Из договоренности о равенстве людей перед законом вытекают нетривиальные следствия. Например, согласно конституции ряда стран, никто не может навязывать себя остальным людям в качестве наместника бога на земле. Стало быть, и вопрос о существовании или несуществовании бога утрачивает былую остроту и общественную значимость, а заодно выясняется, что можно обойтись и без религиозных войн.
Конституция требует, однако, уважать всех богов, сколько бы их ни было. И гражданин имеет право быть последователем стольких богов, сколько угодно его душе и сколько готовы терпеть его товарищи по тому или иному культу. Верующим предъявляется то же ключевое требование, что и неверующим: не заниматься опасным для здоровья членовредительством. И все-таки в мире действуют по меньшей мере два довольно шумных и хорошо организованных религиозных объединения, которые подвергают членовредительству поголовно всех своих младенцев. При этом религиозная мотивировка операции над ребенком незамысловата: крайняя плоть мальчиков, а кое-где в Африке и срамные губы девочек, объявлены любезными богу (или богам).
Но в развитых демократических странах удается не замечать в упомянутом ритуале того, чем он является, - организованного членовредительства. Почему? Лицемерные европейцы просто договорились признать оба религиозных образования явлением культуры. Даже и не имея религиозных предпочтений, можно с уважением относиться к тем, кто такие предпочтения имеет. Вот почему человек, воспитанный в духе терпимости, может инкультурировать даже членовредительство. Тем, кто меня сейчас злобно заругает за употребление непонятного слова "инкультурировать", отвечу: меня ему научил лидер самого многочисленного религиозного объединения Российской Федерации. Произнес он это слово не в религиозной проповеди и адресовал через журнал "Эксперт" тем, кто к его епархии не относится и об окормлении не просит.
Скажу прямо, мне вышеописанная терпимость не всегда по душе. Но услышав, что и патриарху не нравится, когда "инкультурируют христианство", я очень удивился: если не считать экзорцизма и отдельных нетипичных случаев педофилии, в явном членовредительстве христиан в последние десятилетия все же никто не обвинял. Но оказалось, что патриарх считает инкультурацию христианства недостаточно последовательной, что ему не нравится, когда христианство инкультурируют безбожники. И объясняет он это словами Николая Бердяева, который когда-то был марксистом, а потом стал православным философом. Бердяев утверждал, что церковь – это охристовленный мир. Буквально прочитав эту красивую метафору, патриарх изъявил желание, чтобы не церковь была частью культуры, а культура "охристовилась" и стала частью церкви.
Для того чтобы понять предложение патриарха Кирилла, нам придется, однако, от Бердяева вернуться к другому авторитетному бородачу – Карлу Марксу, который говорил, что философы прошлого только объясняли мир, а он предлагает его изменить. И Кирилл, с Бердяевым-Марксом наперевес, как бы хочет сказать нам: надо не объяснять христианство безбожникам или иноверцам, а сделать всех безбожников и иноверцев христианами.
Риторическая фигура, которой блеснул в своем выступлении патриарх, называется хиазм (от греческого названия буквы "х"), и Маркс владел ею мастерски: вот написал философ Прудон книгу "Философия нищеты", тут как тут появляется Карл Маркс и пишет опровержение под названием "Нищета философии". Другой мыслитель, Бруно Бауэр, потребовал "эмансипации евреев от христианского государства", но пришел Карл Маркс и заявил, что нельзя добиться эмансипации части общества без эмансипации целого. А как эмансипировать целое? Все гражданское общество? Все государство? А очень просто, говорит Маркс, надо совсем убрать религию. А патриарх Кирилл предлагает проехаться по букве "х" снова в обратном направлении.
В отличие от России после 1917 года, западное общество – правда, только после 1945-го! – удержалось от марксистско-ленинского и прочего радикализма и до сих пор с переменным успехом охраняет церкви, синагоги и мечети от разрушения – как живые памятники культуры. Инкультурировав культы, Европа защищает их приверженцев и противников друг от друга, никого не обязывая при этом верить попам, муллам, раввинам, ламам или гуру.
Но что будет, если кто-то в самом деле попробует вернуть ту социальную роль, которую у церкви отняли – на Западе Великая Французская революция 1789-го, а в России – Февральская и Октябрьская революции 1917 года? Сегодня религия часть культуры? Так пусть завтра культура побудет служанкой религии?
Пушкина читайте, господа. Нет-нет, не "Сказку о попе и о работнике его Балде", а "Сказку о рыбаке и рыбке".