«Там был ад и очень страшно» Как россиянка бросила все и с 2014 года стала волонтером в Донбассе?
Жители Луганска складывают тела погибших в результате артиллерийского обстрела города.. Фото: Валерий Мельников / РИА Новости
Как люди становятся волонтерами? У москвички Евдокии это получилось не по разнарядке патриотической организации, не после пережитой личной трагедии, а потому, что почувствовала в этом острую необходимость. Это было 10 лет назад и с тех пор она не может остановиться. Что заставляет молодую, красивую и успешную женщину, преподавателя философии в университете, имеющую крепкую семью, мать троих детей, младшему из которых всего год, рисковать собой, каждую неделю возя гуманитарку в зону СВО? Как человек в общем-то либеральных взглядов становится активным патриотом своей страны, теряет старых друзей и находит новых единомышленников? Об этом «Ленте.ру» рассказала Евдокия Шереметьева, блогер, ведущая Telegram-каналов «Маленькая Хиросима» и «Большая Хиросима», волонтер с десятилетним стажем.
В школе ее называли Маленькой Хиросимой, или Хиросимкой. За бьющую через край энергию и рост метр с кепкой. Ей 39, а выглядит она максимум на 27. Умная, веселая, обаятельная. И, наверное, очень смелая. Ведь уже почти десять лет она помогает Донбассу. Мы встретились в центре Москвы и проговорили почти три часа. О войне, мире, друзьях, врагах, о смысле жизни…
Мариуполь, весна 2022 года. Евдокия Шереметьева (Маленькая Хиросима)
Фото: Евдокия Шереметьева
«Была оппозиционно настроена, но всегда оставалась патриотом»
У меня интересная семейная история. Мой дедушка — композитор Лев Книппер, родной брат немецкой актрисы Ольги Чеховой, племянник Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, автор песни «Полюшко-поле». Я окончила с красным дипломом философский факультет МГУ. Преподавала во втором меде. Сейчас преподаватель философии в МГТУ им. Н.Э. Баумана.
Мы с мужем много путешествовали, полгода прожили в ЮАР, ездили в Индию, на Кубу, по Европе. Всегда дружили со спортом: плавание в открытой воде, фридайвинг, скалолазание, горный туризм, серфинг. Я кандидат в мастера по самбо и дзюдо в весе до 52 килограммов. О своих увлечениях, о путешествиях, о воспитании дочки я писала в ЖЖ и в VK, вела там свой блог. Блог был популярным, политики в нем почти не было. Но это не значит, что политика меня не интересовала совсем.
До 2014 года я постоянно ходила на митинги оппозиции, на Болотную площадь, на Академика Сахарова. Можно сказать, что это было моим выражением общего недовольства происходящим. В частности, как преподаватель я была против введения ЕГЭ и прочих деструктивных вещей в области образования. Видела, что эти изменения носят негативный характер. На митинги выходила из лучших побуждений, считала, что голос оппозиции должен звучать. В общем, была оппозиционно настроена, хотя и придерживалась патриотической повестки.
Я уверена, что и на Майдан не все выходили за печеньки, много было таких, как я. Люди видели проблемы и выходили на майдан из-за их неприятия, а вовсе не из-за кружевных трусиков
Но в итоге получилось так, как получилось: хотели как лучше, а получилось как всегда.
Загрузка гуманитарки
Фото: Евдокия Шереметьева
«Эта нелепость должна быть исправлена»
Когда на Украине начался первый Майдан, я могла это понять, но не принять, потому что это противоречило интересам моей страны и в первую очередь Крыма. Моя личная история тесно связана с Крымом. У нас дача в Гурзуфе. Там познакомились мои бабушка и дедушка, дачу эту очень любили мои папа с мамой. Такое вот родовое гнездо, куда я каждое лето приезжала.
Помню, как в 1991 году, когда случился развал Советского Союза, мы вдруг оказались в другой стране. Вроде все то же самое, все как раньше, все говорят по-русски, но это почему-то уже другая страна. Для меня это был шок. Впрочем, как и для всех местных. Никто там никакого украинского языка не знал, в школах не было учителей, которые знали бы украинский, чтобы на нем преподавать. И несмотря на свои в общем-то либеральные взгляды, я понимала, что это нелепость, которая должна быть исправлена.
Дома у меня всегда собирались друзья-студенты с разных факультетов. Мы спорили о политике, и я говорила: «Ребята, Крым рано или поздно будет Россией, потому что там живут одни русские и ничего другого там никому не нужно. Хотят в Европу — пусть идут в Европу, но Крым не примет этого».
