Мы митингуем потому, что у рядового гражданина единственная возможность заявить свои требования, претензии, просьбы, пожелания к власти – это выйти на улицу. Мне самой это не надо, потому что у меня есть доступ к журналистам, официальным лицам, к которым у меня есть какие-то дела. Но для подавляющего большинства наших граждан таких возможностей нет. Жизненная ситуация усложняется, кризис, кто-то остался без работы, кого-то из домов выгоняют, третьи зарплаты не получают, мало ли что еще... Дело не только в политических требованиях, наше требование свободы митинговой демонстрации – это гражданское требование, гражданская свобода. Не имея этой свободы, рядовые граждане не могут защитить свои самые насущные социальные, экономические и другие права. Поэтому, отстаивая их права, мы выходим на улицу. Действительно, большинство не понимает этой необходимости до тех пор, пока не припечет.

Мешает нежелание властей считаться с этим нашим конституционным правом. И Конституция, и закон демократически это право вполне обеспечивают, а власти в нарушение закона строят всякие препятствия. Удастся ли изменить? Я потому и выхожу на митинги, несмотря на свои 82 года и то, что я хожу с палочкой. Мне это совсем не легко. Я выхожу на митинги именно потому, что единственная возможность что-то изменить – добиваться осуществления права на митинги, шествия и пикеты. Чем больше людей это осознает и чем больше людей будет этого добиваться, тем больше вероятность, что мы это право отстоим.

Фраза о том, что народ достоин своих правителей, очень лукавая. Я считаю, что любой народ достоин уважения правителей. И если власть его права и интересы не уважает и с ними не считается, то народ должен властям на это указывать. Я не считаю, что люди у нас – быдло, с которым можно обращаться так, как позволяют себе обращаться многие наши чиновники, в том числе самые высокопоставленные. Малая активность наших людей объясняется довольно просто. Если судить по западноевропейским и американским стандартам, по странам, где гражданская активность людей гораздо выше, чем у нас, то у них бедные люди являются не субъектом гражданской жизни, а ее объектом. То есть более состоятельные им помогают, как-то сами отстаивают их права. Бедность настолько поглощает человека заботами о каждодневных нуждах, что уже не остается ни времени, ни желания, ни сил за что-то бороться помимо того, что необходимо тебе и твоим детям сейчас, сегодня. А если судить по стандартам оценки - кто бедный, а кто достаточно обеспеченный, то по европейским стандартам, у нас больше 40 процентов населения живет за пределами бедности. По их стандартам мы очень бедная страна. И нечего упрекать большинство населения в том, что они недостаточно активно защищают свои права. Люди в таком состоянии обеспеченности, в котором пребывает большая часть нашего населения, не так активны. Станем побогаче - станем поактивней. Для того уровня материальной обеспеченности, который есть в нашей стране, наше население необыкновенно активно.

1. Не надо судить по этим вещам, потому что только митинг, посвященный какой-то конкретной задаче, может дать немедленный эффект. Если на предприятии задерживают зарплату, на митинге требуют ее выплаты и после этого происходит выплата, мы считаем, что митинг удался. Неважно, сколько на него вышло людей, много или мало, важен результат. А когда выходят не с конкретными требованиями, а с гражданскими, например, правозащитники выходят с требованием соблюдать российскую Конституцию и 31-ю статью, то один митинг ничего не может дать. И десять митингов тоже ничего не могут дать. Но их повторяемость и поддержка общественным мнением (даже без выхода на митинг) играет роль. Я считаю, что капля камень точит, я не надеюсь, что после очередного митинга все чудесным образом изменится. Надо продолжать эти требования до тех пор, пока власти не осознают, что нужно уважать Конституцию.

