В сети вышел один из самых ожидаемых фильмов года — брутальный средневековый эпос Роберта Эггерса «Варяг», в котором режиссер «Ведьмы» и «Маяка» попытался превратить в кровавый экшен легенду, вдохновившую Шекспира на «Гамлета». «Лента.ру» рассказывает, почему эта попытка получилась смехотворной.
Юного принца Амлета не по-детски глючит. Его отец, король Арвандилл (Итан Хоук), вернулся из похода не только с победой и рабами, но и с вспоротым брюхом — и, пока не поздно, хочет провести инициацию своего единственного сына в мужчины. Ритуал, как вскоре выясняется, включает в себя прихлебывание лютого грибного отвара, отцовское философствование в духе пабликов пацанских цитат, ну и страшные рожи, которые для атмосферности корчит рядом Уиллем Дефо в роли шута-шамана. На следующее утро не успеет Амлет переварить впечатления, как станет свидетелем подлого убийства отца его собственным братом Фьольниром (Клас Банг). А вот на плече у дяди промелькнет кричащая мать, королева Гудрун (Николь Кидман). Мальчишке останется только бежать в море на утлой лодке, предварительно отрезав одному из дружинников Фьольнира нос.
Кадр: фильм «Варяг»
Много лет спустя возмужавший и ставший берсерком в дружине викингов-налетчиков Амлет (Александр Скарсгард), забыв отцовские наставления, крушит черепа и режет глотки где-то на Руси. О пережитой в детстве несправедливости ему напоминает не кто-нибудь, а Бьорк в венце из пшеничных колосьев и в роли древнерусской провидицы. Амлет решает мстить. Для чего первым делом ставит себе на плечо клеймо, остригает локоны под крестьянский горшок и пробирается на лодку, везущую рабов в Исландию — именно там окопался с позором изгнанный из узурпированного им когда-то королевства Фьольнир. По пути к забытому скандинавскими богами острову и долгожданной, воистину ледяной мести Амлет, впрочем, успевает влюбиться — конечно же, с первого взгляда. «Я Ольга из Березового леса», — представляется волоокая угнанная в рабыни блондинка. В вендетту принца датского посильный вклад внесет и она — с помощью ядерного зелья из мухоморов.
Кадр: фильм «Варяг»
«Варяг», магнум опус модного и не в меру расхваленного после, мягко говоря, неровных «Ведьмы» и «Маяка» режиссера Роберта Эггерса, даже в пересказе почему-то провоцирует ироничные интонации. Это, наверное, логичная реакция на кино, которое настолько лишено чувства юмора, что по ходу дела раз за разом генерирует зрительский смех непреднамеренно. То гнилая отрубленная голова Уильяма Дефо заговорит с подколками. То Кидман, превращенная тут Эггерсом — кажется, впервые в карьере — в натуральную бабушку, с тревожной неуместностью разыграет на один кадр инцестуальную карту. То грибы подкинут в ткань фильма визуальной эзотерики для самых маленьких поклонников нью-эйджа. То переработается в нечто совсем уж несусветное тот никогда не существовавший в реальности, псевдоисторический старояз, на котором (во всяком случае, в оригинале) здесь изъясняются герои. А то хватит и одного перенасыщенного эмоциями обмена взглядами между Скарсгардом и Тэйлор-Джой, чтобы прыснуть хохотом — и это еще до того как они откроют рты, чтобы произнести нечто фантастически напыщенное о продолжении рода да любви до гроба.
Проще говоря, чем серьезнее «Варяг» к себе относится, тем сложнее воспринимать его всерьез
А надо заметить, что Роберт Эггерс очень, очень серьезен. Он не просто пытается вернуть шекспировского «Гамлета» в пространство исторического реализма (создатели фильма при каждой возможности подчеркивают глубину, на которую погрузились в своих исследованиях предметного мира викингов на рубеже первого и второго тысячелетий), но и бережет на финал своего кино высказывание о природе мести — конечно же, подаваемое сюжетом так, будто речь идет об эпохальном откровении. Надо ли говорить, что, по сути, Эггерс при этом лишь праведно обрушится на ужасы токсичной маскулинности да выдаст мораль о саморазрушительности любой вендетты (мораль, которая, к слову, в куда более поэтичной и многогранной форме вполне прослеживалась и у Шекспира).
Кадр: фильм «Варяг»
Что ж, Амлет, действительно, не Гамлет, и не только потому, что с трудом может связать два слова и, кажется, напрочь лишен хоть каких-то черт характера, кроме варварского дара к смертоубийству. Еще сильнее бросается в глаза противоречие, лежащее в самой основе «Варяга». Эггерс может иметь в виду простую истину о страшной силе мести, в частности, и претворяемого мужчинами в жизнь насилия в целом. Но почему тогда при этом он весь фильм буквально упивается этим самым насилием? Мечи вонзаются в глазницы, головы слетают с плеч, смазывают карту северного будня чьи-то вываливающиеся из живота кишки — не обойдется и без любовно выложенных на фасаде хижины фигур из частей тел человеческих; как будто речь здесь идет не о средневековом мстителе, а о садисте с художественными амбициями из триеровского «Дома, который построил Джек». Жуткая нутряная реальность насилия, грязь и смрад средневековой жизни — все это Эггерсом подразумевается, но тут же и сводится на нет его тягой к живописности, к чистой визуальной эффектности.
Конечно, в самом по себе жанре костюмного экшена, сколь угодно брутального, ничего предосудительного нет. Вот и Эггерс в качестве одного из источников своего вдохновения называет «Конана-варвара». Проблема «Варяга», впрочем, в том, что он явно хочет казаться умнее, осмысленнее и глубже, чем может потянуть. Тот же «Конан-варвар» пусть и не стеснялся своей чистой развлекательности, был снят Джоном Милиусом, этим великим чокнутым милитаристом, с таким фетишистским подходом к выразительности, что вполне мог считываться и как ницшеанская, ультраконсервативная притча. Эггерс, как и Милиус, во многом воплощает в «Варяге» фантазии подростков мужского пола — викинги! добыча! психоделики! Аня Тейлор-Джой в неглиже! — но его воображения хватает лишь на иллюстрацию сюжета, который четыре века назад уже рассказывали и куда как элегантнее. А иллюстрация не предполагает двойных смыслов и неожиданных прочтений; да и наличие сцен мухоморных видений еще не означает визионерства.
Фильм «Варяг» (The Northman) вышел на платформе Amazon Prime Video и в других стриминговых сервисах