«Меня поливали грязью и буквально рвали»
В марте 2014 года я сразу поняла, что будет война. Большой проблемой был язык. Когда говорят, что в Крыму никто никому не мешал использовать русский язык, это неправда. Я помню, как моя мама должна была заверять свой российский паспорт у нотариуса на украинском языке. И это была целая проблема. Ты можешь дома говорить на каком хочешь языке, но всю документацию вести на украинском. А местные не знали никакого украинского языка, это было чужое. Как можно лишать человека того, что является его самостью?
Что есть ты, как не язык, на котором ты говоришь? Идентичность человека — это его язык
После присоединения Крыма я написала пост, что плачу от радости, потому что это была историческая справедливость. И меня вычеркнули из соцсетей половина друзей.
А дальше начал развиваться конфликт на Донбассе. Конечно, мы все следили за тем, что там происходит, но все это казалось тогда чем-то очень далеким.
Декабрь 2014 года. Центральная площадь Первомайска. Подарки от ВСУ у памятника Ленину
Фото: Евдокия Шереметьева
Для меня все изменилось 2 июня. В этот день бомбили Луганск. Есть такое известное видео, где в кадре женщина умирает. Его выложил мой интернет-знакомый из Луганска, с которым мы до этого много общались, эта женщина была его теща. Я разместила видео у себя в блоге, потому что это не просто видео из интернета, а гибель вполне конкретного человека,
Тут же ко мне в блог набежали друзья и начали рассказывать: «Дуня, да это не бомбежка, это кондиционер взорвался». Появилась даже такая мрачная шутка: «бомбежка кондиционерами». Потом это видео забанили. Люди не хотели принимать очевидного
А осенью этот же человек выложил у себя пост о Первомайске. До этого я, конечно, следила за событиями, переживала, нервничала, но все равно это было где-то там. А тут я прочла пост Саши, где он написал, что город окружен с трех сторон, его постоянно обстреливают и бомбят, гражданские, дети, женщины, старики прячутся по подвалам, у них нет электричества, нет воды, нет еды… И чтобы они выжили, им нужна срочная помощь. В конце поста были указаны контакты человека, который может встретить гуманитарную помощь и доставить ее на место.
Я разместила этот пост в ЖЖ, без каких-либо оценок и комментариев. Утром просыпаюсь, а мой пост попал в топ и на него уже несколько тысяч комментариев. Меня поливали грязью и буквально рвали…
Я вышла на улицу с дочкой и не могла успокоиться. Мой ребенок бегает по парку, играет, радостно смеется, а в Первомайске дети гибнут под обстрелами, умирают от голода и жажды в темных грязных подвалах.
Я помню этот момент. Я иду по парку — и у меня появляется мысль: разве есть специально обученные люди, которые должны приходить и помогать? Таких нет! А почему я жду, что кто-то должен прийти и это сделать? Я звоню мужу и говорю: «Сереж, а давай сами соберем помощь и как-нибудь ее передадим. Что-то придумаем».
Я сделала пост. У него было под сотню тысяч просмотров. Мне писали, какая я дрянь, что поддерживаю сепаратистов, или, наоборот, какая я молодец. Но желания помочь ни у кого особо не возникло. А потом на меня вдруг посыпалась гуманитарка
«Там был хаос. И очень страшно»
На меня посыпалась гуманитарка. Ко мне домой приносили одежду, макароны, спички… Стали предлагать деньги. Я отказывалась — нафиг мне это надо, не отмоюсь потом, но деньги все равно присылали. Я всем давала свой адрес, мозгов же тогда не было, никакого представления о безопасности. Мамина квартира быстро превратилась в склад. Накопилось на целую машину.
Я собрала всю эту помощь и стала искать, как ее передать. И вдруг мне один парень пишет: «Дуня, а давай я машину арендую, и мы вместе с тобой все это довезем». А я никогда раньше не была на Украине, не знала даже, где на карте находится Луганск и Донецк, но я отвечаю: «Давай».
Мы арендовали машину, сказали, что едем в Воронеж, загрузили ее гуманитаркой и повезли. Проехали границу — и моя жизнь изменилась навсегда. Разделилась на то, что было до, и на то, что после. Я была московской девочкой, существовала в своем удобном и спокойном мире: университет, кофе, путешествия… А там был хаос. И было очень страшно.
Когда мы возвращались после первой поездки, нас остановил на дороге незнакомый парень и попросил подбросить его до какого-то села.
