История американского бегуна Луи Замперини удивительна. В 1936 году он стал членом американской олимпийской сборной. Во время Второй мировой войны вступил в американские ВВС и стал членом команды бомбардировщика B-24. 27 мая 1943 года его самолет рухнул в Тихий Океан. Вместе с еще двумя членами экипажа Замперини оказался посреди бескрайнего водного пространства, имея при себе только два спасательных плота, немного сухого пайка в виде шоколада. Следующие 47 дней стали бесконечной борьбой за выживание. Двух выживших (один из летчиков умер во время плавания) спасли японцы, и они перенесли два с половиной года пыток и унижений в японских лагерях для военнопленных. Воспоминания Замперини — история борьбы человека за свою жизнь, рассудок и человеческое достоинство.
С разрешения издательства «Манн, Иванов и Фербер» «Лента.ру» публикует отрывок из книги Луи Замперини «Не отступать и не сдаваться. Моя невероятная история».
Когда вы находитесь вдали от цивилизации, на спасательном плоту в открытом океане, вам все время хочется есть.
Но, увы, не только вам, а и акулам тоже. Они были нашими постоянными спутниками, кружившими изо дня в день вокруг. Поначалу они ждали, что им перепадет хотя бы маленький кусочек приманки — мелкой рыбешки, найденной в желудке случайного приземлившегося на наш плот альбатроса, которую я вывешивал за борт на крючках, привязанных к полоскам ткани. Я обматывал их вокруг пальцев и пытался таким образом поймать рыбу. Акулы обычно набрасывались на наживку и утаскивали с собой крючок. Я повторял попытку, и они тоже. Иногда мне все же удавалось поймать рыбу, но такое случалось редко. Хищники, кружившие вокруг плота, были не менее голодны, чем мы. Молясь о спасении, мы включали в свои мольбы пункт о том, чтобы не стать закуской акулам.
Однажды ночью, когда парни спали, мимо нашего плота проплыла небольшая акула, и я решил положить руку ей на голову и потянуть за спинной плавник. Зачем? Да кто ж знает? Так, со скуки. Я проделал это дважды. Акула медленно проплыла мимо, а потом исчезла — что было странно.
Вдруг одна появилась из воды и, как торпеда, с раскрытым ртом устремилась прямо на меня. Я на автомате ударил ее по морде, и она снова исчезла под водой. Но за ней появилась другая, и я еле отбился от нее алюминиевым веслом. Проснулся Мак и схватил второе весло — мы стали лупить акул, пока те не перестали трепыхаться.
Думаю, вполне справедливо было их съесть, раз они попытались проделать с нами то же самое. Две акулы, которые пытались запрыгнуть на плот, все еще кружили поблизости. Мы с Филом придумали план: он будет держать приманку, то погружая ее в воду, то вынимая, чтобы привлечь внимание одной из хищниц, а я, когда она подплывет поближе, схвачу ее за хвост, втащу на плот и убью. Наша приманка заинтересовала одну из акул, ту, что была поменьше, — я свесился через бортик и схватил ее за хвост, совершив тем самым большую ошибку. Кожа акулы шершавая, как наждачная бумага, я не смог ее удержать, потому что пятифутовая акула сильнее шестифутового мужчины. Она утащила меня в воду. И теперь была моя очередь выпрыгивать из воды как торпеда.
То, что произошло дальше, я описал в своей книге «Дьявол, наступающий мне на пятки» так:
Замперини (в центре) в составе американских бегунов — они будут представлять США на Олимпиаде в Берлине в 1936 году
Фото: AP
Спустя пару дней мы увидели несколько акул размером в три и четыре фута, крупнее среди них не было. Мы снова вывесили приманку. На этот раз я решил сесть поглубже (чтобы сместить центр тяжести). Я ухватился за хвост проплывавшей мимо акулы и рывком вытащил ее из воды. Она раскрыла пасть, но Фил среагировал быстрее, так как держал наготове пустую сигнальную ракету. Он протолкнул ее в пасть акуле, та инстинктивно сомкнула челюсти и не отпускала ракету. Я же взял отвертку из нашего набора для выживания, воткнул ее акуле в глаз, пронзив ее мозг, чем наконец и убил хищницу.