2. Для рядовых граждан - да. Для активных правозащитников, заметных общественных деятелей – нет. Если бы речь шла о каких-то лично моих требованиях, я бы на митинги не ходила. Я член Президентского совета по правам человека, я могу через председателя этого совета или даже непосредственно обратиться к президенту. Я член Общественного совета московской милиции, я могу обратиться к ее начальнику. Если у меня будут какие-то вопросы, то я могу с ним увидеться, поговорить по телефону или послать запрос и тоже получить ответ. В данном случае, выходя на митинг, я исхожу из того, что для большинства граждан, к сожалению, это единственное средство. Если какой-то рядовой гражданин напишет президенту письмо и отправит его, то оно пройдет через экспедиции, где эти письма получают. Но на них, увы, либо вообще не отвечают, либо приходят отписки, которые делает не президент, а чиновник очень низкого ранга. И президента эти письма не достигают. В данном случае у меня никаких претензий к президенту нет, если бы он начал читать все письма, которые ему отправляют, у него не было бы времени делать что-либо еще.

Когда цели конкретные, то можно сразу после митинга определить, удался ли митинг или нет. А если цели более общие, то нельзя определить. Иногда бывает, что уступки происходят как раз после жестокого разгона митинга в связи с большим скандалом, который после этого поднимается. Тут трудно сказать что-либо конкретно.

Валерий, вы совершенно правы. Это придуманная властью, совершенное незаконная формулировка – несанкционированный митинг. У нас по закону уведомительное право, а не разрешительное. Власти в обход Конституции и закона, против Конституции присвоили себе это право. Если они отказывают почему-либо в проведении митинга, вместо того, чтобы по закону согласовать интересы заявителя митинга и власти, найти приемлемый вариант для обеих сторон, и заявляют, что это несанкционированный митинг, и если вы на него выйдете, то они будут разгонять митинг и разгоняют его, то в таком случае они действуют против закона и Конституции.

Несанкционированных митингов не бывает. Мы не нарушаем закон, когда ходим на так называемые "несанкционированные" митинги. Это власти нарушают закон, не договорившись с нами о приемлемом для обеих сторон варианте.

Я не знаю, будет ли оно принято. Если будет, то это очень большая глупость. Это означает страх перед каждым заявлением и требованием, претензией со стороны граждан по отношению к власти. Если это предложение будет принято, то пропасть между властью и обществом, которая и так у нас очень велика, еще больше увеличится. Я хочу надеяться, что у Думы хватит здравого смысла не принять это предложение. А если Дума примет это предложение, я надеюсь, что у президента хватит здравого смысла не подписать этот закон.

Честно говоря, я не знаю, что будет, если не оплатить, потому что я сама ни разу не бывала в таком положении. Если суд налагает штраф, то человеку объясняют, где можно оплатить, насколько я понимаю, это происходит через сберкассы.

Одним из вариантов наказания [за участие в таком митинге] может быть лишение свободы до 15 суток.

Может, но это противозаконно. Может, потому что они способны нарушать закон. Такой случай был примерно год назад, правда, не по месту работы, а по месту учебы. Заместитель начальника милиции города Москвы генерал Иванов направил в РУДН письмо ректору по поводу участия в "Марше несогласных" одного из студентов (в СМИ также была информация, что такое письмо Иванов писал в ректорат Высшей школы экономики - Лента.ру), что, мол, просим рассмотреть, может ли такой человек продолжать учебу в университете. По этому поводу был очень большой скандал, проводились студенческие пикеты протеста против этого, требовали отставки генерала. В отставку он не ушел, но ему пришлось публично извиниться.

И в регионах есть правозащитные организации. Не нужно думать, что они есть только в Москве. В больших и средних городах они есть, в маленьких их может и не быть, но если есть проблема самодурства милиции и нарушения закона – обращайтесь к московским правозащитникам или к правозащитникам из ближайшего города. Мы знаем, как этого добиваться, мы наказываем милиционеров за это. Нам не всегда удается сразу этого добиться, но мы очень упорны в этих требованиях, и неслучайно сейчас очень серьезно говорят о коренной реформе в милиции. Частые требования правозащитников относительно милиционеров, которые нарушают права граждан, играют в этом существенную роль. Например, в Президентском совете, который состоит из общественных деятелей и активистов правозащитных организаций, создали рабочую группу по подготовке рекомендаций по реформе милиции, и мы в этом отношении работаем. Одна из причин, по которой мы участвуем в этом проекте – незаконное преследование милиционерами активных граждан и участников митингов.