Он залезает в машину, смотрит мне в глаза и достает гранату: «Зачем вы остановились? Вдруг я дээргэшник, а у вас номера московские. Я сейчас возьму и все ****»
Тогда ведь никакой границы не существовало, диверсионные группы с Украины переходили на территорию ЛНР и ДНР без проблем, тем более что у многих там были родственники, которые передавали информацию.
Весна 2015 года. Школа в Углегорске после обстрела ВСУ
Фото: Евдокия Шереметьева
Я очень испугалась. А он убрал гранату и говорит: «Да ладно, это я так. Будьте осторожнее». Он вышел, а мы до границы ехали молча.
«Сынку, у тебя батьки нэма»
Было очень страшно, но через неделю мы поехали туда снова, и в следующие выходные, и снова, и снова… И так каждую неделю.
Рядом с Луганском поселки — Новосветловка, Хрящеватое…
Едешь по улице, а на ней все дома разрушены, снаряд торчит неразорвавшийся, сожженный танк, сожженный БТР, опять сожженный танк… Местные нам объясняют: это наш, а это их. Но там же люди были!
В здание Луганского дома престарелых попал снаряд. Старики сидели у крыльца. Они каждый вечер собирались там, чтобы почитать перед сном. Пять человек, получивших тяжелые осколочные ранения, скончались на месте. Некоторые так и остались в инвалидных колясках. Никакого военного объекта поблизости не было. Стреляли туда специально, по наводке. Мы потом этому дому престарелых помогали.
В Первомайске не было ни единого здания, которое не пострадало бы от обстрелов. И вот мы ездим по этому разрушенному городу на нашем взятом в аренду бусике, а людей нет. Только надписи на домах «Здесь люди». Местные жители месяцами сидели в подвалах и бомбоубежищах. Когда люди попадают в такую ситуацию, они начинают объединяться: все, что есть, собирают, вместе готовят, помогают друг другу. Потому что если ты не скооперируешься, то умрешь. Это общий опыт, потом в Мариуполе так же было.
В Первомайском я познакомилась с Евгением Ищенко. Когда начались бомбардировки, вся городская власть разбежалась, мэр исчез, и он взял управление городом на себя. Рассказывали, как в центр города прилетел снаряд, саперы отказывались его трогать, а Ищенко голыми руками его взял, положил в свою машину и уехал.
Такие, как он, становятся былинными героями, чтоб вы понимали.
Ищенко организовал в городских подвалах и бомбоубежищах шесть-семь социальные столовых, и мы развозили еду из одного подвала в другой.
В январе 2015 года он погиб вмести с тремя волонтерами из России. Их машину расстреляли на шоссе.
В первое время, когда был полный хаос, мы много помогали учреждениям: детским домам, домам для престарелых, хосписам. Потрясение было, когда я побывала Краснодонском интернате для детей-инвалидов.
Для меня это был другой мир — больные дети, брошенные старики. Другая вселенная. И это было очень тяжело. После хосписа, где умирали старики, у меня паническая атака случилась. Но я не могла это бросить, потому что от меня уже зависели жизни очень многих людей
Мы спасали всем миром девочку Вику. Это известная история. У нее был диабет, она ослепла. Мы ее вытащили в Москву в 2016 году, чтобы ей операцию на глаза сделать. А тут у нее обнаружили туберкулез, положили в диспансер. После диспансера она вернулась в Луганск, но ей нужно было еще год после операции противотуберкулезное лечение продолжать. Лекарства дорогие — 70 тысяч в месяц стоили. Если ты живешь в России, тебе эти лекарства положены бесплатно, а в Луганске их выдать не могли, не было возможности. Каждый месяц в течении года, я писала посты, мы собирали деньги, закупали лекарства и везли их в Луганск для Вики.
В 2017 году приезжаем в Калиновский хоспис, привозим памперсы для лежачих и еще какую-то гуманитарку. Небольшой такой домик, двухэтажный, на 30-40 человек. А накануне туда снаряд прилетел. Так было и в 2016-м, и в 2017-м, и в 2018 году. Все эти годы. По ночам, когда это не протоколируется, с украинской стороны очень любили пострелять.
А у наших приказ: неответка, Минские соглашения!
Встретили группу ОБСЕ. В Первомайск они не поехали — опасно! Но отчет написали — мол, все нормально.
В Первомайске встретили пожилую женщину. Во время обстрела прилетел снаряд, и на ее глазах у мужа голова взорвалась. Ее сын во Львовской области жил. Она ему позвонила, говорит: «Сынку, у тебя батьки нэма».
