Горький Нобель Почему читать книги Светланы Алексиевич важно, но страшно

Нобелевским лауреатом по литературе в этом году названа русскоязычная белорусская писательница Светлана Алексиевич. Ее книга «У войны не женское лицо» давно уже стала классикой. «Цинковые мальчики» и «Чернобыльская молитва» вызвали неоднозначную реакцию публики. «Время секонд хэнд» вышла в финал российской литературной премии «Большая книга» и победила по результатам читательского голосования. О непредсказуемости премиальных сюжетов и выборе Нобелевского жюри рассуждает обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.

Эта Нобелевка войдет в историю, потому что так не бывает.

Потому что постоянными секретарями Шведской академии на протяжении 200-летней ее истории были мужчины, и только мужчины. Однако летом этого года эту должность внезапно заняла женщина. Писатель, литературовед и литературный критик Сара Даниус сменила на этом посту историка Петера Энглунда. Как член Шведской академии она обладает креслом №7 — это место раньше принадлежало писательнице Сельме Лагерлеф, которая, в свою очередь, стала первой женщиной, получившей Нобелевку по литературе.

Потому что составляемые из года в год списки фаворитов по данным букмекерских контор — это фикция и гадание на кофейной гуще. Обычно они не имеют ничего общего с реальным перечнем кандидатов, который, впрочем, все равно держится в строгом секрете.

Нобелевская премия — из числа закрытых и устроена так. В начале года в списке кандидатов фигурирует порядка 300 имен. К осени из них остаются всего 15-20. В октябре члены академии выбирают голосованием победителя. До последнего момента, пока не распахивается белая с позолотой дверь и секретарь академии не объявляет имя лауреата, предсказать в общем-то ничего нельзя. Предавать огласке имена претендентов на любом этапе строго запрещено. Тайны премиальной кухни будут обнародованы лишь 50 лет спустя.

Так что тот факт, что Светлана Алексиевич ходила в фаворитах букмекеров сейчас, не свидетельствовал ровным счетом ни о чем. До этого два года подряд на нее тоже ставило большинство, а нобелиатами стали «канадский Чехов» Элис Манро и французский классик Патрик Модиано.

Правда, есть два расхожих мнения о Нобелевской премии, которые выбор Алексиевич скорее поддерживают, чем опровергают.

Первое: писатель-нобелиат должен быть не просто видным литератором, но и занимать активную гражданскую позицию. Быть в непростых отношениях с родной страной, как отданный под суд за неосторожные высказывания о геноциде армян в Турции Орхан Памук. Или в книгах и в жизни двигать феминизм в массы как австрийская романистка Эльфрида Елинек. Но и это правило не без исключений. Скажем, умерший в этом году шведский поэт Тумас Транстремер ни в какой особенной социально-политической активности замечен не был. А в последние годы даже с журналистами не общался.

И второе: не столько оценочное суждение, сколько важный фактор. Чтобы быть куда-то выбранным, нужно сначала быть оцененным. А чтобы тебя оценили, неплохо, чтобы тебя для начала просто знали. Светлана Алексиевич известна в Европе не просто не меньше, а возможно даже больше, чем в русскоязычном пространстве. Ее книги переведены на 20 языков. Совокупный тираж переводов составляет миллионы экземпляров.

У Алексиевич вообще очень примечательная и, можно даже сказать, «нобелевская» биография. Она идеальный гражданин мира. Родилась в белорусско-украинской семье на Украине. Ребенком переехала в Белоруссию. Во взрослом возрасте долгое время жила в Италии, Германии, Франции, Швеции. Два года назад вернулась в Минск.

И ее писательский голос абсолютно органично сочетается с ее жизнью. Сама про себя она говорит, что «она —ухо». Слушает, вслушивается, записывает, воспроизводит, выстраивает. Делает достоянием общественности частное, рассказывает о неизвестном, напоминает о забытом. «У войны не женское лицо» — истории женщин-фронтовичек, «Цинковые мальчики» — книга о воинах-афганцах, «Время секонд хэнд» — свидетельства о 1990-х.

Но это особого рода тексты. Есть книги, которые читать тяжело. Есть книги, над которыми плачут. Есть те, которые хочется закрыть и больше никогда не открывать. Все это в равной степени относится к документалистике Алексиевич. Она — на разрыв аорты. О той «окопной правде», которую нужно заставлять себя узнать. О жизни, которая хуже смерти. Это повествование, за которым истерики и ночные рыдания в подушку. Сломанные и украденные жизни. Опыт, который меняет навсегда и заставляет сводить счеты с этой действительностью.

Вот эпизод из книги «У войны не женское лицо»: «С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный... Просит грудь... Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели рядом... С собаками... Собаки услышат, все погибнем. Вся группа — человек тридцать... Вам понятно?

Принимаем решение...

Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается.

Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит... Ребенок больше не кричит... Ни звука... А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга».

Вот еще: «Когда мы брали пленных, приводили в отряд... Их не расстреливали, слишком легкая смерть для них, мы закалывали их, как свиней, шомполами, резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть... Ждала! Долго ждала того момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза-зрачки...»

А это история из книги «Время секонд хэнд» про 1990-е. Умирает старуха. У семьи — дочери и внучки — нет денег. Совсем. Не то что на похороны, а даже на то, чтобы отвезти тело в морг. И заплатить врачу за справку о смерти они не могут. Поэтому дочь и внучка неделю живут в квартире с покойницей. Бальзамируют, как могут: обтирают тело марганцовкой, накрывают мокрой простыней, задраивают окна, подтыкают двери мокрым одеялом. Денег на похороны дают бандиты. Они же отбирают квартиру. Мать и дочь становятся бомжами.

В недавних интервью Светлана Алексиевич говорит, что хотела бы написать две книги. Одну о любви, вторую о старости. Их хочется прочесть. Но страшно.