Я согласна - то, что предлагает Медведев – это недостаточная мера, поэтому мы и создали нашу рабочую группу. Мы добиваемся коренной реформы милиции, в частности, того, чтобы она перестала быть военной организацией и стала (как в большинстве цивилизованных стран) гражданской организацией. Наша милиция, как совершенно верно замечает автор вопроса, ориентирована не столько на защиту граждан от преступников и преступности (ради чего вообще должна существовать милиция), сколько на охрану власти от граждан. И до тех пор, пока милиция так ориентирована, у нас все время будут проблемы с властью и милицией.

Мы пытаемся добиться углубления этой реформы. Получится или нет - никогда нельзя сказать заранее, это вопрос времени. Если удастся сделать это быстро, то это будет большим облегчением для всех наших граждан. Может быть, не удастся сделать это быстро, сопротивление этому очень серьезное, не только со стороны милицейских чинов, но и со стороны людей у власти, которые и создали эту ситуацию, когда милиция обслуживает власть, защищая ее от граждан. Посмотрите, что они делают: прежде всего, перекрывают улицы, когда едет начальство, разгоняют митинги и демонстрации. На это они заточены. И это сделала власть, это не народ такую милицию придумал. Я не думаю, что все меры по реформированию милиции легко и быстро дадут результат. Но их ни в коем случае нельзя оставлять, потому что пока мы их не добьемся, мы не сможем добиться от власти внимания к правам и интересам граждан, уважения к человеческому достоинству.

К правозащитникам, к уполномоченным по правам человека, они сейчас есть уже во многих регионах, по-моему, в 58. Если в регионе он есть, то к нему можно обращаться. Либо в комиссию по правам человека при губернаторах. Такие комиссии есть там, где нет уполномоченного. Правда, к сожалению, есть регионы, где эти комиссии практически не работают. Тут очень зависит от того, где живет человек.

1.- 2. Паспорт надо брать. Иначе, если у человека нет паспорта, это основание для его задержания до выяснения личности, если он, с точки зрения милиции, что-то нарушил. На самом деле, просто так остановить человека на улице и потребовать у него документы, если он себя негативно никак не проявил, милиционер не имеет права. Увы, они это делают. Если паспорта нет, можно просидеть довольно долгое время, пока они будут выяснять личность, место жительства и так далее.

3. Если он пришел "по велению сердца", знал, что этот митинг объявлен, то я не знаю, почему митинг незаконный. Не очень понимаю вопрос.

1. Новый год встречала. В начале 11-го отпустили последнего человека. Я сказала, что не уйду, пока всех задержанных не отпустят. В начале 11-го все уже были отпущены.

2. Это надо у них спросить.

3. Не знаю.

4. Снегурочкой я стала совершено случайно. Мне позвонил журналист из "Интерфакса" и спросил, буду ли я на митинге 31 декабря, все-таки это новогодняя ночь. Я сказала, поскольку нам власти заявили, что площадь занята и нам на Триумфальной площади митинг не разрешают (мы настаивали именно на ней), а согласования с нами как обычно не провели, я заявила, что мы выйдем на Триумфальную площадь. Но так как это все-таки предновогодняя ночь, зная нравы нашей милиции, хотя никаких нарушений в этом отношении мы не делали, я понимала, что люди будут задержаны, и не хотела этого. Я сказала, что мы придем на Триумфальную площадь, но не на митинг, а на новогодние гулянья, поводим хоровод вокруг елки, и чтобы видели, что я собираюсь не на митинг, а на новогоднее гулянье, я оденусь Снегурочкой. Журналист рассмеялся и спросил: "Что, правда, оденетесь Снегурочкой?". Я просто так сказала, несколько шутливо. Но сказала, что правда оденусь, и подумала, что это правильная мысль. Купила костюм Снегурочки и надела его. Это было довольно случайно и никакого Деда Мороза не предполагалось. Надо сказать, что когда меня задерживали, то с двух сторон от меня стояли Дед Морозы в масках, они сели в один автобус вместе с остальными задержанными и со мной. Там они маски скинули, и стало очевидно, что это провокаторы. Когда всех задержанных вывели из автобуса, они в нем остались. Это была договоренность с милицией. Так что было даже два Деда Мороза, но приготовленные не мною, а против нас.