А он ей в ответ: «Не звони мне больше, сепара». Мог приехать на похороны, тогда это было возможно, но не захотел. И таких историй, когда дети отказывались приезжать к пожилым родителям, было полно. Бросали стариков, потому что они на другой стороне. Потому что сепары. Раскол прошел по многим семьям.
Мариуполь. Март-апрель 2022 года
Фото: Евдокия Шереметьева
Там был ад! Я рыдала постоянно, выходила — и у меня слезы рекой. Возвращаемся назад, переезжаем границу, едем по М-4, а тут все нормально. Как будто ничего вообще не происходит.
Перед Новым годом мальчик на блокпосту, замерзший, с автоматиком спрашивает: «А в Москве елку поставили?» Я даже не сразу поняла, о чем он. Когда в следующий раз поехали — привезли подарки детям, раздавали их прямо в бомбоубежищах.
Обо всем этом я рассказывала в своих блогах, писала посты, а мне отвечали: «Дуня, и ты веришь в эту пропаганду?» Но я сама все это видела, я с этими людьми встречалась
«Весь Донбасс этого ждал»
24 февраля 2022 года я весь день плакала от счастья. Для меня это было торжество справедливости. Восемь лет я ездила в серые зоны, и у меня было постоянное разочарование от власти, которая молча смотрела на избиение младенцев. Когда мне говорили: это их дело, пусть они сами разбираются, — я не могла с этим согласиться. Представьте себе: у вас есть сестра, и ее муж над ней издевается, запирает в подвале и начинает истязать, но вы говорите — это не мое дело, пусть они сами разбираются. Все это время в Донбассе люди умирали за право не быть Украиной. И так продолжалось восемь лет!
Бабушки, которые месяцами голодными в подвалах со свечами сидели, спрашивали: «Когда Россия придет, когда Россия нас защитит?» Весь Донбасс этого ждал. И они прекрасно знали, какой будет цена
А все эти разговоры — «ну что, получили?», «вы этого хотели?», «вы теперь рады?» — они для девочек с картонными стаканчиками тыквенного латте, которые со мной на митинги ходили.
На следующий день я написала пост и думала, что за него меня разорвут.
А вышло наоборот — люди стали спрашивать: «Дуня, как помочь военным?» До этого я помогала только гражданским. Это был наш профиль. Но за восемь лет у меня образовался огромный кредит доверия. Почему сейчас начинать сложнее? Потому что непонятно, кто ты и что ты. А меня все уже знали. Но я боялась, что многие от меня отвернутся: одно дело, когда ты гражданский участник, а другое — когда ты помогаешь непосредственно военным.
Очень тяжело быть немым зрителем, все видеть и не иметь возможности что-то сделать. Мой мозг заточен таким образом: я вижу проблему — и сразу думаю, как ее решить. Если я знаю, что могу что-то сделать, для меня невыносимо не сделать этого
И тогда я решила создать еще один Telegram-канал — «Большая Хиросима», для помощи нашим военным. Я написала: «Ребята, вы можете все от меня отвернуться, дело ваше. Гражданским продолжаем помогать, но разводим эти две помощи принципиально». И как-то очень быстро все это выросло. Мы передаем военным дроны-камикадзе, коптеры, ретрансляторы, машины («буханки», уазики, «Нивы»), квадроциклы, тепловизоры, маскировочные сети, медицинские рюкзаки. Несколько тысяч аптечек уже передали. Берем их у группы «Врачи, вы не одни» — огромное им спасибо.
2022, Мариуполь. Раздача лекарств
Фото: Евдокия Шереметьева
Наша группа состоит из двух частей: одна в Луганске, другая в Москве. Связаться с нами можно через Telegram-каналы, Дзен-канал, через VK, через ЖЖ. Все это рабочее.
Мы не работаем с посредниками, а только напрямую с подразделениями. Помогаем только первой линии, непосредственно тем, кто на передке.
У нас уже огромный опыт, всю эту кухню мы хорошо знаем. Военные о нас узнают по сарафанному радио. Им нужна наша помощь.
Министерство обороны — очень большой аппарат. К бойцам что-то прилетело — значит, что-то накрылось безвозвратно. Пока этому найдут замену и пришлют, уйдет время, а реагировать нужно быстро. Волонтеры — люди, которые могут быстро закрывать многие щели. Могут прикрыть ребят. Волонтеры — это мобильность. Главное — им не мешать.