Разделывать акулу без ножа — задача не из легких. Пришлось воспользоваться плоскогубцами и зеркалом. И хотя последнее было достаточно острым, чтобы прорезать кожу человека, кожа акулы поддалась не сразу. Нам потребовалось около десяти минут, чтобы добраться до ее желудка.
Когда-то я брал уроки физиологии в Университете Южной Калифорнии, занимался с доктором Робертсо. Он говорил: «Мозг — это мышца. И очень важно тренировать ее, иначе она атрофируется» .
Я поверил ему. Несмотря на голод, жажду, жару, потерю веса, скуку и хищных акул, я заставлял свой мозг работать при любой возможности. Я ненавидел математику, но лежа там, на плоту, складывал в уме колонки цифр, потом пытался складывать по две колонки. Возможно, ответы у меня были не всегда верными, но с задачей я справлялся: я не позволял своему мозгу угаснуть.
Чтобы как-то совладать с голодом, пилот Расселл Филипс и я в подробностях, до мельчайших ингредиентов, описывали те блюда, которые мы когда-либо готовили или ели, а потом делились впечатлениями об их вкусе.
Такое занятие изматывало и отбирало кучу сил. Ведь мне приходилось быть очень точным: сколько нужно соли и пекарского порошка, как долго надо вымешивать тесто, как сделать уже готовое блюдо более хрустящим, сколько выпекать и при какой температуре, как готовить соус для спагетти, как начинять и запекать индейку, как делать начинку, насколько румяной должна быть корочка. У меня так хорошо получалось, что у парней текли слюнки и они заставляли меня описывать все это изо дня в день, так что я стал у нас главным поваром.
Я был не против и придумывал все новые и новые лакомства. Мы даже мыли воображаемую посуду, вытирали ее насухо и откладывали в сторону. Мы делали что угодно, лишь бы чем-то занять мозг. Возможно, со стороны это выглядит несерьезно, но мне кажется, мы все здорово придумали, потому что так мы могли концентрироваться на чем-то положительном, не позволяя отчаянию завладеть нашими сердцами.
Капитан Замперини (справа) вместе с капитаном Заретти, Калифорния, октябрь 1945 года
Фото: PCS / AP
А еще мы рассказывали истории из прошлого. Пели. Обсуждали всякие хитроумные штуковины, которые хотели бы изобрести. Говорили о будущем, строили планы.
— Что ты собираешься делать, когда кончится война? — спрашивал меня Фил.
— Я хочу превратить железнодорожный грузовой склад в своем родном городе в симпатичный ресторанчик с баром.
И я начинал описывать, как он будет выглядеть, каким будет интерьер и все остальное, вплоть до мельчайших подробностей.
Когда нас с Филом «спасли» японцы, мыслили мы так же ясно, как и в день авиакатастрофы, — только в весе сильно потеряли. Я подумал: «Всего шесть недель назад я был атлетом мирового уровня». И вот тогда я впервые в жизни заплакал.
Нас подняли на борт и привязали к мачте. Один из солдат ударил Фила пистолетом по лицу. Но когда они подошли ко мне, я намеренно отвел голову назад и, вместо того чтобы получить по лицу, ударился ею о мачту. Они решили припугнуть нас, чтобы доказать свое превосходство. Не считая этого момента, отнеслись они к нам неплохо. Ведь они сами были удивлены тем, что мы все еще живы и находимся в твердой памяти.
Во время нашего первого допроса на атолле Вотье, куда нас отвезли перед отправкой на испытательный полигон Кваджалейн, японцы были поражены ясностью нашего ума.
Они даже привели офицеров увидеть нас вживую. Если бы мы оказались безмозглыми дурачками, потерявшими мозги во время дрейфа, ни о каком снисходительном отношении и речи бы не было. Мне приятно думать, что острота моего ума помогла мне выжить тогда и продержаться до конца войны. Надо использовать то, что тебе дано природой.