, которая всегда мне говорила что-то вроде «Саша, главное — образование и нормальная жизнь».) Вероника Алексеевна в меня поверила. Мы с ней много разговаривали. Она что-то во мне увидела. Я не знаю, что я такого тогда сделал. Так, видимо, заложено было во мне. Я был очень амбициозный, очень острый, колкий, горел всем. Какая-то энергия чувствовалась. И она поняла, что мне можно объяснить, что есть мир театра, а не только подъезды. Что в мире много других цветов, кроме черного и белого.

Однажды я увидел женщину, и у меня до сих пор волосы дыбом от тех воспоминаний. Мне было лет восемнадцать, я оказался на постановке пьесы «Роберто Зукко» с Еленой Лядовой в главной роли. И вот я сижу в первом ряду. Передо мной Лена. И слушаю ее какой-то невероятный монолог. Она рвала мою душу на британский флаг. И меня это поражало и потрясало просто. Я думал: как, блин, круто может быть! Какая прекрасная у нее жизнь! Когда вернулся домой, меня аж трясло. До сих пор храню программку того спектакля.

Я смотрел и думал: как же везет Лядовой, вот она сейчас в Москве... Зрители пришли, закончится спектакль — она поедет домой. Наверняка живет где-то в центре. Она может даже позволить себе сходить в ресторан после спектакля. После спектакля! В ресторан! И ей за это платят, наверное, какие-то деньги! Я завидовал тому, что ты можешь заниматься любимым делом, зарабатывать и ехать кайфовать не уставшим с работы!

Сейчас меня поражает лайфстайл зарубежных артистов. Когда Том Харди приехал в Москву представлять фильм «Веном», в гостинице «Ритц-Карлтон» устроили его пресс-конференцию. Как только об этом все узнали — из-за наплыва поклонников машинам по Тверской было сложно проехать, столько людей пришло! В итоге Харди вывели через служебный выход. Вот это масштаб личности! Как сказал кто-то из наших больших режиссеров, какие мы звезды, если стоит Тому Крузу появиться на горизонте — сразу закрывают рестораны и перекрывают улицы.

Это кажется безумием, но я действительно хочу получить «Оскар». И пусть будут смеяться некоторые партнеры, но я им покажу и докажу. Сергей Бурунов меня на эту тему подкалывает, но это меня еще больше раззадоривает. Понимаю, что получить «Оскар» режиссеру более реально, чем актеру. Но мне нравится как раз то, что эта цель кажется невероятной, поэтому отношусь спокойно ко всему, что со мной происходит. Когда я поработал с Люком Бессоном, я осознал, что все это возможно. И вот ты общаешься с ним, с ребятами его уровня и понимаешь: все реально. Говорят, что меня там не ждут? Нет. Ждут!

Моя главная проблема в том, что я не умею думать на английском. «Оскар» — это все-таки Голливуд. Если я играю американца, а у меня в голове слова на русском, — это видно в кадре. Но я все равно не оставляю надежды, что мне какой-нибудь большой режиссер предложит роль глухонемого человека. Собственно говоря, решится сразу вся проблема. Гениально ее сыграть — и вот, пожалуйста, можно выходить за статуэткой.

Мертвого сыграть — вообще не вопрос.