Потому что идея отмечать митинг каждое 31-ое число тех месяцев, в которых есть 31-ое, и выступать в защиту 31-ой статьи Конституции, которая и гарантирует нам право на мирные, без оружия, митинги, пикеты, демонстрации и так далее, вошла в традицию. Мы понимаем, что после одного, даже пяти митингов, вряд ли изменятся нравы городских властей и милиции по отношению к митингующим. А для того, чтобы это было традицией, надо чтобы это всегда было в одно время и в одном месте – 31-го числа в 6 часов вечера на Триумфальной площади. Как первый раз заявили в начале 2009 года, так мы каждый раз и просили Триумфальную площадь. Ни разу нам не предоставили эту площадь, каждый раз придумывали, что она занята. Мы видели, что эта занятость Триумфальной площади неуклюже инициирована властями для того, чтобы не дать нам провести там митинг. Каждый раз в заявке мы просим не переносить место, каждый раз нам митинг разрешают, но в другом месте. Мы объясняем, почему мы хотим проводить митинг в этом месте, мы хотим создать традицию 31-го числа каждого месяца, когда есть это число, отстаивать 31-ую статью Конституции. Люди должны знать, что 31-го числа в 6 часов вечера на Триумфальной площади будет митинг, не надо никаких объявлений, нам довольно сложно собирать людей каждый раз в новом месте.

Именно потому, что власти знают, что мы хотим создать традицию, они и не хотят, чтобы эта традиция установилась, каждый раз делают вид, мол, пожалуйста, такое-то место, только не Триумфальная площадь. У нас есть все основания считать, что это злостное нарушение наших прав на митинг в защиту 31-ой статьи. Мы видели, каким образом используется площадь. Видели, насколько жалкие и неестественные выдумки по занятию площади осуществляются, поэтому мы по-прежнему настаиваем на Триумфальной площади и 31-го января опять выйдем на митинг. Хотя уже опять получили уведомление проводить митинг где угодно, кроме Триумфальной площади.

1. Честно говоря, не то чтобы смущает. Я думаю, если бы я подавала заявки сама, без Эдуарда Лимонова, наверное, мне бы легче было добиться спокойного отношения властей к этим митингам. Может быть, даже больше людей приходили на эти митинги, потому что я сталкиваюсь с тем, что мне говорят: "Мы не приходим на эти митинги, потому что один из организаторов Лимонов, а мы категорически против него". Но я не могу этого сделать, потому что идея проводить каждое 31-ое число митинг в защиту 31-ой статьи Конституции принадлежала Эдуарду Вениаминовичу Лимонову. Он обратился ко мне, так как ему проводить митинги запрещают, но, он посчитал, что, может, с моей помощью будет легче этого добиться. Поскольку это его идея, я сказала: "Знаете, мне было бы легче добиться согласия властей на этот митинг без вас". Он сказал: "Людмила Михайловна, я уже столько своих идей раздарил, мне жаль и эту идею отдавать в другие руки". А раз так, у меня оставалось две возможности – отказаться ему помогать или пытаться добиваться разрешения митингов вместе. Поскольку идея мне очень нравится, я считаю ее очень правильной, изящной, то я приняла для себя решение быть вместе с ним. Конечно, это очень все затрудняет, но у меня нет другой возможности. Я человек порядочный, перехватывать чужие идеи и начинать действовать сама я не могу. В политике так делают. У правозащитников так не принято, мы честно себя ведем по отношению к людям.

Кроме того, в моих взаимоотношениях с Лимоновым он показывает себя как очень договороспособный человек. У меня совершенно другая идеология, чем у него, тем не менее, те митинги, которые мы проводим вместе, мы проводим под правозащитными лозунгами. Каждый раз, когда мы подаем заявки, мы не меняем там лозунг: "Соблюдайте Конституцию РФ!", мы требуем соблюдения 31-ой статьи Конституции РФ и нашего права на мирные уличные акции. Все. То есть, вступив в альянс со мною по поводу митингов 31-го числа, Эдуард Вениаминович Лимонов отказался от каких-либо лозунгов, которые были бы для меня неприемлемы как для правозащитника. Более того, он принял те лозунги, которые я предложила. Почему же мне отказываться?

2. В нашей стране еще не хватает политической культуры. Это особая культура - умение договариваться, как раз то, что у нас получилось сделать с Лимоновым. Он принял мои лозунги, я приняла его участие. То есть каждый из нас в чем-то уступил, и мы действуем вместе. Я пробовала в рамках Всероссийского гражданского конгресса и "Другой России" договариваться с нашими оппозиционными партиями, чтобы они выступали вместе по тем поводам, которые волнуют их всех. Скажем, запретили митинг коммунистам, значит, должны протестовать не только коммунисты, но и СПС, "Яблоко" и все остальные. Запретили митинг "Яблоку" - коммунисты должны выходить. Этого они не могут. Ведь их всех интересует, вне зависимости от идеологии, право на мирные митинги. Когда запрещают коммунистам, плевать "Яблоко" хотело. А когда запрещают "Яблоку", то коммунисты не поддерживают. И пока они не научатся договариваться, забывая об идеологии, по поводу тех пунктов, которые одинаково важны для них всех (например, то, о чем я договорилась с Эдуардом Лимоновым), до тех пор у нас не будет сильной оппозиции.

3. Вот это я спросила у начальника милиции после того, как меня задержали. Меня не в камеру повели, а к начальнику городской милиции. Я пошла, потому что я считала, что буду добиваться того, чтобы всех, кого повели в камеру, освободили. Если я буду вместе с ними в камере сидеть, ничего не произойдет. Первое, что я ему сказала: "Я не знаю, Владимир Александрович, сердиться мне на вас или благодарить. Если бы вы разрешили митинг, на который мы заявляем до 500 человек (а зимой пришли бы 300), которые бы тихонько отстояли и разошлись, то нигде бы не появилось бы ни одной строчки о нашем митинге, это было бы никому не интересно. А вы нам такой пиар устраиваете, причем за государственный счет, потому что у нас нет денег на пиар. Мы этим не занимаемся". Он мне не смог сказать, зачем они это делают.

У нас на сайте есть подробный отчет за 2008 год о работе группы. За 2009 год отчет выйдет где-то в конце февраля. Хоть группа называется Московской Хельсинской группой (далее МХГ), но мы работаем в большинстве регионов. Работаем в содружестве с нашими партнерами, правозащитниками из регионов. Мы должны от них получить материалы, что было сделано всеми нами, потому что основная задача МХГ – это мониторинг ситуации с нарушением прав человека во всех регионах РФ. Мы можем это осуществлять только с помощь партнеров в регионах РФ. Конечно, мы не знаем, что происходит в Хабаровском крае или Тамбовской области. Мы узнаем все это от наших партнеров в регионах, поэтому отчет за прошедший год обычно выходит в конце февраля или начале марта. Могу сказать, что мы провозглашаем эти программы по мониторингу с правами человека, есть еще много образовательных программ по отношению к правозащитникам, молодежи и людям, которые по должности занимаются этим проблемами (это сотрудники Комиссии по правам человека и уполномоченные представители по правам человека в регионах).

Одна из наших постоянных работ – это защита защитников прав человека, если преследуют отдельных людей или правозащитную организацию, мы в это сразу включаемся. Мы даем адвоката, помогаем нашим партнерам, если они встречают какие-то препятствия в своей работе. Честно говоря, у меня как у председателя группы большую часть времени съедает не та работа, которую я должна делать как председатель МХГ, а, например, ответы журналистам. Это надо делать, люди ждут ответов. А также ходатайства граждан о нарушении их прав, чем вообще МХГ не занимается. У нас просто нет такой возможности, но ко мне обращаются, и отказать людям, права которых нарушены, невозможно. Я сама мало что могу сделать, но я примерно представляю себе, к кому и с какой жалобой можно обратиться, таким образом я служу посредником. Ладно, если по телефону, а часто я хожу от одного человека к другому, разговариваю, это отнимает очень много времени. Но какой бы я была правозащитницей, если бы я на такие просьбы не откликалась!

1. Только три последних года мы получали гранты из бюджета РФ на содержание бесплатной юридической приемной, чтобы граждане обращались не ко мне, а к нашим юристам. Но каждый год этот грант уменьшался в размере, и в этом году он такой маленький, что мы уже не можем содержать приемную.

У нас работает один юрист. Когда ко мне обращаются с жалобами, я у него выясняю, насколько эти обращения являются нарушением прав граждан и что в этом случае с юридической точки зрения можно предпринять.

На самом деле от государства мы получаем очень мало денег. Мы существуем в основном на зарубежные гранты, это специфика нашей страны.

Обычно правозащитные организации существуют не на государственные гранты. Наша функция – защита граждан, если их права нарушены государством или его чиновниками, и если у нас будет государственное финансирование, как мы будем защищать граждан от государства? В этом случае мы будем государственной организацией. Обычно во всех нормальных странах правозащитные организации существуют на деньги частных благотворительных фондов. У нас в стране уже достаточно богатых людей, которые имеют фонды, и достаточно богатых людей, которые понимают, как важна работа правозащитников и готовы были бы как-то поддерживать правозащитников материально. Мы должны на такие деньги существовать, мы не казино или макаронная фабрика, у нас нет доходов, только расходы. Нам нужны средства на поездки, офис, телефон, нужно содержать какой-то штат и так далее. Но в России никто из богатых людей не решится давать деньги на работу правозащитной организации, которая защищает граждан от государства и его чиновников. Почему? Потому что у нас в стране нет независимого бизнеса, весь бизнес зависим от государства, и наши бизнесмены знают, что случилось, например, с Ходорковским и с другими, которые на региональном уровне или как-то иначе повторяли его действия.

Поэтому мы вынуждены жить на зарубежные гранты. Это используют, представляя нас как людей, которые живут на зарубежные деньги и действуют во враждебных целях против нашего государства. Какая из стран, у которой мы получаем грант, нам враждебна? Скажем, у нас есть гранты из Америки и из стран Европейского союза. Во всех этих странах делает займы наше государство, наше Министерство обороны и очень многие другие министерства, по которым они должны платить проценты, а эти проценты по займам выплачивают налогоплательщики. Мы же просто получаем деньги и отчитываемся по ним. Мы не делаем никаких займов, и процентов за нас никто не платит. Тем не менее, беря эти деньги, наше правительство не считает, что действует против интересов наших граждан, а когда мы берем там же деньги, считается, что мы действуем против этих интересов. Они клевещут на нас по телевизору. Когда мне удается это сделать, я объясняю, что мы в равном положении. Я не думаю, что они, беря деньги за границей, действуют против наших интересов. Но я бы хотела, чтобы они не лгали по поводу правозащитников.

2. Про перформансы это очень плодотворная идея. В частности, то, что я переоделась в костюм Снегурочки, в какой-то степени было перформансом. Он имел большой успех. Я думаю, если бы меня забрали в обычном пальто, наверное, шума было бы меньше, чем когда забрали 82-летнюю Снегурочку с палочкой. Если есть какие-то идеи насчет перформансов, стоит их осуществлять, особенно молодым. У них на этот счет хорошо голова работает, они могут придумывать эти перформансы и у них хватает куража их осуществлять. Я случайно Снегурочкой оказалась, а иногда нарочно это делают.

Наши митинги никто не финансирует, мы нисколько не платим кому-либо за участие в митингах, не то, что у "Наших" - когда на их сборы берутся деньги с Кремля, мобильные телефоны им дарят, майки красивые, на Селигер приглашают. Я не знаю, платят им деньги или еще как-то покупают.

Мы ни копейки на митинги не тратим, потому что мы подаем заявку и сами приходим на митинг. Мы не имеем ничего, а те, кто приходят на митинг, тоже ничего за это не получают. Мы им очень благодарны, что они приходят, ничего не получая и рискуя быть задержанными. Наверное, эти два Деда Мороза, которые меня подхватывали, оплачивались. Только не нами, а государством.

Во-первых, зависит от возраста. Скажем, я могу не дождаться. Я считаю, надо лет 15-20, чтобы выросло новое поколение. Поскольку мне 82 года, я вряд ли дождусь. Если вопрос задает молодой человек, то потерпите и не пакуйте чемоданы. Если все-таки пакуете чемоданы, тоже ничего страшного. Поживете там, потом приедете обратно. К счастью, это право на выезд из своей страны и возвращение в нее у нас есть, пожалуй, это единственное гражданское право, которое еще нашими властями у нас не отнято. Это, кстати, заслуга тех, кто в советское время за это боролся, рискуя своей свободой и благополучием своих семей. Мы 25 лет за это боролись. Именно поэтому в горбачевскую перестройку было дано это право, как одно из первых. Так что можно упаковать чемоданы и уехать, подождать, пока здесь все будет нормально, а потом вернуться. Но, по-моему, будет быстрее дождаться того, что наша страна станет правовым государством, если люди, которые этого хотят, не уедут, а будут добиваться этого здесь, терпя неудобства, с которыми приходится сталкиваться, поскольку пока это неправовое государство.

Почему переместить деятельность к интернету? Я делаю это параллельно - завела страничку в ЖЖ, пишу там насчет всего этого. Это можно делать параллельно, совсем не обязательно одно заменять другим.

Свобода собраний должна распространяться на всех, кроме тех, кто призывает к насилию и использованию насилия - этого делать нельзя, и кроме тех, кто нарушает Конституцию. Скажем, разжигание национальной розни запрещено Конституцией. Следовательно, митинги, направленные на это, государство вправе запрещать и пресекать. А на всех остальных, вне зависимости от идеологии - да.

Нет, конечно. Другое дело, что они употребляют насилие в борьбе с тем несомненным злом, которое представляет из себя фашизм. Но это совсем другие люди. Это люди демократических убеждений.

Я не приемлю насилие. Я считаю, что нет таких идей, которые следовало бы отстаивать насилием. Я была 14-летней девочкой, когда гитлеровская Германия напала на СССР. Я понимала, что необходим отпор. Это было насилие, естественно, я не то чтобы непротивленец. Но это совсем другое, это защита от внешней агрессии, а в отстаивании своих взглядов я не признаю насилие. С "Антифа" во многих отношениях я могу разговаривать и договариваться, не признавая этих взглядов. Если они скажут: "Выходите вместе с нами драться с фашистами", - я этого не сделаю, не только потому, что мне 82 года, но я в принципе это не приемлю. Когда они приходят на демонстрации против ксенофобии в память о Маркелове и Бабуровой, я очень рада, что они это делают, в этом случае я совершенно готова с ними сотрудничать, потому что в данном случае они принимают наши мирные методы отстаивания своих интересов.

Я очень ловко устраиваюсь. Когда пишут всякие гадости, я их просто не читаю, не обращаю внимания. Тем, чем я занимаюсь, я занимаюсь уже 45 лет. Мне неинтересно, что есть люди, которым это не нравится. Им не нравится, пусть они этого не делают. А я живу так, как считаю нужным.

Бывает, что руки опускаются, но не от того, что кто-то про тебя сказал гадость, а от того, что пока ты совершаешь огромные и требующие внимания, усилий и времени действия в защиту одного человека, за это время успеют сделать то же самое с десятью. Просто не успеваешь помочь. Я понимаю, как слабы мои усилия в борьбе с нарушениями прав человека в нашей стране. Но когда у меня опускаются руки, я сама себя психологически восстанавливаю. Если зла и нарушений прав много, это не значит, что можно махнуть рукой и перестать с этим бороться. Чем тяжелей положение в стране, тем больше люди нуждаются в работе правозащитников. Мне просто нельзя опускать руки. Пока в этом отношении все в порядке, 45 лет я этим занимаюсь, наверное, буду и дальше.